Виконт, казалось, даже не расслышал обращенных к нему слов хозяина. Он рассеянно взял рюмку шерри; лицо его выглядело немного озабоченным, меж бровей появилась легкая морщинка.

– Не могу припомнить среди знакомых мне дам ни одной, которая с такой любовью возделывала бы свой сад, – задумчиво проговорил он. – Впрочем, нет, это делала моя бабушка, причем почти до самой смерти. И знаете, в своем саду, среди роскошных цветочных клумб, она сочиняла стихи. Я до сих пор вспоминаю этот сад как приют отдохновения и покоя.

– Мы иногда пьем там чай, – заметил сэр Джайлз, – если, конечно, погода позволяет. Вокруг нас жужжат пчелы. Даже не могу вам точно сказать, сколько раз я засыпал там – к великому удовольствию Эммелайн. Она утверждает, что во сне я мычу громче, чем коровы в час дойки!

Конистан рассмеялся в ответ, а сэр Джайлз выглянул в окно, провожая задумчивым взглядом плоский верх соломенной шляпки Эммелайн. Долгое время хозяин и гость стояли у окна, глядя, как она неторопливо проходит по саду, а свежий послеполуденный ветерок игриво взбивает вокруг ее щиколоток белую пену кружев. Сэр Джайлз был ошеломлен внезапно пришедшей в голову догадкой: да Конистан просто влюблен в его дочь! Однако эта мысль показалась ему до того неожиданной и странной, что он едва не поперхнулся своим шерри, но в то же время понял, что именно это смутное подозрение помешало ему немедленно отправить виконта восвояси. Если существует хоть самая отдаленная возможность того, что лорд Конистан влюбился в Эммелайн, значит, он, сэр Джайлз, окажет дочери медвежью услугу, отослав ее поклонника прочь. Но что, если виконт решил всего лишь позабавиться, поиграть ее сердцем, сделав из него очередной трофей? В таком случае лучше всего было бы направить его в «Ангел и Колокол». Так что же предпринять?

У сэра Джайлза была привычка в трудные минуты надувать щеки, а потом с шумом выпускать набранный в рот воздух. Вот и сейчас, проделав это, он быстро нашел единственно правильное решение: надо посоветоваться с женой. Не его ума это дело – решать, что и как может задеть сердце Эммелайн. Поэтому сэр Джайлз сделал то, что представлялось разумным. Опустошив свой бокал, он легонько тронул Конистана за плечо и предложил ему на полчасика со ставить компанию Эммелайн в саду с тем, чтобы вернуться в дом к четырем часам, когда леди Пенрит будет подавать чай, после чего сам отправился на военный совет к жене.

Леди Пенрит взирала на мужа с недоверием. Удобно устроившись в своей собственной маленькой гостиной, она была поглощена ответом на письмо своей кузины из Линкольншира, когда сэр Джайлз постучал в ее дверь. Он вошел в уютную гостиную, похвалил воздушную прическу жены (горничная тщательно уложила ей волосы легкими локонами на лбу), слегка коснулся одной из висячих жемчужных сережек и с наслаждением провел рукой по изумрудному шелку ее китайского халата. Как всегда, внимание мужа доставило леди Пенрит величайшее удовольствие, но она сразу заметила, что он чем-то озабочен. Когда же она, потеряв терпение, велела ему оставить лесть в покое и сказать ей прямо, отчего он выглядит таким встревоженным, сэр Джайлз сообщил ей о прибытии высокого гостя.

– Конистан? Он уже здесь? Прямо сейчас? – воскликнула леди Пенрит, откинув голову на обложенную подушками высокую спинку своего инвалидного кресла. Даже этого легкого движения было довольно, чтобы вызвать у нее в позвоночнике приступ боли, мгновенно распространившейся до самого затылка. Ей пришлось отдышаться, чтобы мышцы не свело судорогой, которая могла бы вызвать еще более болезненные ощущения. – Но почему он приехал на день раньше? Чего он добивается?

– Именно этот вопрос я хотел бы задать вам, дорогая. Я ломал над этим голову, сколько мог, но так и не пришел ни к какому выводу. Я надеялся, что вы могли бы мне что-нибудь посоветовать. Что мне делать: выставить его за дверь, чтобы он сам о себе позаботился, или предложить ему наше гостеприимство?

Сэр Джайлз подтянул к себе стул в стиле ампир на прямых ножках и уселся рядом с женой. Взяв ее за руку, он принялся любовно поглаживать каждый палец.

Леди Пенрит слегка повернула голову, чтобы лучше видеть лицо мужа. Они были женаты вот уже тридцать лет, но он по-прежнему казался ей прекраснейшим из всех когда-либо встречавшихся на ее пути мужчин. Густейшие серебристо-седые волосы, подстриженные по последней моде a la Brutus [9], подчеркивали патрицианскую величавость его черт. У него были ясные, ярко-синие глаза, решительный орлиный нос, порой придававший ему упрямое выражение, его губы, казалось, так и взывали к поцелую, а подбородок был не квадратный, но и не слабый, а как раз такой, как надо, красивой овальной формы.

