…Я стоял один, совсем один на пустынной дороге. Солнце уже садилось. Темно-красные тени легли на верхушки гор.

От Тундрогорска до площадки, на которой расположились наши дома, было пятнадцать минут езды на автобусе. Но я пошел не по автомобильной дороге, а свернул на тропинку, ведущую по склону горы: мне не хотелось сейчас встретиться с кем-либо.

Письмо Светланы я разорвал и выбросил. Заставил себя сделать это. Она испугалась жизни, испугалась любви. Даже письмо побоялась написать прямо мне. Нашла посредника — Людика! Ведь это при ее помощи она сбежала, бросила всех нас, нашу стройку, меня, людей, которые ее так любили! Может быть, она уехала с Крамовым… Может быть, они даже… От одной мысли, что Светлана, может быть, в Москве вместе с Крамовым, у меня сжались кулаки. Нет, это была не просто ревность, нет. Чувство, которое я испытывал сейчас, было сильнее и глубже, чем только ревность.

Я все еще мальчишка, тряпка, если после всего, что произошло, могу думать о ней. Все. Кончено.

Занятый своими мыслями, я шел, глядя под ноги, по тропинке, так хорошо мне знакомой. И когда я наконец дошел до поворота, то увидел нечто совершенно неожиданное.

Почти у самого подножия горы стояла палатка. Это была большая палатка, человек на десять наверное, а за ней — две другие, поменьше. Незнакомые мне трое мужчин и женщина копали землю. Все это — и палатки в лощине и люди на фоне гор, освещенных неярким полярным солнцем, — выглядело особенно отчетливо.

Мне бы сразу догадаться, что это палатки геологической экспедиции. Но в мыслях своих я был так далеко отсюда, что все сообразил лишь тогда, когда женщина воткнула в землю лопату, выпрямилась, увидела меня и окликнула:

— Товарищ Арефьев!

Ну конечно, это была та самая Волошина. Теперь, когда остальные люди, прекратив копать, тоже уставились на меня, убегать было бы просто глупо. Тем более что Волошина уже шла мне навстречу, спрашивая на ходу:

— Вы к нам, товарищ Арефьев? Только к нам лучше было идти по шоссе, а уж потом свернуть в сторону.

Она подошла ближе. Сейчас, в светлом платье в красный горошек, она выглядела так, как я и предполагал: худенькой, даже тщедушной.

А Волошина, оборачиваясь к стоящим у палаток мужчинам, крикнула:

— Евгений Артемьевич, это товарищ Арефьев, начальник «Туннельстроя». — Потом она снова обернулась ко мне: — Это наш руководитель, профессор Горчаков.

Горчаков направился ко мне. Я тоже сделал несколько шагов вперед.

— Здравствуйте, товарищ Арефьев, — сказал Горчаков, подходя и протягивая мне руку. Он был высокого роста, с обветренным морщинистым лицом, на котором резко выделялась щеточка седых усов. На вид ему было под шестьдесят, но держался он очень прямо. Мы поздоровались. — Очень любезно с вашей стороны, что вы навестили нас. Мы, правда, еще не обжились, всего третий день как приехали. Прошу вас.

Он чуть посторонился, пропуская меня вперед и жестом приглашая подойти к палаткам.

Я чувствовал себя неловко, но не мог же я прямо заявить: «Товарищи, простите, но мне не до вас. Я не к вам шел. У меня тяжело на душе. Это только случайность, что я забрел сюда».

— Вы уже знаете о нашей экспедиции? — спрашивал между тем Горчаков.

— Да, — ответил я. — Кондаков говорил. Директор комбината. Вы, кажется, звонили ему?

Помимо моей воли, в последних словах прозвучал упрек. Но Горчаков как будто ничего не заметил.

— Только сегодня звонил, — добродушно подтвердил он. — Рассказал вкратце о наших делах. Условились завтра встретиться. Между прочим, одна из моих просьб, — продолжал он, — касалась вас, вернее — вашего строительства. Вы понимаете, геолога хлебом не корми, а дай нырнуть под землю или забраться в гору. Я и попросил директора помочь нам познакомиться с вашим строительством.

— Собственно говоря… — начал было я, но Горчаков прервал меня:

— Конечно, я понимаю, директор комбината тут ни при чем. Достаточно было просто обратиться к вам. Это так, к слову пришлось в разговоре…

Волошина шла молча рядом с нами.

