— Здорово следы читаешь, — сказал опер. — Где так наловчился?

— Я же почти всю войну в конной разведке был.

— Да, конечно, тебе и карты в руки. Пойдем дальше, на кладбище.

Так мы и добрались до того места, где след таинственным образом оборвался. Я принялся шарить вокруг, а энкеведешник, привыкнув, видно, доверять моим способностям следопыта, скучающе озирался и глазел на небо. Вдруг он взволнованно меня окликнул:

— Смотри! Смотри! На дереве, рядом с могилой, где след обрывается!

На гладком стволе виднелись свежие зарубки, уходившие вверх метра на два, где начиналось первое разветвление и два толстых сука уходили от ствола в разные стороны.

— Вот он — след его хитрости! — Я расплылся в улыбке, и, наверное, вид у меня в тот момент был довольно глупый. — Он им воспользовался, чтобы со своим грузом взобраться на дерево. И, видно, с трудом там держался, поэтому и не напал на меня — не было у него возможности напасть на меня неожиданно, из выгодной позиции. Но куда же он потом делся, ведь слезть-то он в конце концов должен был! — Я оглядел снег вокруг дерева. — Слез он с другой стороны, это ясно. Куда ушел — мы уже не узнаем, местные зеваки здесь особенно усердно ногами поработали. — Я еще раз осмотрел следы, ведущие к могиле. — Да, капель крови становится все меньше, они почти на нет сходят. Надо думать, рана была серьезная, волк истек кровью и сдох. Тащиться с мертвым окоченевшим волком… Не позавидую ему. Интересно, где он его похоронил? Тоже выясним, а?

— Выясним, — кивнул опер. — По-моему, мы узнали достаточно. Можно докладывать наверх, что оборотень — это обыкновенный хитрый бандюга. И есть все данные, позволяющие быстро и без шума найти его и ликвидировать. Пошли отсюда. Мы долго провозились, а у меня в районе еще полно дел.

Покинув кладбище, мы направились в поселок к моей конторе. Мне было о чем подумать. Во всем этом деле оставалось нечто очень странное. Судя по всему, у волка (а я, по следам, был готов поспорить на что угодно, что мы имеем дело не с крупной собакой, а с волком — хотя бы по тому, как поставлены лапы) был постоянный хозяин, которого этот волк обожал. Только как этот постоянный хозяин умудрился скрывать присутствие волка от всей округи, где о лишней вши ползут слухи? Как он оказался на пути своего питомца, не оставив никаких следов? Куда все-таки дел тело мертвого волка? Вряд ли унес куда-то далеко. Неужели тащился с ним несколько километров? И что за игра им велась вокруг мнимого превращения волка в человека? Почему нельзя было бросить дохлого волка — хоть на могиле, хоть не доходя кладбища?

Значит, хозяин почему-то не мог предоставить волка собственной судьбе. Почему? Отбрасываем вариант, что не додумался, — несерьезно. Тогда остается лишь одно, самое вероятное: он не мог бросить волка, потому что даже его труп наверняка выдал бы хозяина. Но как, если в округе никто и слыхом не слыхивал о человеке, содержащем волка? Может, он на волка надел ошейник со своим именем или с чем-то очень узнаваемым — так, для форсу? Тоже маловероятно. Может, он боялся, что у волка достаточно сил, чтобы привести меня к дому своего хозяина? Но ведь убил же хозяин этой твари моего предшественника! И мне мог устроить засаду в любой точке моей погони за волком. Нет, он предпочел спасать волка, и для него это было важнее, чем покончить со мной. Он даже рискнул отсиживаться на дереве, в такой позе, которая исключала нападение на меня, и, наоборот, сделала бы его моей жертвой — лишь бы утаить… Почему?

Скорей всего, все-таки страх, что волк дотянет до дома, а значит, и меня приведет по следу, и мне будут все карты в руки: и пистолет против его секиры или шестопера, и козыря внезапности он будет лишен. Но нет, не то, не то… Я уже начинал чувствовать нрав убийцы и понимал, что такая причина была бы не совсем в его нраве. Однако на тот момент это была единственная разумная и логически последовательная причина, которую я смог просчитать. И не стоило, пожалуй, обращать внимание на мелочное свербение в недовольном разуме. Все странности в конце концов объяснятся, когда возьмем убийцу.

