Часто приходится сталкиваться с тем, что суицидальные мысли пытаются «объяснить» с помощью всевозможных идей мистического, эзотерического толка. Таковы «оправдательные» мотивы суицида. Уход из жизни «оправдывается» желанием «преодолеть инстинкт самосохранения». Привлекаются теории, дающие обоснование самой возможности перехода нравственной границы человеческих поступков. Известно, что самоубийство с религиозной точки зрения считается тяжким грехом. Однако понимание абсолютной ценности жизни может быть подвергнуто определенной деформации. Например, отношение к суициду может быть сформулировано следующим образом: никакого греха в этом нет, суицид есть не что иное, как дуэль с собственным Эго. Стремление к самоубийству означает пробудившуюся волю преодолеть мещанское, комфортное существование. Суицид не порок, а почти что воспевание жизни. Пороговое состояние, в котором можно заглянуть в глаза смерти, проникнуть в сущность бытия… Это – «разрешительная» идея, «ключ» к суициду. Оправдательная идея суицида находит человека в моменты душевного кризиса и депрессии. Оценить реальное влияние этих идей в плане прямого «пособничества» завершенному суициду трудно.

Так называемые «медленные» суициды представляют собой хроническое употребление алкоголя и наркотиков. Такое понимание суицидального поведения разделяется многими исследователями (в частности, Пурич-Пейакович Й., Дуньич Д.Й., 2000). Говорится о «растянутом во времени» суициде. К. Меннингер рассматривает алкоголизм как вид хронического самоубийства. Депрессии (и суицидальные попытки) отмечаются на фоне алкогольного опьянения, в период абстиненции и могут появляться в течение нескольких недель после прекращения приема алкоголя. У наркоманов отмечаются периоды сильной депрессии с тоской, тревогой, возникающие через какой-то (для каждого наркотика – свой) период после употребления наркотического вещества. Трудно сказать, что появляется раньше: депрессия, которая подталкивает подростка к приему психоактивного вещества, или само употребление алкоголя или наркотиков со временем вызывает появление депрессивных расстройств.

Больная Б., долгое время употреблявшая наркотики, сообщила, что даже в состоянии «кайфа» у нее всегда присутствует депрессия и страх, особенно в начале «прихода» и в конце его. В символическом рисунке, на котором она изобразила свое состояние после приема ЛСД, показана охваченность «огнем-страхом», в котором сосредоточены «все неприятности мира».

Девушка рассказывает, что в период употребления героина у нее часто возникали состояния неуверенности, подозрительности, раздражительности. Рисунки, которые отражают данные состояния, свидетельствуют о наличии в эти моменты «подсознательной», как она сама говорит, депрессии. Неоднократно депрессия «прорывалась наружу», при этом ее охватывала безысходность и отчаяние, она была близка к суициду, хотела выброситься в окно. Однажды в таком состоянии она допустила передозировку и была реанимирована врачами скорой помощи.

«Собственно депрессивные» суициды являются следствием эндогенной (внутренней, аутохтонной) депрессии. Такие состояния, не имеющие четкой и прямой связи с внешними обстоятельствами, возникают при рекуррентном аффективном заболевании (маниакально-депрессивном психозе), шизофрении, в рамках органических (травматических) заболеваний мозга. Данные о соотношении депрессии и суицида различны. По M.Biro (1982), у 74 % суицидентов возникали депрессивные расстройства. Выделяя «депрессивную» группу, мы подчеркиваем, что депрессия является в этом случае ведущей и «первоначальной» мотивацией суицидального поведения. Психическая травма, другие мотивы занимают вторичное, по отношению к аутохтонной депрессии, положение. При депрессивном суициде вначале возникает снижение настроения; стремление к самоубийству хронологически и мотивационно напрямую связано с самопроизвольно возникающим подавленным настроением печалью, тоской, безысходностью.

