Тем временем Сельма повела машину по каким-то переулкам. Если приглядеться, становилось ясно, что точно таких же было полно в Старом городе: узкая полоска дороги, зажатая между одинаковыми высотками – зрелище для Тамики вполне привычное. Но на первый взгляд – будто в сказку попала: в каждом окне горел свет, каждую стену украшали яркие рекламные плакаты, в каждой витрине показывали по маленькому чуду – совсем новые, невероятные вещи просто умоляли забрать их себе, и было их так много, что глаза разбегались. И как только местные банды – должны же они тут быть! – еще не растащили все это богатство?

Перед одной из высоток машина замедлила ход и начала медленно, изворачиваясь и пятясь, втискиваться в узкий зазор между другими машинами – неподвижными и, судя по всему, брошенными. "Стоянка", – припомнила Тамика слово. В Старом городе они тоже были, но больше напоминали свалки металлолома.

– Выходим, – объявила Сельма. – Давай без глупостей, детеныш.

– Конечно, тетенька, – кивнула Тамика с самым примерным видом и приготовилась бежать так быстро, как только сможет.

Едва Сельма открыла заднюю дверь, Тамика пулей выскочила из салона и со всех ног бросилась наутек. В ушах засвистел ветер; разом нахлынули восторг и ужас – будто с головой окатили ледяной и горячей водой одновременно.

"Свободна! На-ка, выкуси!"

Тамику разбирал хохот, счастливый до ненормальности; торопливые шаги за спиной скорее подстегивали, чем пугали. Вдруг лодыжку пронзила острая боль. Нога предательски подвернулась, но Тамика каким-то чудом смогла удержать равновесие. В тот же момент болью взорвался затылок: Тамику с силой рванули за косички. На сей раз она все-таки упала – позорно шмякнулась на задницу. Из глаз брызнули слезы; скальп, казалось, вот-вот оторвется, не выдержав натяжения. Очередной рывок заставил ее подняться, еще один – с обреченным хныканьем попятиться назад.

– Я же говорила тебе: "без глупостей", – совсем не злым, даже скучающим голосом сказала Сельма, наматывая косички на кулак, как вожжи. – Почему вы все думаете, что бегаете быстрее меня?

Тамика ничего не ответила, только губы кусала, чтобы не разреветься. Осознание приходило медленно, как боль при переломе – сначала вроде ничего, а потом так нахлынет, что воя сдержать не можешь.

Не смогла. Не убежала. А ведь почти, почти получилось!

– Отпустите, мне больно! – огрызнулась она, утирая слезы тыльной стороной ладони. Получилось не гордо, а жалко. Тамике аж самой противно стало.

Натяжение чуть ослабло, но косичек Сельма не выпустила.

– Больно? – переспросила она со смешком. – Нет, детка. Это не больно. "Больно" – это сапогом под ребра. "Больно" – это кулаком по селезенке или кнутом вдоль хребта. Окажись на моем месте кто-то другой, он бы тебя уже просветил. Может, и мне стоит так сделать, а? Как считаешь?

Тамика хотела сказать что-нибудь гордое, как крутые девицы из комиксов. Но получилось почему-то жалобное, несчастное "не надо".

– То-то же, – Сельма наконец отпустила ее волосы, но вместо этого крепко схватила за руку. Пальцы у нее оказались очень сильные: запястье Тамики они сжали не хуже тисков. – На первый раз я тебя прощу, но не вздумай выкинуть что-то подобное снова. Себе только хуже сделаешь. Ты поняла меня?

Тамика понуро кивнула. Что тут непонятного? Она облажалась и теперь все-таки попадет в рабство, а если вздумает сопротивляться, ее хорошенько взгреют. Яснее и быть не может.

– Куда мы? Вы меня прямо сейчас продадите, да? – хмуро поинтересовалась Тамика, когда Сельма повела ее ко входу в многоэтажку. Со стороны, они, наверное, напоминали мать с капризной дочкой, которая упрямится и не хочет идти домой. От этой мысли на душе стало совсем гадко.

Сельма усмехнулась

– Погляди на нас, глупый ребенок. Как по-твоему, я могу в таком виде общаться с покупателем? Да и за твою чумазую рожицу никто больше пяти сотен не даст. Приведем себя в порядок, отдохнем, а тогда можно будет и с заказчиком созваниваться.