Шофер уже давно вернулся, чаевничал с дежурным. Завидев своего начальника, вытянулся по струнке. Опер коротко кивнул шоферу, и он мигом завел машину и открыл перед ним дверцу. Тот уселся, шофер обежал машину, открыл дверцу с другой стороны, сел за руль, подал машину назад, лихо развернулся — и они умчались.

— Чайку не хотите? — спросил дежурный.

— Я?.. А, нет… Чай не водка — много не выпьешь. — Я вышел из рассеянности и постарался сосредоточиться на делах. — Где изъятое сложили?

— Оружие это?.. Как вы и велели, в одну из наших камер. Никто не залезет. Вот вам ключ, пожалуйста.

— Да-да, конечно. — Я убрал ключ в карман. — Пойду пройдусь. Неподалеку. Вернусь через четверть часа.

Я направился к водочному ларьку. На душе у меня было муторно. Поганое ощущение, будто делаю что-то не то, осталось осадком от разговора с опером.

У ларька стояли те самые фабричные, которых я вчера так эффектно «подставил» конокрадам.

— А-а, вы еще живы? — не без скуки в голосе удивился я.

Наступила короткая пауза.

— Стакан водки мне сделайте, — обратился я к продавщице. — Да нет, куда так мало, побольше лей.

Я выхлестал, не поморщась, полный стакан — фронтовая закалка. Поставил стакан на стойку и кинул небрежно — не без дешевенького пижонства, признаюсь тебе:

— Еще один. Такой же.

Пока продавщица наливала, я снова взглянул на ребят.

— Ну? Ничего сказать не имеете?

— Нечестные ты шутки шутишь, начальник, — рискнул подать голос один из них.

Я взял в правую руку полный стакан и хмыкнул:

— А вы честно со мной играете? О такой малости вас попросил, чтобы, пока вы на людях, все было тихо-спокойно. Я здесь за порядок отвечаю, с меня и спрашивают. А мне с кого спрашивать? Только с вас! — Я осушил стакан и вернул его продавщице. — Еще раз предлагаю: давайте со мной по-хорошему, и я с вами буду по-хорошему. И никаких неприятностей у вас не будет. Так что подумайте.

Они молчали, но было ясно, что я их уже сломал. Они же, понимаешь, впервые нарвались на глухую стенку, вот лбы себе и расшибли.

Я вернулся в контору.

— Прикорну в своем кабинете, — сказал я дежурному. — Разбуди через три часа или если что-нибудь очень срочное.

И я устроился на кушетке. Нет, не водка меня разморила. Дел больших на ближайшие несколько часов не предвиделось, а я привык на фронте ловить каждую возможность для сна. Тем более, что ночка мне предстояла беспокойная: от замысла наведаться в барскую усадьбу я не отказался.

Проснулся я в голубоватом сгущающемся сумраке — и резко сел, осененный внезапной идеей. Конечно, как же я сразу не додумался! Я соскочил с кушетки, надел сапоги и шинель — и поспешил на улицу. Дежурного на месте не было. «Вот скотина! — ругнулся я. — Небось, удрал кино смотреть». Да, наверно, кино уже началось, настолько весь поселок обезлюдел, ни одной живой души. Скорым шагом я направился в сторону маленького кладбища возле Митрохина, напрямки, через поля, через железнодорожные пути. Вряд ли, конечно, он еще раз туда вернется, а вдруг… Надо сделать все, чтобы его обогнать. И я еще прибавил шагу.

Вот и кладбище. Промерзлое, стылое — к вечеру начал забирать крепкий мороз. Меня даже сквозь теплую шинель пронизывало. Слегка поеживаясь, я добрался до той могилы, возле которой исчезли следы оборотня.

Теперь — поднять плиту. Но до чего же она тяжела! Нет, только пальцы скользят, чуть ногтей не обламываю. Мне одному не справиться. Я растерянно огляделся вокруг. И заметил чью-то тень, скорчившуюся поодаль, за одним из покосившихся памятников.

— Эй ты, кто там? — Я на всякий случай нашарил рукоять «Вальтера». — Выходи!

Из-за памятника поднялся в полный рост волчий человек — наш немецкий Маугли. Вид у него был робкий и настороженный.