Самый невероятный поступок, самое эксцентричное действие должны иметь точную и земную, правдивую мотивировку, должны объясняться характером персонажа, его жизненностью в самом элементарном понимании этого слова.

В моих короткометражках «Пес Барбос» и «Самогонщики» главное — погоня. Но почему в «Псе Барбосе» погоня действительно смысловой центр картины, а в «Самогонщиках» она носит, по сути, формальный характер? Объяснение этого для меня (естественно, по истечении довольно длительного времени) элементарно просто. В первом случае Трус, Балбес и Бывалый не могли не убегать от Барбоса. Всякий другой вариант их поведения исключался.

В «Самогонщиках» же мотивировка погони носила в себе элементы умозрительности, она была сконструирована, выстроена за письменным столом в отрыве от исходной ситуации и характеров персонажей. И даже финал — пес приносит в милицию змеевик от самогонного аппарата — не был логическим концом фильма. Это была лишь эффектная концовка, существующая сама по себе в своей парадоксальности.

Уже упомянутая мною фраза Саахова определила железный исход действия потому, что в ответ на возражение Джабраила (по поводу прокурора) наш герой простодушно и мудро определяет для себя наиболее приемлемое стремление: «Сам понимаешь — не хочу». Следовательно, единственный выход для Саахова — жениться на Нине. Для этого все средства хороши, в том числе самые невероятные, ибо они оправданы исключительностью ситуации и характером персонажа.

У нас оказались развязанными руки. Съемочная группа фильма «Кавказская пленница» с безнаказанным энтузиазмом принялась выдумывать трюки.

Обычно метраж наших фильмов не велик. Исключение, пожалуй, составляет лишь «Операция «Ы». И хотя этому есть оправдание (картина состоит трех новелл), я неоднократно замечал, что зритель в середине третьей новеллы устает, его комедийная реакция замедляется, внимание к шутке, трюку притупляется. Это и понятно: комедия, особенно эксцентрическая, своего рода сгущенная концентрация жизненного материала, определяемая особым отбором фактов и черт повседневности.

Однако отбор не кончается за письменным столом. Первая складка материала будущего фильма обычно у меня превышает окончательный метраж раза в полтора. В горячке съемок, в радости находок, в самодовольном отношении к игре собственной фантазии трудно определить целесообразность трюка, отделить главное от второстепенного, ощутить окончательный ритм картины. Успех комедии определяется в монтажной.

Целесообразность трюка. Трюк и сюжет. Трюк и характер персонажа. Об этом стоит говорить очень подробно или совсем не говорить. Во всяком случае, подробный разговор не входит в мою скромную задачу предварить сценарий «Кавказская пленница» несколькими словами о фильме, снятом по этому сценарию.

Родословную фильмов, которые я снял, выводят от короткометражек Мак-Сеннета и Бастера Китона, Макса Линдера и Чаплина, Иногда даже упрекают в подражании ранним фильмам Чаплина. Однако у меня есть утешение. В подобных случаях я каждый раз вспоминаю вундеркинда из фельетона Ильфа и Петрова, который ужасно беспокоился о том, чтобы будущий фильм не по лучился, как у Чаплина. А ему отвечали:

— Не бойся, мальчик. Как у Чаплина, не получится.

«Кавказская пленница». «Мосфильм», творческое объединение «Луч», 1960 г.

Авторы сценария — Я. Костюковский, М. Слободской, Л. Гайдай; режиссер-постановщик — Л. Гайдай; режиссер — И. Битюков; гл. оператор — К. Бровин; оператор — Е. Гуслинский; звукооператор — В. Крачковский; гл. художник — В. Дербенева.

Роли исполняют: А. Демьяненко (Шурик); Н. Варлей (Нина); В. Этуш (Саахов); Ф. Мкртчян (Джабраил); Р. Ахметов (Эдик); Ю. Никулин (Балбес); Г. Вицин (Трус); Е. Моргунов (Бывалый).

По горам, среди ущелий темных, карабкаясь все выше и выше, вьется серпантином новенькое асфальтовое шоссе. Над ним нависают тысячелетние замшелые скалы; под ним в туманных пропастях, звеня и ворча, несутся стремительные потоки — такие же, как и миллионы лет назад; впервые теснятся горные складки — окаменевшие морщины нашей старушки Земли. А на дороге — ни морщинки. Веселая и молодая, вся в нарядных белых столбиках и красно-желтых дорожных знаках, уверенно расталкивая скалы, бежит она в сегодняшний день.

На ней переговариваются сигналами, то приветствуя друг друга при встречах, то переругиваясь на трудных разъездах, бело-голубые автобусы с прозрачными стеклянными крышами; изящные, как олени на их радиаторах, «Волги»; работяги самосвалы и недомерки «запорожцы», которые на фоне тяжелых МАЗов выглядят уже не мотоциклами, но еще не автомобилями.

Однако наше внимание привлекает не этот сверкающий механический поток транспорта, а одинокий горный всадник. Это наш герой и старый знакомый — Шурик Демьяненко. Он непринужденно восседает в седле. Остается лишь добавить, что под седлом у него не арабский иноходец, а скромный вислоухий ишак. По одежде и снаряжению всадника, а также по его багажу, навьюченному на ишака, видно, что Шурик собрался в какую-то экспедицию.

И пока этот необычный джигит и его маленький ишак еще не доехали до места своих будущих приключений, авторы спешат сделать одно необходимое разъяснение.

Эту историю рассказал нам Шурик. Он во время каникул собирал фольклор: местные легенды, сказки... Может быть, и эта история всего лишь легенда, но, по словам Шурика, она действительно произошла в одном из горных районов. Он не сказал, в каком именно, чтобы не быть несправедливым... к другим районам, где могла произойти точно такая же история.

А Шурик тем временем подъезжает к старенькому санитарному газику, стоящему на дороге. Водитель поднял капот и копается в моторе.

Осел то ли из упрямства, то ли из солидарности с заглохшей машиной останавливается рядом и отказывается двигаться вперед, несмотря на все понукания Шурика.

Продолжая возиться с машиной, водитель газика поглядывает на безуспешные попытки Шурика сдвинуть осла с места. Шурик, смущенно улыбаясь, тоже бросает взгляд на водителя.

Далее мы замечаем странную аналогию в их действиях: водитель отчаянно вертит заводную ручку — мотор стреляет, рычит, чихает, но не заводится, а Шурик, действуя уздечкой, как заводной ручкой, крутит голову ишака. Его попытка столь же безрезультатна.

Теперь оба терпящих бедствие путника объединяют свои усилия. Сначала они вдвоем, скользя и надрываясь, пытаются столкнуть с места машину. Ничего не выходит!

Потом так же вдвоем они пытаются стронуть с места ишака. Шурик тянет его спереди, а водитель подталкивает плечом сзади. Однако маленький ишак столь же неподвижен, как и тяжелая машина.

Водитель раздраженно захлопывает дверцу своего газика и в отчаянии и ярости восклицает:

— Будь проклят тот день, когда я сел за баранку этого пылесоса!

— Ну, не отчаивайтесь, — тяжело дыша, утешает его Шурик.

— Недаром говорил великий и мудрый Абу-Ахмат-Ибн-Бей, первый шофер этой машины: учти, Эдик... — Тут водитель прерывает свой гневный монолог и, представляясь, протягивает руку: — Эдик.

— Саша, — так же отвечает Шурик.

Водитель мгновенно возвращается к точке кипения:

— Учти, Эдик, говорил он, один аллах ведает, куда девается искра у этого недостойного выродка в славной семье двигателей внутреннего сгорания. Да отсохнет его карбюратор во веки веков!