- Я слышал, Глеб Артемьевич начинал рабочим, - заметил секретарь парткома.

- Начинал, - кивнул Павлов. - А для чего? Для карьеры.

- В каком смысле? - вскинул на него глаза Журавлев.

- Папаша Самсонова ему весь путь рассчитал. - Павлов усмехнулся. - От и до! Как-то в минуту откровенности под хмельком Самсонов-старший признался Чуднову. Говорит: попомни, мой Глеб самое позднее в сорок лет будет директором крупного завода, в пятьдесят - министром!

- Интересно, как это он рассчитал? - спросил Журавлев.

- Очень просто! - сказал Павлов. - Когда Глеб Артемьевич окончил школу, причем с серебряной медалью, отец сказал ему: в институт ни в коем случае, только на завод! А учись заочно...

- В этом ничего плохого нет, - сказал секретарь парткома. - Опыт. Жизненный и профессиональный...

- Вы слушайте дальше, - не переставал усмехаться Павлов. - По напутствию отца первым делом на заводе Глеб Артемьевич должен стать активистом. Сказано - сделано! Потом - как в песне: "Все выше, и выше, и выше..." Вот и получается, "рабочий" только по форме, по анкете. Но вымышленная биография, она для Глеба Артемьевича как палочка-выручалочка, любое препятствие прошибет. Не знаю, насчет жены тоже папаша присоветовал или уже Глеб Артемьевич сам...

Павлов замолчал. Измайлов вопросительно посмотрел на него.

- Чуднов как-то говорил, что у Самсонова любовь была, когда он еще учился заочно. Хорошая девушка. Да, видать, не подходила под отцовский расчет. Ну, Глеб Артемьевич и отхватил профессорскую дочку! Тесть как-никак большой ученый в металлургии...

- Семейная жизнь - это личное дело, - заметил Журавлев. - Не будем скатываться до положения сплетников...

- Стал бы я сплетничать, - обиделся Павлов. - Неужели не понятно, что у таких, как Самсонов, все только для карьеры! Все! Даже жена! воскликнул он, но, заметив протестующий жест Журавлева, больше об этом даже не заикнулся.

В свое время Измайлов думал: Чуднов переехал в подмосковный городок, прельстившись тем, что оказался поближе к столице. Выходит, причина крылась в другом.

* * *

Хоронили Козолупа в цинковом гробу. Заремба сам возглавлял комиссию по организации похорон. Было много народу, в основном работники фабрики. От каждого цеха - венки с траурными лентами. Фадей Борисович произнес над гробом трагически погибшего шофера-экспедитора торжественно-скорбную речь, в которой перечислил заслуги и достоинства Алексея Романовича, трагически вырванного из жизни рукой убийцы.

Могильный холмик был весь покрыт цветами. Родные, близкие и сослуживцы умершего, в том числе и Фадей Борисович, отправились на служебном автобусе посидеть по обычаю за поминальным столом.

Последними покидали кладбище на директорской "Волге" Боржанский и Анегин. На поминки они не поехали.

- Ко мне на дачу, - сказал Берестову Герман Васильевич. - Прихватим по пути Капитолину Платоновну...

Некоторое время ехали молча - похороны есть похороны. Но как только машина влилась в оживленный городской поток автомобилей, грусть и задумчивость на лицах пассажиров сменились деловой озабоченностью.

- Жизнь есть жизнь, - произнес Анегин и, когда "Волга" остановилась перед светофором, вручил шоферу сверток. - За крахмал, - пояснил он. - Ты, брат, здорово нас выручил.

- Витюня трепаться не любит, - повторил свою излюбленную фразу Берестов, улыбаясь во весь рот и пряча сверток в карман.

- Еще достать можешь? - спросил Евгений Иванович.

- Попробую, - пообещал шофер.

- Не обидим, - похлопал его по плечу Анегин. - Башли небось нужны?

- А кому не нужны? - удивленно глянул на Анегина Виктор. - На кооператив коплю.

- Держись нас - все будет! И хата, и мебель, и мед по усам, - заверил Виктора Анегин.

Но Боржанский перебил его.

- Послушай, Витюня, куда ты вчера отвез нашу телевизионную барышню? спросил он.

- Баринову? В соседний район, в Степное, - ответил Виктор.

- Не говорила, зачем едет?

- Ярмарку посмотреть. Степное ведь славится ярмарками...

