— Она у себя. Я сидел с ней. — Мэссей запнулся. — Она не захотела женского общества, как она сказала. Я хочу сказать, она не хотела беспокоить миссис Картер. Сондерс заглянул, чтобы сообщить мне о Дорис. Но Пат еще ничего не знает. Я дал ей снотворное.

— Тогда мы все в сборе. Ирэн у себя, и… — Фрэнсис присвистнул. — А ведь один человек отсутствует. Где этот красавчик? Где Кестеван? Кто-нибудь видел его?

— Капитан, — сказал Сондерс, — я ходил за ним, как вы просили. На нем был яркий, как радуга, халат, такой китайский, с широкими рукавами, и он что-то писал. Он сказал, что должен переодеться, а потом спустится. Прошу прощения, капитан. Думаю, он вот-вот появится…

— Я здесь, — откликнулся Кестеван довольно пронзительным голосом. — Хотите, чтобы я подошел ближе?

— Она тебе ничего не сделает, — ответил Фрэнсис. — Подойди и взгляни на нее. Скажи нам, если видел ее раньше.

— Непременно, — кивнул тот с чувством собственного достоинства. Он осторожно высунул голову в коридор, ведущий на кухню, словно принюхиваясь к ночному воздуху. — Ну конечно, — сказал он, обернувшись. — Конечно, я видел ее. Очень хорошенькая девушка. Я ее видел. Припоминаю, что видел ее сегодня вечером.

— Где? Когда?

— У нее красивые ноги, — сказал Кестеван. — Она напомнила мне исполнительницу главной роли в фильме, где я снимался.

— Когда ты ее видел?

— Постоянно. И вчера, и сегодня вечером, после ужина, когда я поднялся наверх. Она шла в комнату Ир… леди Рейл.

— В комнату леди Рейл? — Фрэнсис вскинул брови. — Доктор Мэннинг, разве вы не были с Ирэн весь вечер? Вы видели, как вошла Дорис?

Доктор поджал губы.

— Ну да! То есть почти весь вечер. Я, во-первых, спускался вниз, чтобы взглянуть на твоего отца, а во-вторых, мне вдруг вступило в голову, будто оставил включенным двигатель своей машины, так что я пошел вниз, чтобы проверить. С двигателем все было в порядке. Возможно, когда меня не было, приходила эта бедная девушка. Я не могу утверждать. Я не видел ее.

— Когда вы спускались вниз к своей машине, доктор?

— В половине десятого. Может, чуть раньше или позже.

— Ты в это время видел Дорис? — спросил Фрэнсис у Кестевана.

— Дорис? Ту девушку, которая похожа на исполнительницу главной роли? — Кестеван задумался. — Не могу сказать, не знаю… Я никогда не обращаю внимания на такие вещи. Я оставил вас всех и пошел сразу наверх. Мне надо было написать письмо своей тетке, — сказал он таким тоном, словно было что-то необычное в том, что он собирался ей написать. — Так что я сразу пошел наверх, поэтому не знаю.

Сондерс все это время переминался с ноги на ногу.

— Прошу прощения, капитан, — вмешался он в разговор. — Но этот джентльмен, боюсь, говорит неправду. Не совсем правду, во всяком случае.

Нервные руки Кестевана застыли, он задержал дыхание, а затем вздернул подбородок.

— Я хочу сказать, — продолжал Сондерс спокойно, — я не опровергаю его слова, капитан, о том, что было позже, когда он увидел Дорис. Я хочу сказать, что он не пошел наверх сразу. Он вышел из дома на задний двор и пошел к двери донжона.

Кестеван, похоже, оторопел. Воцарилась тишина, и все взгляды устремились на него.

— Да как ты смеешь?! — воскликнул он. — Это грязная ложь. Поосторожней, а то тебя уволят!

— Ну а это, сэр, решать капитану, — заметил Сондерс. — Я видел вас у донжона.

— Позвольте мне вмешаться, — сказал доктор Мэннинг тоном, свидетельствующим об охватившем его раздражении. — Я полагаю, что обсуждать в людской подобные вопросы негоже.

— Пойдемте в библиотеку, — предложил Фрэнсис.

Никто не произнес ни слова. В коридоре, где лежала Дорис, вовсю хозяйничал ветер. Тэрлейн оглянулся. Алчные глазки миссис Картер сверкали — она все еще впитывала крохи того, что было сказано. В освещенном проеме своей двери стоял Вуд — прямо Мефистофель — с копной прилизанных волос, напоминающих шлем. У Тэрлейна появилось странное чувство, будто он все это видел раньше… Но когда он оглянулся еще раз, Вуд выходил из своей комнаты с красным одеялом в руках, чтобы накрыть начинающее костенеть тело Дорис.