– Ясно. А кто заказчик? Извращенец, которому нравятся маленькие девочки?

Тамика надеялась, что Сельма рассмеется и назовет ее дурой. Или просто скажет, что она нафантазировала себе чушь, и заказчик – это милый богатый старичок, которому нужна девочка на побегушках. Но Сельма промолчала.

– Теть?..

– Понятия не имею, зачем ты ему нужна, – раздраженно процедила Сельма, почти не разжимая губ. – Я в мотивы клиентов не вникаю.

Тамику это ни капли не успокоило. Остаток пути она проделала молча, стараясь ни о чем не думать. Заметив это, Сельма тяжело вздохнула и зачем-то потрепала ее по макушке. Тамика не знала, к чему это, но решила, что не к добру.

Вряд ли Сельма стала бы жалеть ее просто так.

* * *

Вечерняя программа не баловала разнообразием. Телевизор, купленный на их с мужем последний совместный гонорар, ловил около трехсот каналов, включая тайерские, но смотреть что по родным, что по вражеским было решительно нечего. Несколько художественных фильмов средней паршивости, бесчисленные ток-шоу, музыкальные каналы, как один транслирующие электро-поп… белый шум, одинаковый по обе стороны баррикад. Во всех новостях по-прежнему обмусоливали скандал недельной давности – что-то об экспериментах на людях, которые проводила под своей эгидой Королевская тайная служба Тайера. Старина премьер-министр, потрепанный жизнью и элитным алкоголем, изображал праведное возмущение и так достоверно пучил глаза, будто в Литтере опыты ставили исключительно на мышках. Впрочем, повод возмущаться у него и впрямь был: в генной инженерии монархисты обскакали Литтер так далеко, что оставалось только плюнуть и дальше совершенствовать химоружие – благо, здесь перевес был на правильной стороне.

Сельма прибавила громкость, хотя истории о зверствах королевских ученых ее интересовали не больше, чем треп тайерских ведущих, с ехидцей рассуждающих о совместимости демократии и рабовладения. Ей надо отвлечься, вот и все. Вытеснить лишние мысли потоком бестолковой информации и для верности залить их оримом. Пара стопок, не больше – достаточно для приятной легкости в голове, но слишком мало для утреннего похмелья. Главное, не увлечься.

Диктор наконец сменил тему, перешел на очередные парламентские дебаты. Кто-то снова пытался протолкнуть отправку гуманитарных миссий в зоны отчуждения, но инициатива увязала в болоте финансовых вопросов. Сельме было все равно – лишь бы не додумались снова задрать цены на лицензии, а то велись одно время разговорчики. Если так дальше пойдет, скоро маленькая Тамика окажется золотой – что по рыночной цене, что по себестоимости.

В дверь гостиной несмело поскреблись. Обернувшись, Сельма встретилась глазами с Тамикой: отмытая и причесанная девочка мялась на пороге, теребя край ярко-синей майки. Та была велика даже Сельме, а на худенькой и низкорослой Тамике и вовсе смотрелась балахоном.

– Привет, – смущенно сказала она. – Я тут подумала… в общем, мне одной сидеть очень грустно. Вы не против, если я с вами побуду? Я не буду мешаться.

По-хорошему, Сельме стоило бы запереть это существо в кладовке и не выпускать до самой сделки, но почему-то она позволила ему свободно разгуливать по квартире и даже накормила ужином. Не прогонять же теперь.

– Не против. Только веди себя тихо.

Тамика прошлепала босыми ногами по ковру и уселась в угловое кресло. В одной руке она держала пакетик чипсов, содержимым которого тут же принялась хрустеть. Сельма поморщилась, но ничего не сказала – очередной глоток орима подавил раздражение. Помимо приятного вкуса напиток обладал легким седативным эффектом, благодаря которому брак Сельмы продержался на год дольше, чем следовало.

Какое-то время в комнате звучал лишь бубнеж телевизора да хруст Тамикиных чипсов. Но когда стальной фон выпуска новостей сменился кислотными красками рекламы, девочка осмелилась подать голос:

– Никогда раньше не смотрела телевизор. У нас ни один канал не ловит, представляете? Все экраны только шипят и статику показывают…