У больного М., аутохтонные (самопроизвольные, беспричинные) депрессии появились в 16-летнем возрасте. Они характеризовались хмуростью, подавленностью, нарушениями сна и снижением аппетита. На этом фоне трижды возникали мысли покончить с собой.

У подростка О., примерно с 15-летнего возраста появились беспричинные колебания настроения. В эти периоды он ощущал «сжатие в груди», становился подавленным и раздражительным. Для уменьшения указанных проявлений он прижигал кожу сигаретой, наносил самопорезы на предплечье. Однажды, на высоте беспричинной депрессии, с целью избавления от тягостного состояния, совершил суицидальную попытку, выпив по 20 таблеток феназепема и сонапакса, в связи с чем был стационирован в институт им. Склифософского.

Что заставляет человека употреблять психоактивные вещества? Отчего возникает стремление изменить свое состояние с помощью этих концентрированных экстрактов растений? В раннем психоанализе наркоманам приписывали гедонизм и в то же время склонность к саморазрушению («медленное самоубийство»). Находили связь между влечением и инфантильными переживаниями. Фрейд, например, описывал усиление функции губ в оральной стадии раннего психосексуального развития. Это усиление может сохраниться у взрослого. Возбудимость рецепторов губ повышена, что определяет сильный мотив для пьянства и курения.

Влечение к наркотикам, в большей мере, видится как проявление низкой самооценки, слабого контроля над импульсами, низкой способности к самозащите, к регуляции аффективной сферы. Пристрастие к алкоголю и наркотикам связано с адаптивным поведением, защитой от сильных аффектов.

Развитию алкоголизма и наркомании предшествуют многие факторы риска. Действительно, в практике встречаются пациенты с разными мотивами употребления психоактивных веществ. Есть пациенты, у которых явно доминирует гедонистический мотив. У них превалирует усиление функции губ, сформированное на этапе оральной сексуальности. Есть «аффективные» пациенты, которые употребляют химические экстракты с целью уменьшения своей депрессии. У других больных преобладают проблемы межличностных отношений, и одурманивание сознания вызывает временное облегчение. Это важно учитывать в плане выработки индивидуального терапевтического подхода.

Неправомерно искать у всех больных какой-то единый механизм алкоголизма и наркомании. Огромное значение имеют невротические конфликты раннего детства. В основном они связаны с нарушением процессов личностной интеграции на стадиях раннего сексуального созревания.

У б-ной Д., 34 лет, возникают импульсивные приступы тяги к алкоголю. Во время алкогольных эксцессов она становится возбужденной, агрессивной, беспокойной, высказывает суицидальные мысли. Неоднократно вызывалась скорая психиатрическая помощь. Прием нейролептиков остался практически без эффекта: алкогольные эксцессы продолжались. В процессе исследования выяснилось, что алкоголь был для Д. своего рода «лекарством». Основой ее болезни была депрессия и тревога. Начало расстройств Д. связывает с «психической травмой». Ее предали друзья, которые помешали счастью с любимым человеком. Вынужденно находясь в их компании, она ощущала «проваливание», казалось, что все вокруг «плывет», она сама «погружается в нереальность». Эти состояния, сопровождаемые страхом, Д. «глушила» алкоголем.

Во время бесед в процессе лечения Д. преимущественно сосредотачивалась на своих депрессивных чувствах. Говорила о тревоге, которую она «заглушала» алкоголем. Мать Д. была властной женщиной, постоянно контролировала дочь. При этом отношения между ними были конфликтными: Д. не могла есть в присутствие матери, устраивала скандалы. Пациентка вспомнила, как в детстве мать насильно запихивала ей в рот ложку с манной кашей. После того, как Д. рассказала об этом, она стала отмечать явное уменьшение тяги к спиртному, ослабление приступов тревоги, улучшение отношений с матерью. Надо полагать, что источник ее депрессии, гнездившийся в подсознании, был дезактивирован. Она вспомнила о насильном кормлении манной кашей, вывела наружу скрытый аффективный комплекс.