ЛУЧИЛОСЬ раз путнику зайти в дремучий лес. Там росло столько высоких буков, елей и сосен, что даже среди бела дня сумрак стоял.
Жутко стало путнику. Идет, по сторонам озирается. Куда ни глянет, всюду одни деревья: ни жилья человеческого, ни шалаша, даже птиц и то не слыхать. Напал тут на беднягу страх, и пустился он без оглядки из лесу. Бежит, задыхается, а страх его все пуще подгоняет.
Выбежал наконец на поляну, остановился дух перевести. Руки, ноги трясутся, сам от страха никак в себя не придет.
В это время вышел на поляну какой-то прохожий. Видит, стоит человек, бледный, как свет свечи, дрожит, будто ветка на воде, никак отдышаться не может, словно от какого злодея вырвался.
Вот прохожий и спрашивает:
— Скажи, друг, что с тобой? От кого это ты так без памяти со всех ног бежишь? Ведь на тебе лица нет! Какая с тобой беда приключилась?
— Что тут говорить, милый человек! Чуть не пропал… ни за что ни про что… Я сегодня все равно как второй раз на свет народился. Такого страху натерпелся… Бога благодарю, что спас… Чуть не помер со страха, едва ноги уволок… На всю жизнь я сегодняшний день запомню…
— Ну ладно, ладно, говори толком! Рассказывай по порядку, что видел, что слышал, что случилось, кто за тобой гнался.
— Ах, да что рассказывать! Язык к гортани прилип, не ворочается. Как вспомню, от какой опасности ушел, рубашка и та на мне дрожит.
Чуть меня в том лесу звери не заели… И никто не увидел бы мою смерть — ни человек, ни птица… Где могила моя, не узнали бы… Пропал бы зря, и толку бы от меня никакого. Все равно как от топора без топорища… Шел я по этому лесу один-одинешенек, кругом ни души. Зашел вглубь, вдруг как затрещит, заревет, завоет вокруг, гул по всей земле пошел… Ноги у меня подкосились, крик во рту замер. Оглянулся я назад — а за мной видимо-невидимо волков… Целая стая гонится… сто голодных волков… злющие-презлющие… один больше другого, один быстрей другого мчится, ощерились, пасти раскрыли, зубы оскалили… Гонятся за мной сто волков, разорвать хотят… Сейчас живьем так и проглотят… Ах, умер бы я, пропал, кабы не…
— Да что ты мелешь! Помилосердствуй! Стаю в сто волков в этом лесу еще никто отродясь не видывал с того самого дня, как мир стоит. Мне сдается, дружок, не иначе, как тебя глаза обманули, уши подвели.
— Глаза обманули? Уши подвели? Вот накажи меня бог, если я вру!.. Да ты представить себе не можешь, сколько их было… Ну, сто не сто, а уж пятьдесят наверняка. Сам своими глазами видел. Что хочешь говори, а я на своем стоять буду — пятьдесят!
— Да нет же, приятель! Пятьдесят волков, говоришь? Никогда не поверю! Ты уж лучше никому этого не говори, а то люди тебя засмеют, будут про тебя всякие небылицы складывать.
— Ну ей-ей, тьма-тьмущая волков… Много, очень много… Столько, что ты себе и представить не можешь. Ну хорошо, не пятьдесят, но уж двадцать пять было! Кто своими глазами не видел, тот, конечно, не поверит, а я-то сам видел. Двадцать пять, говорю, и шабаш!
— Я, приятель, в этих краях родился и вырос, лес вдоль и поперек исходил, и овец здесь пас, и дрова рубил. Деды и прадеды здесь родились, выросли, состарились и умерли, и никто от них не слыхал, чтобы тут, в лесу, столько волков водилось. Ты подумай, может, ты обманулся и сам не знаешь, что говоришь.
— Ей-ей, не знаю, что тебе ответить, друг! Знаю только, что весь лес вдруг как затрещит, загудит, а кто это был, и сам толком не пойму.
Мало-помалу путник пришел в себя, отдышался. Сел он со встречным человеком на камешек. Покурили они, потолковали и разошлись каждый в свою сторону.
Только это путник несколько шагов сделал, а повстречавшийся ему человек вдогонку кричит:
— Эй, приятель, дальше опять лес будет, лучше не ходи, там тебя не сто волков, а сто тигров ждут!