Измайлов оказался на месте.

- Прошу завтра с утра прибыть в Зорянск, - после приветствия сказал Авдеев.

- С утра не могу, - спокойно ответил Захар Петрович. - Выступаю в процессе.

- По уголовному делу?

- Гражданскому.

- Слушай, - вдруг разозлившись, чуть ли не выкрикнул Владимир Харитонович. - Если говорят с утра, значит, с утра!

- Не могу, - повторил Измайлов. - Из газеты будут. Обещал. А после обеда приеду.

- До газеты ли тебе! - вырвалось у Авдеева. - Не до славы, по-моему...

- Какая там, к черту, слава! - повысил голос и Захар Петрович. - Дело очень поучительное. Полезно другим подумать.

"Ну и дурак! - хотелось сказать Владимиру Харитоновичу. - Ведь твоя судьба решается..."

Но он не сказал этого. Измайлов есть Измайлов. Упрямый.

- Хорошо, - взяв себя в руки, спокойно произнес Авдеев. - Чтобы не позже трех...

Когда помощник облпрокурора положил трубку, то почему-то вспомнил Марину Антоновну. Ее серое поблекшее лицо, приниженность и растерянность.

- Ах ты, курица общипанная! - проговорил он со злостью вслух, хотя понимал, что не имел права на эмоции. - Столько дров наломать!

Даже ее муж, Федор, показался теперь Авдееву симпатичнее - у того хоть ненависть неподдельная.

Измайлов ждал такого звонка от Авдеева. Как ждут заключения врача о болезни, которая давно мучает, и ты догадываешься, что это серьезно.

По тону Владимира Харитоновича Измайлов понял: в облпрокуратуре должны принять решение в отношении него. И, видимо, не в его пользу. В противном случае Авдеев дал бы понять. Но и не выступить на завтрашнем процессе он не мог.

Захар Петрович знал, что на судебных заседаниях по гражданским делам прокуроры выступают редко. И вообще почему-то гражданские дела мало интересуют людей - тех, конечно, кто не имеет отношения к органам правопорядка.

Взять хотя бы писателей, киношников. Да и самих читателей, зрителей. Им подавай острый сюжет - с убийствами, дерзкими ограблениями, с погонями и стрельбой. Хотя, если разобраться в сущности, мотивы уголовных преступлений и личности преступников довольно примитивны и прозрачны. Корысть, жажда денег, порочные наклонности. Но куда сложнее и запутаннее бывают тихие и неприметные, на первый взгляд, гражданские дела. Ведь человек живет каждодневными радостями и печалями, простыми страстями и привязанностями. Крушения и трагедии в повседневной жизни происходят намного чаще, чем всплеск отчаянного зла. Размолвок, недопонимания, эгоизма, а отсюда и страданий больше, чем выходящих из ряда вон преступлений.

Например, люди прожили долгую жизнь вместе и вдруг решили разойтись. Они идут в суд, обливают друг друга грязью, спорят из-за каждой тряпки при разделе имущества, чтобы урвать побольше от человека, с которым нажиты не только вещи, но и дети. Почему они стали врагами? Откуда появляется ненависть между людьми, которые были когда-то влюбленными, целовались, говорили друг другу нежные слова?

Или другое. Мать растила детей. Отдавала им свой последний кусок. Не спала ночей, если они болели. И вот проходят годы, дети сами становятся родителями и забывают о том, что где-то живет та, которая теперь сама нуждается во внимании. Или же просто не хватает на жизнь - ну не скопила в свое время на старость, не отложила в чулок на черный день, потому что не думала, не верила в этот черный день, заботясь лишь о главном - дать светлый день детям, а они, думала, не забудут этого...

Почему-то дела об алиментах родителям Измайлов принимал очень близко к сердцу. Это были грустные, тяжелые дела. Старость сама по себе штука невеселая, а уж несправедливо забытая, заброшенная, оскорбленная - ранила до боли.

А сколько еще подобных тихих, не видных чужому глазу трагедий и драм кроется за скучными словами - гражданское дело? Захар Петрович знал это отлично.

