Эпицентром восстания является Словацкий национальный совет. В нем очень разные люди, представители разных партий, отличающихся и по своей классовой сущности, и по убеждениям. Но душой этого Совета является коммунистическая партия. Отсюда, из этого промышленного города Погронья, всеми средствами связи в другие города распространяются призывы, и не только призывы, но распоряжения Национального совета, противопоставившего себя фашиствующему правительству Тиссо, Тука и Махи.

С помощью Бориса Николаева мне уже удалось познакомиться с одним из руководителей этого Совета, может быть, самым важным членом его Каролом Шмидтке, старым боевым словацким коммунистом. Высокий, худой, с темным от усталости лицом, он походил бы, пожалуй, на какого-то святого со старинной русской иконы. Такой же высокий у него лоб и так же старательно прочерченные поперек этого лба глубокие морщины. Походил, если бы не большие очки, ибо русские великомученики очков, как известно, не носили. В беседе, которую мы вели с Каролом Шмидтке глубокой ночью в маленькой комнатушке, где он обитал, он рассказал мне о сложностях восстания.

— Стихия? Нет, ни в коем случае. Я вообще не верю в стихийные возмущения, даже в природе. Все они причинны. У нас организация. Только организация. Словацкий национальный совет сплотил все население: рабочих, крестьян, интеллигенцию, мелкую, среднюю, да, и среднюю, буржуазию и военных. Сплотил вокруг идеи неизбежного восстания. А искрой, от которой восстание загорелось, были победы Красной Армии. И то, что Чехословацкий корпус уже подошел к родной границе. Вы же знаете, в корпусе словаки и чехи. Словаки и чехи, бьющие нацистов.

Я занимал единственный в комнатушке стул, а Шмидтке сидел на кровати. Сидел, ссутулившись, положив руки на колени, словно молотобоец, отдыхающий после тяжелой смены.

— Сейчас все восторгаются Красной Армией. Все захвачены первыми успехами восстания. Все кричат «ура». «Ура» и «наздар», конечно. Но не думайте, что все эти силы едины. Нет! Мы были бы плохими марксистами, если бы так думали. В стране существует идея, рожденная тиссовским, по существу фашистским режимом. Идея отъединения Словакии от Чехии и Моравии и создания самостоятельного словацкого государства, что с помощью Гитлера и было осуществлено. Есть концепция чешской буржуазии о единой чехословацкой нации, о подавлении словацкой самобытности и самостоятельности. С нею носится Бенеш в Лондоне. Есть даже идея о присоединении Словакии к Советскому Союзу в качестве одной из республик. Да, да, и такая идея есть.

Но, по мнению компартии, ни то, ни другое, ни третье для нас не годится. Для нас идеал — братство народов, живущих под одной крышей. Пример — ваша страна, где народы живут в одной семье, не теряя, однако, ни своей самобытности, ни своей культуры, ни своих традиций. Живут в одной семье как равноправные дети. Только так, только это…

Этот высокий, худой, усталый человек говорил не громко, но задорно, будто с кем-то полемизировал с трибуны перед лицом большой аудитории.

Воспользовавшись тем, что он так разговорился, я походатайствовал о том, чтобы разрешили передавать корреспонденции в «Правду» и в "Комсомольскую правду" через радиостанцию Банской-Бистрицы открытым текстом.

— Что ж, передавайте, я там скажу товарищам. Пусть мир знает, что мы делаем тут в наших Татрах. Пусть другие угнетенные Гитлером народы берут пример с нашей маленькой горной страны, — устало сказал он, но предупредил: — Только ни фамилий, ни места действия: Икс, Игрек, Зет. Иначе будете помогать вашим врагам. Наши передачи немцы записывают.

Прощаясь, учтиво проводил меня до двери.

— Пишите, передавайте, но соблюдайте наше джентльменское соглашение. Ну да не вас учить, вы человек военный и в таких больших чинах. — И уже в дверях сказал: — Советую вам повидаться и поговорить с товарищем Яном Швермой. Он тут представитель Центрального Комитета Компартии Чехословакии. Прилетел по заданию Готвальда. Умнейший и обаятельный человек. Вот только болен. С легкими у него — кашляет, плюется кровью.