- Ей эта ярмарка нужна, как мне чирей на одно место! - зло сплюнул в открытое окно Анегин. - Все ясно, Герман, там она с ментами встречалась...

- Не суетись! - оборвал его Боржанский. - Витюня, расскажи, как все было?

- Ну, когда я утром приехал за ней в дом отдыха, она попросила отвезти ее в Степное. Ну, я отвез. Она велела мне ехать назад. Я спрашиваю, как в Южноморск добираться будете? Она говорит: на автобусе, вечером...

- А до сих пор нету! - снова встрял Анегин. - Вот сука! Оторвалась! Тут мы с нее глаз не спускаем, так она в Степное...

На этот раз Боржанский ничего не сказал ему. А Берестова пожурил:

- Зря ты ее оставил там одну...

- Откуда я знал, - стал оправдываться шофер. - И Фадей Борисович на этот счет никаких указаний не давал...

- А что касается Флоры, - жестко сказал Анегин, - будешь получать указания от нас. - Он вдруг смягчился: - Если поскорее хочешь заиметь уютное гнездышко...

Виктор, подумав, кивнул:

- Ясно.

- Надо Матушку обработать, - повернулся к Боржанскому Анегин. - Пусть Витюню прикрепят постоянно к Птахе.

- Сделаем, - кивнул Герман Васильевич...

* * *

...Жена Зарембы села в машину, вздыхая и охая.

- Что-то последние дни у меня душа прямо разрывается, - стала жаловаться она, обращаясь к одному Боржанскому. - И левый глаз все время чешется. Какая-то неприятность подкарауливает - это точно...

- Нехорошо, - сочувственно откликнулся Герман Васильевич. - А сны какие?

- Ужас! - призналась Капитолина Платоновна. - Все рыба живая. Так и плещется, так и бьется в воде! И деньги. Серебро...

- По утрам плюете через левое плечо? - спросил Анегин.

- И утром, и днем, и вечером, - ответила жена Зарембы. - Одна надежда на Кешу. Может, снимет с меня неприятности...

- А если правый глаз чешется? - вдруг спросил Берестов.

- Это хорошо! Очень хорошо! - воскликнула Капитолина Платоновна. Слева-то у нас - дух зла. Он и заставляет чесаться левый глаз. Это к слезам, - пояснила она. - А справа - добрый дух. Чешется правый глаз - к радости и удаче... Если правая ладонь чешется - значит, к деньгам...

На даче их встретила жена Боржанского. И сразу потащила гостью в дом показывать какой-то сногсшибательный журнал мод. Мужчины пошли к воде.

Иннокентий сидел на берегу в своих белых штанах и рубахе, отрешенно смотря на прибой.

- Кеша, есть дело, - начал Боржанский. - Вызови какого-нибудь духа для Капитолины...

- Шарлатанством не занимаюсь, - сказал Кеша, не меняя позы.

- Пойдем поговорим, - более властно сказал Боржанский.

Иннокентий неохотно поднялся, и они пошли к бочке в дальний угол участка.

- Скупнемся, - предложил Анегин Берестову. - Теперь будет битый час уговаривать. - Он быстро разделся, оставшись в одних трусах. - Ты чего? спросил он, видя, что Виктор не раздевается.

- Рад бы, но... - ответил шофер, задирая штанину.

На голени у него была повязка с запекшейся кровью, багровел синяк.

- Где это тебя угораздило? - покачал головой Евгений Иванович.

- Монтировку уронил... А вот освежиться можно.

Берестов снял рубашку, подставив обнаженный торс ветерку. Пока Анегин плескался в воде, шофер прогуливался по берегу.

- Эге! - воскликнул Евгений Иванович, когда выскочил из моря и увидел неприличную татуировку на спине Виктора. - Знакомая картина. Случаем не Холявы работа?

- А чья же еще, - откликнулся спокойно Берестов.

- Ты смотри, - обрадовался Анегин, - мир тесен! - Он запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха воду. - По какой статье отбывал срок?

- За цыганскую халатность, - усмехнувшись, нехотя ответил Берестов. Коня украл, уздечку оставил...

Заслышав женские голоса, он тут же накинул на плечи рубашку. Подошли Эрна и Капитолина Платоновна.

- Ну где же Иннокентий? - капризно и нетерпеливо спросила жена Зарембы.