Когда они снова оказались в Большом зале, Фрэнсис повернулся к Кестевану и, глядя ему в глаза, сказал:

— У меня есть все основания полагать, что Сондерс говорил правду. Брюс знает, что я имею в виду, как знает и Тэрлейн.

Ноздри у Кестевана затрепетали, он ощерился и процедил:

— Ты на дух меня не выносишь, Стайн. Думаешь, выставил меня посмешищем? Ничего подобного, несмотря на всю твою выспреннюю болтовню. Ты мне тоже несимпатичен, со всем твоим гонором. Если ты мне не веришь, иди к черту. Ясно?

— Старик, — беззлобно сказал Фрэнсис, — в другое время я бы тебе врезал как следует! Я и сейчас могу перекроить тебе морду, но воздержусь. — Он закурил. Кестеван побледнел, хотел что-то сказать, но не находил слов. — Давай договоримся вот о чем, — продолжил Фрэнсис серьезным тоном. — Нам придется сообщить полиции о том, что Пат была в Оружейном зале. Она, мол, пришла туда взглянуть на оружие, но больше ни слова… Ты хоть и ошивался возле донжона и обнаружил, что дверь заколочена снаружи, так же как Пат обнаружила, что дверь забита изнутри, но никуда из дома не выходил, понятно? Твоей версии мы поверили, а все, что рассказал Сондерс, — вымысел. Но как только нам представится такая возможность, ты отсюда уедешь.

— Неужели? — усмехнулся Кестеван. — На случай, если ты еще не знаешь, я — гость твоей матери. Она пригласила меня, она сейчас главная в этом доме, и все делают то, что она скажет. Понятно?

— Спокойно, Фрэнк! — Мэссей коснулся руки Фрэнсиса.

— Прекрасно, просто великолепно, — сказал Фрэнсис, стряхивая пепел. — Кестеван, мы поднимаемся наверх. Поскольку от тебя нет никакой пользы, ты с нами не идешь… Тем не менее, Кестеван, с этого момента собирайся. И как можно скорее! Иначе тебе нельзя будет появляться перед камерой целый месяц. Уяснил? Пойдемте, джентльмены.

Фрэнсис, Тэрлейн, Мэссей и доктор Мэннинг молча прошли через Большой зал и поднялись по покрытой толстой ковровой дорожкой лестнице.

— Знаете, джентльмены, — произнес Фрэнсис задумчиво, — вы, скорее всего, не заметили, но такой тип мужчин я совершенно не приемлю. Не потому, что он смазливый. Тут его вины нет. Мне претит, что он одновременно смазливый и пустоголовый, как женщина. Хотя он, возможно, не виноват и в этом… Бог его знает! Давайте сначала заглянем в кабинет отца.

Длинная портретная галерея на верхней площадке лестницы была ярко освещена свечами. За красным бархатным канатным ограждением потемневшие от времени портреты сдержанно, без резкостей свидетельствовали о богатстве. Фрэнсис взмахом руки показал на них и сказал:

— А вот и мы! Весь наш родовой паноптикум, так сказать! Вот этот худосочный, длинноногий, с круглым плотным воротником — Чарлз Стайн. Ему отрубили голову за государственную измену… Толстый, в красной накидке и со злобными глазами — судья Хемфри Стайн. Тоже уличен в государственной измене во времена средневековых ассиз, то есть особых форм судебного иска и постановлений королевской власти. Он был приговорен к смертной казни своим соратником — судьей Джеффри. Были у нас в роду и душевнобольные. Мой папаша — яркий тому пример. Да и у меня, по-моему, с головой не все в порядке! Нет у меня стержня, что ли… Все не по мне, все не так… Никаких увлечений, даже спорт не привлекает. И знаете, когда я внизу разговаривал с этим ничтожеством — довольно безобидным, — вдруг захотелось швырнуть его на пол и растоптать. Меня это пугает, мне это не нравится.

— Ладно, ладно, мой мальчик, — вмешался доктор Мэннинг в своей обычной благожелательной манере, — все случившееся — сильный стресс. — Он улыбнулся, почувствовав себя сейчас уверенно. — Стресс — причина многих недугов. Виски — вот лучшее лекарство! Между прочим, в парламенте как-то обсуждался вопрос — не продавать ли виски в аптеках?