– Хотите, чтобы я перечислила те криминальные компании, с которыми вы связаны? Я могу это сделать прямо сейчас.

Блефуйте смело, блеф беспроигрышный. Он стушуется, не рискнет лезть на рожон. А вдруг и правда перечислите? Они же все на чем-то замазаны.

Этот прием я опробовала еще в молодости. Я очень билась за место преподавателя. Наконец получила. На кафедре был доцент, которого все боялись. За ним ничего не стояло, но он как-то так себя вел, как-то многозначительно молчал и говорил, точно петельку накидывал. Маленький рост, взгляд василиска. Недоставало грузинского акцента и трубки. Он решил меня убрать: беспартийные Хакамада должны сидеть не на кафедрах, а совсем в других местах, и лет сорок назад он бы мне эти места организовал. После одного заседания кафедры, где он свою петельку на меня уже закинул – осталось затянуть, а коллеги лишь мялись и вздыхали, я вернулась домой в истерике. Потом вдохнула, выдохнула, набрала его домашний номер и ласковым голосом Геллы сообщила, что мой отец связан с людьми в ЦК, и пообещала, что если он будет продолжать в том же духе, это очень плохо кончится. И повесила трубку. Какой ЦК? Чем «плохо»? Полный маразм. Но охота прекратилась. Женщина иногда должна так действовать. Иначе ее сожрут. Но нельзя увлекаться, это оружие редкое, исключительное, избирательное, на крайний случай.

Никогда не прижимай к стенке того, кто могущественнее тебя.

Когда арестовали Ходорковского, я предложила сделать заявление:

а) арест носит политический характер, любое из предъявленных ему обвинений можно выдвигать против половины населения, занятого в бизнесе;

б) потребовать изменения меры пресечения – Ходорковский не представляет угрозы для общества и из страны не сбежит. Все.

Чубайс с заявлением согласился, но при этом предложил обратиться к Путину. Я возразила – это неправильно, обращаться к Путину нельзя, обращаясь к нему, мы сразу указываем на то, что все в России зависит только от него, мы обращаемся к царю, чтобы он помиловал. Против Ходорковского накалилась огромная машина, если мы будем долбать тем, что его посадил Путин, мы Путина доведем до ручки, а когда в России правителя доводишь до ручки, он превращается в тирана! И мы ситуацию не спасем. Всем известна школа выживания: вывести главное лицо, от которого все зависит, за пределы ринга, дать ему возможность быть над схваткой. Нельзя давить. Это все равно что мужчине поставить ультиматум: «Если будет так, я тебе не прощу». Мужчина отползает и тихо делает, она прощает, потому что сил уйти нет. А он продолжает в том же духе. А потом уходит, потому что жить с затравленной, раздавленной бабой неинтересно и тягостно.

Я настаивала, убеждала, но Чубайс выступил с обращением к Путину. Ходорковскому это, как я и предполагала, не помогло.

Мужчина женщину видит, но не слышит. До определенного момента. Никогда не лезь со своим предложением, пока для них актуальны другие. Дождись, когда зайдут в тупик. Мы организовывали СПС. Сформировалась веселая тройка: Кириенко, Немцов, Хакамада. Когда Сергей Кириенко был премьером, я, будучи министром, так и не смогла попасть к нему на прием точно так же, как к Черномырдину. Скоропостижное соединение – это не команда. Команда – это когда сначала сработались, потом вместе пошли. Притерлись, стали единомышленниками, пошли. Немцов Кириенко знал давно, с Нижнего Новгорода, я – нет. На общих интервью мы были точно пассажиры в маршрутке: сидим рядом, но порознь, каждый сам по себе. Друг на друга не смотрим, друг на друга не ссылаемся, друг на дружку не киваем. С этим нужно было что-то делать. Наняли психологов, сняли на неделю пансионат. Немцов, Кириенко, Хакамада и орда специалистов. Трое суток они нас склеивали. На четвертые решили, что чего-то добились, и устроили экзамен. Мы должны были на тесты ответить харизматично, пассионарно и совместно, найти импульсивное общее решение. Задание: втроем выработать оптимальный маршрут, чтобы за короткий отрезок времени забрать со склада мебель, навестить в больнице маму, взять ребенка из школы.

