- В командировку.
- Я - в отпуск. В Южноморск. Ну и дельце, там одно. Хочу попутно устроить - заказ разместить. Думаем на территории завода мемориал сделать. В память погибших на фронте работников завода. Соорудим стену, а на ней барельефные портреты наших героев. И вверху бронзой - "Никто не забыт, ничто не забыто".
- А почему именно в Южноморске? - несколько удивился Измайлов.
- Там специалисты хорошие... А у нас там неплохие связи. Дело серьезное. Не хочется абы как. Увековечить, так по-настоящему. Со всех точек зрения. Тут самодеятельность не пройдет... И завод наш на виду. Что ни говори, а Глеб Артемьевич молодец! Вот это руководитель! С размахом! Умница, думает по-современному. А ведь вышел сам из рабочих! Прошел все ступеньки. Знает, что почем.
И Захар Петрович в это время тоже думал о директоре завода Самсонове.
- Энергичный, это верно, - кивнул он.
Глеба Артемьевича прислали из Рдянска, их областного центра. Он был из той категории людей, что производят приятное впечатление с первого знакомства. С открытым волевым взглядом, всегда стремительный и скорый в решениях, одетый по самой последней моде, Самсонов быстро стал заметной фигурой в городе. Да и работы развернулись невиданные по здешним масштабам. Понаехали строители, монтажники, завезли горы оборудования.
Скоро Глеба Артемьевича знал в лицо, наверное, каждый городской мальчишка. Частенько директор сам сидел за рулем персональной "Волги" и неизменно присутствовал на матчах, в которых принимала участие заводская футбольная или хоккейная команда. А тех, кто работал на машиностроительном, стали называть "самсоновскими".
Что касается Павла Васильевича, то он был заместителем директора еще при двух предшественниках Самсонова. Через полгода у Грача наступал пенсионный возраст, но он, кажется, не собирался расставаться с работой.
- Скажу вам по секрету, Захар Петрович, - заговорщически подмигнул Грач, когда за окном вагона промелькнул складской двор завода, - мы такое задумали!
- Интересно, - изобразил на своем лице любопытство прокурор.
- Категорически! - продолжал восторженно Грач, употребляя свое любимое словечко где надо и не надо. - Будем строить спортивный комплекс! Стадион, крытый бассейн и все такое прочее... Каково, а?
- По-моему, отлично, - ответил Измайлов.
Этот "секрет" не далее как два дня назад Захар Петрович узнал в горисполкоме.
Проводник, переходивший из одного купе в другое, добрался и до них.
- Прошу билетики, - сказал он, устраиваясь на сиденьи и разворачивая свою истрепанную клеенчатую сумку с кармашками.
Измайлову пришлось войти в купе. Грач последовал за ним.
- Возьмите и у меня заодно, - сказал он проводнику. - Я в соседнем.
Собрав билеты, проводник ушел.
- Сейчас бы холодного боржомчику, - мечтательно произнес Павел Васильевич.
- Лучше чаю, - откликнулся Рожнов, отвинчивая крышку термоса.
- В этакую жару? - удивился Грач.
- Вот именно, - серьезно сказал Николай Сидорович. - Горячего и непременно зеленого. - И, видя недоверчивое лицо Грача, продолжил: - На себе испытал. Пришлось пожить в Средней Азии. Не поверите, сорок градусов в тени, а узбеки в ватных стеганых халатах пьют из маленьких пиалушек обжигающий чай... Холодную воду - ни-ни!
- Бог ты мой, да еще в халате? - покачал головой Грач.
- Веками местными жителями проверено... Мы, русские, разденемся до пояса, все время плещем на себя из арыка, и ничего не помогает. Ад кромешный, скажу я вам! А им хоть бы хны... Между прочим, читал недавно в журнале, ученые установили, что от чая понижается температура всего тела, а от холодной воды - только полости рта... Хотите попробовать? - предложил он Павлу Васильевичу.
- Уговорили, - согласился тот.
Рожнов налил ему чаю. И оглядел присутствующих:
- Может, еще кто пожелает? Как наша дама?
Женщина, бросив негромкое "Спасибо", так же сосредоточенно продолжала смотреть в окно.
"Странная какая-то", - подумал про нее Захар Петрович.
