Нынешний телефонный звонок, безусловно, тоже был косвенным образом связан с женской проблемой. Кащея приглашали сегодня на день рождения, а он, естественно, по старой привычке не мог и шагу ступить без меня. Он еще очень сильно во мне нуждался, особенно в ситуациях, когда начинали говорить разные колкости, и Кащей не мог разобраться, то ли его высмеивают, то ли восторгаются железными мускулами. По части юмора у него, к сожалению, было не очень налажено. Потом, однако, когда он напивался, да и остальные бывали сильно поддаты, отсутствие юмора большого значения уже не имело. Девушки, к сожалению, в таких ситуациях предпочитали Кащея с его железными мускулами, а я, как обычно, скромно сидел где-нибудь в уголке, с интересом взирая на победы своего покровителя. На этот раз, однако, все было немного иначе, потому что Кащея приглашали на день рождения к Шурику – настоящему асу по части женской проблемы. Этот наш общий знакомый Шурик был просто специалистом по разным тонким вопросам, он знал, к примеру, сколько в городе имеется проституток и какие цены на них устанавливаются во время летнего отдыха. Он знал места, откуда можно подглядывать в женскую душевую, и я, помню, чуть не полетел вниз с зеленой шелковницы, когда вместе с ним решил однажды туда заглянуть. Это, как оказалось, вещь настолько невероятная, что много раз ее употреблять просто нельзя, иначе можно элементарно свихнуться. Мне кажется, что этот Шурик, который, кстати, учился в десятом, свихнулся уже давно. Однажды он показал мне одну проститутку, такую, по его словам, зловредную стерву, которую ничего не брало, и которая прошла уже огонь, воду, и разные немыслимые истории. Она свысока смотрела не местных бандитов, считая, очевидно, их недостаточно для себя привлекательными, и они за это как-то в укромном месте изнасиловали ее всей компанией, а потом забили между ног здоровенный деревянный кол. Она, однако, оказалась такой немыслимой стервой, такой живучей, словно настоящая кошка, что, исчезнув из города на несколько месяцев, снова принялась за свое древнее ремесло. Все эти истории Шурик знал досконально и в малейших подробностях, но главным своим достижением считал все же специальный научный метод соблазнения женщин. На метод этот он наткнулся случайно, показывая какой-то своей однокласснице вместо задачки по алгебре книгу Лиона Фейхтвангера о художнике Гойе с двумя рисунками испанского живописца: «Маха одетая» и «Маха обнаженная». Так вот, уже рассматривая Маху одетую, девчонки начинали предчувствовать, что здесь что-то не так, что это своеобразный пролог к чему-то более серьезному и интимному. Они начинали нервничать, заикаться, краснеть и бледнеть, а тут этот Шурик как раз переворачивал очередную страницу, и так наивно, будто случайно, натыкался на Маху раздетую. К этому моменту девчонки обычно были уже абсолютно готовые, сила великого испанского живописца их буквально поражала в самое сердце, и они покорно, словно в гипнозе, позволяли себя раздевать, превращаясь, таким образом, в обнаженную Маху новейшего образца. В дальнейшем Шурик свой метод усовершенствовал, сочетая его с искусственным освещением, музыкой и разными таинственными, но совершенно бессмысленными фразами, назвать которые он, однако, отказывался, заявляя, что у каждого естествоиспытателя свои собственные секреты. Кащею моему, впрочем, который по вполне понятным причинам с этим Шуриком быстро сошелся, освещение и специальные фразы были совсем не нужны. Он даже почти не использовал рисунки великого Гойи, разве что иногда, в самых затруднительных случаях. Но на сеансах этого Шурика охотно присутствовал, скрываясь обычно за занавеской или неплотно прикрытой дверью. Сегодня тоже намечался особенно грандиозный сеанс, ибо под предлогом дня рождения приглашено было довольно много девчонок. Ну скажите, мог ли мой Кащей такой сеанс пропустить? Разумеется, не мог, а потому мне срочно пришлось одеваться и по морозу бежать к этому ненасытному Шурику.