Живу я теперь в "гостевом доме", разместившемся в помещении какого-то гимназического интерната на большой площади у старинного собора, так что добрый ангел, изображенный в гербе города, осеняет и меня своими гусиными крыльями. Утром я просыпаюсь от боя старинных часов на колокольне и очень даже современных криков мальчишек-газетчиков:

— «Час»… "Правда"… "Уток"[4]… "Нове слово"… "Народни новины"… "Боевник"… — И опять, снова, особенно напористо и голосисто: «Правда», "Правда".

Газет выходит много. Они маленькие, как наши многотиражки. Газеты разных партий, направлений, взглядов. Сейчас, когда это единственное в своем, роде восстание против Гитлера, гитлеризма и доморощенного фашизма поднимается в свой зенит, большинство партий, в том чиссле и весьма реакционные, стараются по возможности заявить о себе в восстании и выпускают свои газеты.

У Сергея Крушинского поразительные способности к славянским языкам. На Украине легко говорил по-украински, в Польше довольно свободно объяснялся с пани Ядзей и даже ухитрялся конструировать для нее старомодные шляхетские комплименты. Здесь мы утром покупаем все газетки, он быстро просматривает их, умея при этом выколупать самые интересные новости. А новости падают как град. В общем-то хорошие новости. Успешные бои идут не только в Средней Словакии. Партизаны опрокидывают под откос один за другим воинские эшелоны гитлеровцев. На пути врага летят в воздух железнодорожные мосты, ощущается новый прилив волонтеров в повстанческую армию, теперь уже из деревень и горных сел.

Но разумеется, с особым интересом читаем мы «Правду», орган Коммунистической партии Словакии, «маленькую» «Правду», как называет ее редактор, в отличие от «Правды» большой, которую представляю я. Когда удается вырвать время, а у нас его мало, ибо наряду с корреспондентскими мы выполняем здесь и офицерские обязанности, редактор этой «маленькой» "Правды", жизнерадостный словак, выпускающий свою газету с двумя сотрудниками, питает нас свежими новостями. Его многочисленные, если можно так выразиться, партизанкоры не оставляют его без интересных новостей. Почта у него большая, и нам, двум московским корреспондентам, пребывающим очень далеко от своих редакций, находящихся на улице Правды, 24, очень полезно беседовать с этим жизнерадостным человеком.

Мы с ним ведем политические и даже, я бы сказал, философские разговоры, пытаясь осмыслить все то необыкновенное, что происходит вокруг нас.

Словацкое восстание, несомненно, одна из самых героических страниц второй мировой войны. Героическая, своеобразная. Немногочисленный народ этот — язык не поворачивается назвать его маленьким — в центре Европы, окруженный со всех сторон гитлеровскими войсками, смело поднимает восстание против своего могущественнейшего врага. Борется за свою свободу с поражающим упорством, как не боролась в эту войну ни одна из больших западных нации. В восстании этом пока что, я подчеркиваю для себя это «пока», сотрудничают, пока плодотворно сотрудничают прогрессивные силы и их тоже пока очень далекие попутчики, настраивающие свои приемники по лондонским позывным. Действительно, странно видеть в этой борьбе рядом с Шмидтке или Швермой подтянутого сурового генерала Гальяна, полковника Миллера — типичных буржуазных военных, получивших свои чины и звания от карманного президента попа Тиссо. Этот поп-президент — старая хитрая лиса, которая в целях демагогии, чтобы покорить умы крестьян, ездит служить в приходскую церковь родного села, завернув себе на дорогу курицу и десяток яиц вкрутую. Но Тиссо уже за линией образовавшегося фронта, и его военачальники пока сотрудничают с коммунистами. Сотрудничают, вероятно, потому, что коммунисты выдвигают в восстании такие привлекательные лозунги, что их нельзя уже ни объехать, ни обойти. Несомненно, что армия генерала Монтгомери, все еще топчущаяся на Британских островах, этим буржуазным военным гораздо ближе по духу, но обстоятельства заставляют их контактоваться с войсками маршала Конева, ведущего сейчас битву на границе Словакии у Дуклинского перевала, в составе которых сражается и героический Чехословацкий корпус генерала Людвика Свободы.