Выпив, кажется, без всякого удовольствия чай, Грач вернул крышку от термоса хозяину, из вежливости все-таки поблагодарив его.
- Что ж, товарищи, так и будем скучать? - весело спросил Николай Сидорович. - Нам ведь еще ехать и ехать... Перекинемся в дурачка, а?
- Это пожалуйста, - охотно откликнулся Альберт Ростиславович.
- В дурачка, так в дурачка, - согласился и Грач.
- А вы, Захар Петрович? - спросил Рожнов.
- Благодарю, не хочется, - отказался Измайлов.
Он не был любителем такого времяпрепровождения.
На предложение присоединиться к играющим женщина тоже ответила отказом.
Альберт Ростиславович снял с полки свою спортивную сумку, поставил на пол, на нее пристроили портфель Рожнова и раскинули потрепанную колоду карт. Чтобы не мешать, Захар Петрович вышел в коридор.
Поезд шел по зеленому коридору елей. На их тяжелых лапах висели гирлянды прошлогодних коричневых шишек. В окно врывался смоляной дух прогретого леса. Мерный перестук колес успокаивал. Захару Петровичу нестерпимо захотелось прилечь и, не думая ни о чем, погрузиться в блаженную истому. Несколько дней подряд он спал по три-четыре часа, а в последнюю ночь и вовсе не сомкнул глаз - готовил доклад. Но не пойдешь же в купе, не попросишь попутчиков прекратить игру.
А его спутникам, по всему видать, было весело: резались в дурачка с шутками и прибаутками. Грач уже со всеми перезнакомился, то и дело слышалось его любимое "категорически".
Захар Петрович не выдержал, присел на откидной стульчик, прислонился к стенке и прикрыл глаза. В голове поплыли неясные образы, накатила дрема.
- Захар... - словно издалека донесся до его сознания женский голос. Знакомый, но давно уже забытый голос, который когда-то снился ему по ночам.
"Заснул я, что ли?" - встряхнулся Измайлов, открывая глаза.
Рядом стояла женщина. Из его купе. Она держала в руках сумочку и смотрела на него.
- Не узнал? - спросила женщина.
Измайлов удивленно разглядывал ее. Куриные лапки морщин возле глаз, седина, пробивающаяся сквозь краску, симпатичные сережки...
И вдруг его словно ударило током.
- Марина? - воскликнул он.
Грустная улыбка коснулась ее губ, заиграла ямочками на щеках.
И вот эти ямочки словно открыли какой-то шлюз в нем, через который хлынули воспоминания.
Девичье лицо с серыми лучистыми глазами, чистоту и юность которого оттеняла белая медицинская шапочка, стройная фигурка в белом халате...
Перед ним, словно наяву, возникла та девушка, которую он последний раз видел в далеком Дубровске много лет назад...
- Неужели ты? - спросил Захар Петрович. Сонливость как рукой сняло.
Она кивнула. Растерянная и радостная оттого, что он ее узнал.
- Ну, здравствуй, - произнесла Марина, подавая ему руку.
- Вот это встреча! - Измайлов пожал ее руку, сухую и шершавую, почему-то боясь слишком долго смотреть на Марину, чтобы не выдать своих чувств.
"Боже мой! - думал он. - Неужели и я так изменился? Эти морщины, седина... А в общем-то еще симпатичная..."
- Как ты тут?.. - спросил он, не договаривая слово "очутилась".
- В Зорянске свекровь живет. Мать мужа. Ездила навестить. Болеет...
- А живешь где?
- В Рдянске... Значит, не узнал? - грустно укорила она.
- Да и ты ведь сразу тоже... - оправдывался он.
- Я тебя еще в Зорянске видела. С сыном. Сразу узнала.
- А почему не подошла?
- Зачем? Я и сейчас сидела, мучилась - выйти или нет. - Она зачем-то оглянулась. - Еще подумают бог знает что. А при твоем положении... Прокурор!
- О чем ты говоришь? - поморщился он. - Познакомил бы тебя с сыном.
- И что бы ты ему сказал, интересно?
- Имеет ли это значение? - Он усмехнулся. - А раньше ты была бедовая...
- Жизнь научила осторожничать, - вздохнула она. - Да и жена у тебя, говорят, ревнивая.