— Тогда, — мама неуверенно облизнула губы. — Когда мы вернулись на лето, чтобы квартиру продать. Когда ты ей предложение сделал. Настя никогда бы от тебя не ушла. Это я ее попросила.

— ЗАЧЕМ?! — он и сам не понял, как начал орать. — Зачем, мама? — переспросил Александр тише, стараясь взять себя в руки. — Ты знаешь, как я злился тогда на нее? Как обвинял? Господи! Да ты же лучше всех это знаешь? Ты же утешала меня! ЗАЧЕМ?

Мать посмотрела на него с грустью и тихой болью:

— Я твоя мать. И мне казалось, что я лучше знаю, что тебе нужно. Понимаешь, Дима говорил, что ничего толкового не выйдет, и все спортсмены, которые женились так рано — сходили с дистанции. В большинстве случаев, на их карьере можно было ставить крест. А ты так хотел всегда стать хоккеистом. Кто из нас не влюблялся в молодости? Я прекрасно знаю, как голову кружит, но потом все проходит. И я хотела уберечь тебя от ошибки. Ты мой ребенок. Я хотела тебя защитить, не дать совершить глупость.

Александр не мог поверить в то, что слышал. Его мама. Женщина, которая, казалось, всегда понимала его, как никто. Человек, которому он верил безоговорочно. Она решила за него. Сделала выбор за него и за Настю.

— Как ты могла? — недоверчиво переспросил он, все еще не до конца это осмыслив. — КАК ты посмела решить за меня?

— Тебе был восемнадцать, Саша! Перед тобой была вся жизнь и тысячи шансов! — мать вскинула голову и посмотрела на него с вызовом. — Я не хотела и не могла допустить, чтоб ты загубил это все только потому, что влюбился в первую девчонку, с которой переспал. Даже если это и Настя!

— И ты решила за нас? Не дала нам ни одного шанса, чтобы попробовать?! — он аккуратно отпустил руку Насти, и сжал кулаки, стараясь овладеть вспыхнувшим гневом. — Ты говоришь, что я мечтал о хоккее?! О ней, — Александр указал рукой на Настю. — О ней я всегда мечтал гораздо больше! Господи! Я шестнадцать лет ее не видел, иногда, даже месяцами не вспоминал, а увидел — и все, как со всего размаху об лед приложился, понимаешь? Я вдохнуть не мог, когда ее увидел. Придумал какой-то дурацкий предлог, чтобы приехать, выведал ее адрес окольными путями. Думал, спрошу, почему все так вышло тогда, и уйду, — Александр хрипло и насмешливо рассмеялся, вспоминая свои наивные планы. — И не смог! Понимаешь?! Я даже разозлиться не смог за то, что она меня когда-то бросила. Хотелось перед ней на колени встать и попросить прощения за то, что так долго где-то шлялся.

Он яростно посмотрел на мать, которая молча глядела на него, слушая это все:

— Ты не знала, что и как будет. Просто решила за нас, не оставив выбора и шанса. Воспользовалась тем, что Настя тебя безумно уважала и любила. Как ты могла? Господи, мама, как?

— Я беспокоилась о твоих интересах, и о твоей жизни. Будут у тебя дети — ты меня поймешь, — она грустно улыбнулась. — Сейчас я не знаю, поступила ли тогда верно. Но я думала о тебе. Только о тебе в первую очередь. Всегда.

Александр зажмурился, стараясь совладать со всеми чувствами. С обидой, с гневом, злостью. И с облегчением. Облегчением от того, что ушла злость, мучившая его двенадцать лет. Настя не бросала его. Она не по своей воле ушла!

Правда, в настоящем от этого было не легче.

— Саша…

— Не надо, мам. Не сейчас, — Александр отвернулся и заставил себя вновь сесть рядом с кроватью Насти. — Я очень тебя люблю, мам. Но… Ты лучше пока уйди, ладно? Мне сейчас сложно понять тебя. Слишком больно от того, сколько всего потерянно из-за этого твоего решения.

Александр взял руку Насти и прижал к своим губам, стараясь унять ураган эмоций. Пытаясь, хоть мысленно, попросить у нее прощения за всю ту обиду, что столько лет таил на нее в душе.

Он не хотел причинять боль матери. Ни за что на свете. Но и просто пожать плечами и забыть о том, что только что узнал — не мог. Ему требовалось время. Потому Александр и не обернулся, когда за его спиной тихо прошелестели ее осторожные шаги.