Немцов и Кириенко дружно начали делить часы на минуты, минуты на секунды, умножать на расстояния, вычитать светофоры и т. д. Ко мне они не обращались, а общались между собой: «Так, Борис? Так, Сергей». Эти свои математические расчеты они и выдали психологам как совместное решение. В том числе и мое. Когда же выяснилось, что у меня совершенно другая модель, в которой не две минуты (я не представляю, как это в нормальной жизни – бросить на тумбочку цветы и коробку конфет и исчезнуть), а практически все время тратится на маму и ребенка, а мебель за дополнительную оплату спокойно ждет на складе, оба, и Немцов и Кириенко, были потрясены. Мы же ее спрашивали! Нет, не спрашивали, вот видеозапись. За меня решили и даже не заметили. Эта зацикленность на себе и исключение женщины из активного партнерства лежит в подсознании.

Чтобы услышали тебя, надо ждать, пока наорутся. Когда они в накале – это нереально. Даже если ты будешь кричать громче них. Как только выдохнутся, тут и вступай. Нельзя говорить стандартными определениями типа «это все глупо, безобразно, неинтересно» или экспрессивными характеристиками – «чудовищная ошибка, вывод ужасный, так больше нельзя, у меня сердце болит». В общем, стою перед вами простая русская баба. Первая фраза должна быть очень емкой. Например:

– Ира, что ты по этому поводу думаешь?

– Вы – о…ли.

– Хар-рошее начало.

И сразу возникает интерес в глазах.

Политик не может существовать сам по себе. Это несерьезно. Расходы у политика – огромные. А в оппозиции – запредельные. Надо за свои деньги арендовать офис. И чтобы еще этот офис не побоялись вам сдать. Рыночная стоимость московского офиса – это 10 тысяч долларов в месяц минимум. Скрепки, бумаги, интернет, телефоны… В ручном режиме надо пользоваться услугами массы профессионалов. Мозги стоят дорого. Должны быть политолог, пресс-секретарь, юрист. За госоклад на вас никто не будет работать. Всем нужно доплачивать. Деньги нужны, чтобы окружить себя профессиональным аппаратом. И начинаются скитания.

Женщине-политику добыть деньги на пропитание намного сложнее. Первый раз, когда я получила деньги на кампанию, я даже не проверила, кто мне их дал. Ребята оказались нелегальные и потребовали всяческих услуг типа: партию сигарет освободить от налогов. Потом рассосалось. Но вообще – это опасно. А большой бизнес на нас не ставит: нерентабельны. Я сама – из бизнеса, и у меня полно знакомых бизнесменов. Звонила: поговорим? Поговорим. Говорили, и без толку. Моя борьба за средний класс никого не впечатляла. Всем нужно здесь и сейчас. Утром деньги – вечером стулья. Один бизнесмен гениально сформулировал разницу между российским предпринимателем и западным:

О чем мечтает очень богатый западный предприниматель? Заработать столько денег, чтобы войти в истеблишмент и влиять на принятие политических решений.

О чем мечтает средний западный предприниматель? Создать такую марку, чтобы его имя стало мировым брэндом.

О чем мечтает мелкий западный предприниматель? Заработать столько денег, чтобы были дом, машины, четверо детей, любимая жена и было что завещать внукам в наследство.

О чем мечтает очень богатый российский предприниматель? Войти в правительство или администрацию, откатить максимум бабок, потом свалить за границу и построить виллу на южном берегу Франции. Потому что в порядочность российской власти он не верит.

О чем мечтает средний российский предприниматель? Создать продукт, который позволит заработать ему кучу бабок, но чтобы ни в коем случае его имя в связи с этим продуктом не упоминалось. Потом свалить за границу и построить виллу на южном берегу Франции. Потому что в порядочность российской власти он не верит.

О чем мечтает мелкий российский предприниматель? О том же, о чем и западный: заработать столько денег, чтобы были дом, две машины, четверо детей, любимая жена, но он прекрасно понимает, что в наследство здесь оставить ничего не сможет. Поэтому, как только позволят средства, надо валить за границу и заводить все это на южном берегу Франции. Потому что в порядочность российской власти он не верит. Какое финансирование долгоиграющих проектов?