Его задело замечание Авдеева о какой-то славе. Корреспондента городской газеты он пригласил на процесс совсем для другого. Хамству и непорядочности надо давать бой, об этом должно говорить во всеуслышание. Потому что, если не говорить и не осуждать, - расцветут они еще пышнее.

Суд должен был рассмотреть дело старушки, которая пустила в свой собственный домик чужого парня. Прописала. Он стал ее опекуном. А затем, как говорится, сел на голову. Дошло до того, что выжил больного пожилого человека из ее же дома.

Разумеется, участие прокурора, поддерживающего иск незаслуженно обиженного старого человека, было не обязательно. Суд, без сомнения, иск о выселении наглеца удовлетворит. Но, во-первых, Захар Петрович дал старушке слово, что выступит на суде, а во-вторых, он не хотел ограничивать судебное разбирательство только юридическим актом. Несправедливость должна быть наказана общественностью, и поэтому его участие в процессе придаст нужную весомость...

Дома Захар Петрович сказал только, что вызвали в Рдянск, стараясь не выдать своего волнения.

Судебное заседание началось в девять. К одиннадцати все было кончено. Так, как и прочил прокурор, - иск старушки удовлетворили.

Были газетчики, и главное, много народу, что на подобных процессах встречается редко.

Захар Петрович, не заходя домой, поехал в Рдянск.

Еще накануне, когда позвонил Авдеев, Измайлов подумал, как ему добираться. Утренним поездом он, естественно, не мог. Рабочим, что уходил во второй половине дня, тоже - приехал бы лишь вечером. Май лежал в больнице, и Захар Петрович остался как бы без машины... Можно, конечно, попросить машину у Никулина, он не откажет. Но этот вариант Измайлову не нравился.

И Захар Петрович решил поехать на своем служебном "Москвиче" сам. За рулем. Водительские права он имел. А чтобы не терять навык, иногда подменял Мая, когда они отправлялись в долгие поездки.

Выехав из города, Измайлов с тревогой прислушивался к работе двигателя - не дай бог подведет. "Москвич" вопреки всему резво тянул по шоссе, и Захар Петрович, выйдя на трассу, поддал газу, влившись в поток мчащихся к югу автомобилей с номерами далеких городов - Москвы, Ленинграда, Владимира. Люди неслись к морю, к солнцу в предвкушении отдыха и неги. Долгое время впереди маячил нарядный заграничный лимузин с иностранным номером. Через заднее стекло на Захара Петровича не то удивленно, не то с жалостью смотрел кокетливо подстриженный королевский пудель серо-голубоватой масти. Потом машина ушла вперед и исчезла из виду.

Глядя на эту массу людей, направляющихся на отдых, Измайлов вспомнил о том, что Галина отказалась от затеи навестить родных в Хановее. Приступ радикулита у мужа испугал ее, и она ни за что не хотела оставлять его одного.

Удивительно, но Володька был доволен, что озадачило родителей, которые знали страсть сына к разного рода поездкам и путешествиям.

На днях Галина сказала, что их сына часто видят с самсоновской дочкой. Катаются на мопеде. Наверное, эти встречи и были причиной того, что сын с радостью остался в Зорянске.

"Что ж, - решил Захар Петрович, - такая у них пришла пора. Пора свиданий и вздохов".

Думая о сыне, Измайлов пытался представить, как поведет себя Володя, если вдруг отец перестанет быть прокурором.

"Поживем - увидим, - вздохнул Захар Петрович. - Испытание может оказаться серьезным. Если человек - выйдет из него с честью. А если слабак..."

А что он сам будет делать, если придется распрощаться с должностью? Ведь зашибиться можно крепко. По пословице: высоко летать - низко падать.

А главное - больно!

Впервые в жизни Захар Петрович пожалел о том, что, может быть, зря не пошел дальше по своей первой дорожке. Был бы сейчас лесником, бродил по рощам и борам, наблюдал таинственную жизнь деревьев, трав и животных. Не исключено, стал бы даже ученым и занимался проблемами, далекими от человеческих дрязг. Вон Авдеев, и тот признавался ему, что сам бы охотно подался на стезю природоведа.

А может, кокетничал? Впрочем, на Владимира Харитоновича это было непохоже. Просто многим, видимо, кажется: то, что они не сделали когда-то, заманчивее того, чем они занимаются теперь...