В коричневой куртке для верховой езды и более светлых, желтовато-коричневых рейтузах, заправленных в высокие сапоги, сэр Джайлз казался одетым по-домашнему, но в то же время был безупречно элегантен. Когда-то он служил в армии; это было так давно, что не вызывало ничего, кроме вежливых поклонов у нынешних молодых офицеров, однако в его осанке до сих с пор чувствовалась военная выправка. Вайолет Пенрит боготворила своего мужа и была ему особенно благодарна, когда он обращался к ней за советом, ибо в такие минуты она, обычно тяготившаяся вынужденным бездействием, на которое ее обрекала болезнь, чувствовала себя нужной ему.

– Будь это кто-либо другой, – рассуждал сэр Джайлз, – я бы, ни минуты не колеблясь, высказал ему все, что думаю о нынешних самонадеянных нахалах. Но что-то меня остановило, любовь моя. Не могу даже точно сказать, что именно. – Он вновь нахмурился, глядя вниз, на руку жены. – Что-то мне подсказывает, что следует переговорить с вами прежде, чем принять какое-то решение.

Леди Пенрит улыбнулась.

– Вы поступили совершенно правильно, дорогой мой. Ведь речь идет о том самом лорде Конистане, который неизменно присутствовал за нашим обеденным столом на протяжении последних двух недель, не так ли?

– Что? – растерялся сэр Джайлз. – Я не вполне уверен, что понимаю, о чем вы говорите. Виконт никогда раньше не бывал в Уэзермире и уж безусловно ни разу не переступал порога Фэйрфеллз! Он сам это сказал всего четверть часа назад. Я не улавливаю… – Он замолчал, пристально и недоуменно глядя в глаза жене, но потом по его лицу расплылась широчайшая улыбка понимания: до него наконец дошел смысл ее слов. – В самом деле, в последнее время его имя не сходило с языка нашей дочери, не так ли? Конистан такой, Конистан сякой… Вы полагаете…

– Я не полагаю, я уверена!

– Моя дочь, наша дочь, наша маленькая цыганочка! Она станет виконтессой?

Заслышав эти последние слова, леди Пенрит почувствовала, что задыхается. Казалось, ее грудная клетка готова была обрушиться, придавив собою легкие.

– О, дорогой мой! – вскричала она. – Клянусь, я не подумала! Я даже не вспомнила до этой самой минуты! Господи, милостивый Боже, что же нам делать?

Сэр Джайлз наклонился вперед и подхватил ладонью подбородок своей обожаемой жены. Сперва он быстро поцеловал ее в губы, потом осушил поцелуями слезы, внезапно хлынувшие по ее пахнущим лавандой щекам.

– Если Конистан хоть наполовину отвечает моему высокому мнению о нем, то – несмотря на свою внешнюю заносчивость и грозный вид – он не придаст ни малейшего значения тому, что Эммелайн появилась на свет… э-э-э… несколько необычным образом.

– Но вы скажете ему правду, верно?

– Ну, если до этого дойдет, если он открыто признается ей в любви и официально попросит ее руки, разумеется, я все ему объясню и самой Эм тоже. Но пока этого не случилось, не стоит ворошить осиное гнездо.

Лорд Конистан стоял за невысокой каменной стенкой, отделявшей благоухающие грядки душистых трав и ползучих цветов от дорожки, проложенной позади дома. Эта усыпанная гравием дорожка бежала вдоль стены и огибала фруктовый сад, полный зеленых, еще не созревших плодов. Легкий ветерок, напоенный озерной влагой, тихо шелестел листвой и развевал волосы на затылке виконта, но он этого почти не замечал, по-прежнему поглощенный наблюдением за Эммелайн, все еще бродившей по саду. Время от времени она срезала с ухоженных кустов, обвивавших ряды натянутой бечевки, цветы или зеленые побеги и складывала их в корзинку. Не замечая его присутствия, тихонько напевая себе под нос какой-то смутно знакомый мотивчик и улыбаясь собственным мыслям, она выполняла свою привычную работу с любовью и прилежанием. Никогда прежде ее натура не открывалась Конистану со столь выгодной стороны, и новый образ мисс Пенрит, трудолюбивой и светящейся умиротворением, растрогал его до глубины души. Всякое желание вступать с нею в бой вновь покинуло его. Сколько раз за один лишь последний час его решимость идти в атаку на ее чувства и разрушить ее замыслы отступала перед колдовскими чарами Уэзермира! Все вокруг словно дышало волшебством: красота долины, призрачный туман в расселинах, цыганский табор на берегу озера, белые муслиновые занавески на окнах и сама Эммелайн, напевающая в своем саду. Он вновь живо вспомнил ее такой, какой увидел впервые: безупречно прекрасной и окруженной ореолом неизъяснимой тайны.