— Насколько мне помнится, — сказал я напрямик, — ваш работник уже побывал в туннеле. Я имею в виду товарища Волошину.

— Да, я была в туннеле, Евгений Артемьевич. — Она мгновенно покраснела, в ее глазах появилось что-то беспомощно-детское. — Ведь это совсем рядом, и я не удержалась. К сожалению, я видела товарища Арефьева совсем мельком, и мне показалось, что он очень занят…

Она замолчала.

— Вот как? — удивился Горчаков и добавил: — Ну и бойкая ты девица, Ирина!

Мы подошли к палаткам. Горчаков предложил мне заглянуть внутрь большой палатки, снова напомнив при этом, что они «не обжились». Я вошел в палатку. Действительно, они еще «не обжились». Рюкзаки, спальные мешки, свертки кошмы — все это было свалено в большую кучу. Двое мужчин разбирали на длинном, пахнущем свежим деревом, очевидно недавно сколоченном столе микроскопы, лупы, — должно быть, устанавливая полевую химическую лабораторию.

— Вы надолго в наши края? — спросил я.

— Как поживется, — ответил Горчаков и добавил: — Если говорить серьезно, то года на полтора-два.

— Где же вы собираетесь жить зимой?

— Здесь, конечно. В Тундрогорске все забито. Так сказать, жилищный кризис.

Я усмехнулся:

— В палатках? Это Заполярье, профессор.

— Я знал это еще двадцать пять лет назад, когда впервые приехал в эти края с экспедицией, — сказал Горчаков. — С тех пор я зимовал здесь четыре раза.

Я смутился. Очевидно, Горчаков заметил это и пояснил:

— Мы настелим полы, утеплим стены, если надо, кошмой обобьем, — геологи народ запасливый.

Мы вышли из палатки.

— Что ж, — сказал я, — желаю успеха. Все, что будет вас интересовать в туннеле, к вашим услугам. Контора «Туннельстроя» отсюда всего в пятистах метрах, так что будем встречаться.

Я попрощался с Горчаковым. Волошина стояла по-сдаль. Шагая по дороге, я думал, что вряд ли произвел на профессора приятное впечатление. Наверное, он еще ни разу не встречал горняка, туннельщика, который так апатично отнесся бы к геологам, людям столь родственной профессии. Если бы он знал, в каком я был состоянии, когда мы встретились!..

Я подумал о том, что надо будет в ближайшие дни пригласить Горчакова к себе, показать ему строительство, угостить…

— Товарищ Арефьев!

Я обернулся. Ко мне спешила Волошина. Она торопливо перепрыгивала с валуна на валун.

«Ну, что ей еще от меня надо?» — подумал я. Она приблизилась.

— Можно вас проводить немного? Мне хочется кое-что спросить…

— Пожалуйста, — коротко сказал я, останавливаясь. Но она, поравнявшись со мной, продолжала идти вперед, и мне волей-неволей пришлось пойти с ней рядом.

— Я хотела задать вам вопрос… Я не понимаю, почему вы меня так встретили?.. — Она чуть замедлила шаг. — Вы не могли не знать, что я пришла не на прогулку, не просто для своего удовольствия. Я единственный минералог нашей экспедиции. Остальные— геологи и коллекторы. Есть петрограф… В вашем районе еще раньше была открыта интересная минерализация, поэтому я и попросилась в эту экспедицию.

Я молчал.

— Вы же меня встретили так, как будто мы не связаны общим делом, как… как муху надоедливую. А ведь вы меня совсем не знаете!

— Знаю, — сказал я.

— Что, собственно, вы знаете? — удивилась она.

— Все. Знаю, что вы молодой специалист. Окончили институт в этом или прошлом году. Верно?

— Допустим…

— Вас еще в вузе тянуло в самые трудные, в самые дальние экспедиции. Так?

— Правильно. Но какое…

— Подождите, — нетерпеливо прервал я ее, — слушайте! Вы, конечно, романтик. У вас есть мечта. Есть? Говорите!

Она снова посмотрела на меня. В ее взгляде по-прежнему были растерянность и недоумение.

— Конечно, — ответила она нерешительно. — У каждого человека, по-моему, есть мечта…

— Я знаю вашу. Вы хотите открыть новый минерал. Совсем новый, неизвестный в науке о минералах. Вся наша промышленность только и ждет этого минерала. Вы назовете его… волошит. Ведь ваша фамилия, кажется, Волошина?