— Я люблю тебя, сынок. Когда сможешь — позвони. Мы с Димой рядом, — тихо прошептала мать, и закрыла за собой дверь.

Александр не обернулся, продолжая смотреть в неподвижное и безучастное лицо Насти, и понимал, что глаза жжет от слез, которым он никогда не даст пролиться. Не мальчик уже. А мужчины не плачут, как бы больно не было.

— Что же мне делать, а, Стася? — тихо спросил он у неподвижной женщины. — Что делать с этим всем? Как тебя спасти? Как ее простить?

Настя не отвечала. Прибор продолжал тихо пищать. Александр не выдержал и уткнулся лицом в ее одеяло, продолжая прижимать безвольную руку Насти к своим губам. Он не плакал. Нет. Он молился и отчаянно пытался не потерять надежду.

Он и забыл, что май может быть таким. Выгоревшим, почти желтым и невероятно жарким. В Питере, когда они уезжали, лил дождь, и все еще кутались в плащи и ветровки. А здесь — трава уже выгорела от солнца, а зелень на деревьях была не прозрачно-салатной, а темной, почти болотного оттенка.

— Ну что, дом, милый дом? — усмехнулся Дима, выбравшись из такси следом за Сашкой.

— Да, пожалуй, — согласился он, с удовольствием потягиваясь. — Господи! Какая жара. Я забыл о том, что так может быть. Реально, забыл.

— «Реально»? — тут же одернула его мать, так же выходя из такси. — Саш, прекрати, перестань по поводу и без употреблять это слово.

— Прости, — Откликнулся Сашка, осматривая окрестности.

Впрочем, все знали, что это внушение подействует недолго. Но, так как, не в пример своим друзьям и ровесникам, Саша употреблял очень мало жаргона в речи, и совсем не ругался, мать и отчим сильно не сердились.

Впрочем, это мама считала, что он не ругался. Они-то с Димой знали, как дела обстоят в реальности. Но, не сговариваясь, а без слов прекрасно понимая друг друга, как мужчина мужчину, решили не сообщать ей о таком нюансе. Ну, невозможно не ругаться при такой жизни, как у него. Когда, нет-нет, а вырвется некрасивое слово и у тренера, и у партнера по команде. И неудивительно, что вырывается. Так и хочется ругнуться, когда эта св… своенравная шайба летит совсем не туда, куда ты ее посылал, а соперник впечатывает тебя мор… извините, лицом в перегородку. И на уроках ты не бываешь, потому как, и дураку ясно, что тренировки важнее. А после двух-трех тренировок в день до учебников и под палкой не долезешь. Да и учителя все понимают, свои люди. Не трогают особо ребят из команды, ставят оценки так.

Но для мамы он старался. Так что она не имела полного представления о плачевно-богатом словарном запасе сына.

Поймав смеющийся взгляд отчима, Сашка подмигнул в ответ и достал их чемоданы из багажника, пока Дмитрий расплачивался. Поставил те на раскаленный асфальт и еще раз осмотрелся, только уже вдумчивей, внимательней, присматриваясь к мелочам и деталям.

Странно, прошло четыре года, а ничего и не поменялось. Так, может, по мелочи. Старые качели все те же, только проржавели еще больше. И тополь с огромным дуплом под окнами соседнего дома никуда не делся.

Только вот, двор меньше стал, что ли? Или это так только кажется? Все такое знакомое и такое непривычное, одновременно. Вроде бы знаешь каждую мелочь, каждый камешек в асфальте. Но что-то и не так. Словно достал из шкафа старую, поношенную и забытую на верхней полке рубашку. Любимая и родная вещь, вроде, а понимаешь, что не оденешь больше. Не влезешь, просто. Вот и с двором так. Да, что там, со всем городом. Вырос Сашка из него. Привык уже совсем к другому ритму большого и шумного мегаполиса.

Только вот, от знакомых картин защемило в сердце. Привычно, но от этого не менее горько. Вроде и вырос он, и друзей нашел достаточно, а все не мог забыть колючую и бойкую девчонку, с кучерявой шапкой волос. Так и не перестал вспоминать о Насте, своем первом и самом лучшем друге. Он давно прекратил донимать мать разговорами о ней, делал вид, что не думает. Но так и не снял со стены не очень умелый рисунок двенадцатилетней девчонки. И слишком часто пытался угадать, где она сейчас? Что с ней? Как Настя живет? О чем она думает? Вспоминает ли о нем? Бесполезные мысли при том, насколько загруженным был каждый его день, но они не оставляли голову Сашки. А здесь, в этом дворе, накинулись на него с новой силой.