У Шурика было уже довольно много народу, в прихожей висели пальто и девичьи шубки, и нас с Кащеем встретили веселыми криками. Больше кричали, конечно, по случаю прихода Кащея, а я, как всегда, остался для всех на вторых ролях. Хотя это было несправедливо, ибо, как ни крути, но Кащей создал я, он был моим произведением – очень удачным, но, к сожалению, вышедшим из-под контроля. Я скромно уселся в самом углу стола, и с досадой стал наблюдать, как целуют Кащея приглашенные сегодня девчонки. Они буквально облепили его со всех сторон, им плевать было на его ум типичного питекантропа, им необходимы были его железные бицепсы и белозубая улыбка неотразимого супермена. Это меня до крайности удивляло, я от негодования закурил, и, отвернувшись к включенному телевизору, стал смотреть кукую-то занудную передачу. Тут как раз мать именинника расставила на столе последние кушанья и бутылки, и мирно затем уплыла куда-то к соседям, предоставив нам развлекаться по нашему выбору. Я продолжал курить, и, помимо телевизора, внимательно оглядывал приглашенных. Каково же было мое удивление, когда я увидел среди девушек нашу Весну. Я просто остолбенел от неожиданности и не знал, что мне и думать. Обычно такие девицы сильны тем, что они активистки. Они обычно тем и берут, что пристраиваются при каком-нибудь деле, где можно заставлять на себя работать: при комсомоле, к примеру, или выходят в завучи, когда вырастут и кончат пединститут. Они обычно все очень умненькие, потому что на такой масложиркомбинат не польстится ни один дурачок, даже самый прибитый. Они и женихов-то завлекают обычно хитростью, вроде этой невесты нашего короля-футболиста, о котором я уже говорил. Очень часто из таких комсомольских толстух получаются зловредные пионервожатые: толстые, прыщавые и крикливые, которых используют, словно цепных собак, для отпора нерадивым ученикам. Обычно по праздникам или во время школьных линеек они громко орут в мегафон и объявляют разные порицания. Я подумал о том, что по каким-то неизвестным причинам Бесстрахов исключил из своего гарема Весну, и она решила попытать счастье на другой стороне. Шурика нашего она, конечно же, не заарканит, Шурик наш для нее слишком крепкий орешек. Но наметить себе наперед какую-нибудь невинную жертву для нее не составит никакого труда. Если уж бандитские короли попадают в амурные сети к таким умненьким и толстым особам, то что уж говорить о дилетантах вроде меня?! Я на всякий случай отодвинулся подальше на самый край праздничного стола, и, затягиваясь сигаретой, продолжал разглядывать приглашенных.

Была тут, между прочим, среди остальных девиц одна довольно смазливая по имени Оля, уже закончившая десятилетку и работавшая в фотоателье лаборанткой. Я сразу же почему-то подумал, что именно эту Олю-фотографа сегодня как раз и планировалось принести в жертву Шурику. Как выяснится из дальнейшего, я не ошибся. Но мне долго не дали раздумывать, потому что было открыто шампанское, и все стоя выпили за юбилей хозяина дома. Шурику, между прочим, исполнялось семнадцать, и он сиял, как первоцвет на Моряковской горке, особенно когда его со всех сторон осыпали поцелуями. Весна тоже приложилась к щечке неотразимого Шурика – сложив губки бантиком и наморщив свой низкий лобик. Я так и представил ее себе где-нибудь на рынке в рыбном ряду, держащую в мощной руке здоровенную жирную рыбу, вроде нашего знаменитого осетра, украшающего заледенелый фонтан.

– Салют! – закричал мой глупый Кашей. – Виват хозяину дома!

Глупее ничего нельзя было придумать – он, очевидно, воображал себя мушкетером короля, или гардемарином екатерининской армии. Но для этой компании было чем глупее, тем лучше, а потому, сколько ни делал я Кащею предостерегающих знаков, сколько на него ни цыкал, это ни капли не помогало. Они пришли сюда покричать и пообщаться с хозяином дома, и потому после каждого тоста орали и кидались друг другу в объятия. Я разозлился и принципиально ушел из-за стола, игнорируя их крики и уставившись в телевизор. Краем глаза, впрочем, я поглядывал на этих веселых ослов, и сквозь синий дым сигареты с интересом наблюдал за Весной, которая, сложив губки бантиком, что-то мурлыкала на ухо довольному имениннику. Они стоили друг друга! Впрочем, Шурик был настолько прожженный, что рассчитывать на него, как я уже говорил, Весна, увы, не могла. Интересно, кого же на этот раз решилась она завлечь в свои толстые осетровые сети? Неожиданно она повернула ко мне свое туловище и пристально посмотрела в глаза. Я похолодел. Шурик, танцуя шейк, что-то отвечал на ее расспросы, а она, словно сова на серенького зайчонка, глядела на меня своими маленькими, похожими на бусинки глазками, морщила низкий тяжелый лоб и целилась хищным и острым носом. Внутри у меня все смешалось и перевернулось, я заерзал на стуле, потушил сигарету о тарелку с селедкой и стал бочком выбираться из-за стола. Взгляд Весны действовал на меня гипнотически. Она приближалась, эта столетняя девушка шестнадцати лет, тряся огромными недетскими грудями и необъятным тугим животом, словно бы исполняя танец живота, заранее все просчитав, заранее зная, что заарканит меня с ловкостью профессионального птицелова. О, каким же мальчиком был я перед этой Весной, каким желторотым неоперившимся птенчиком, которого так легко заграбастать в хищные и когтистые лапы! Каким же неопытным был я со своим пионерским летом, объяснением с Катей, дружбой с Сердюком и Кащеем и знанием тайн местного преступного мира! Я был беззащитен, и Весна прекрасно об этом догадывалась. Она приближалась ко мне сквозь сигаретный дым и звуки лихого шейка, крики «Да здравствует Шурик!» и пьяные девичьи взвизги, неумолимая, словно тень Командора. Это конец, подумал я, сейчас она подойдет и поцелует меня своим хищным и твердым ртом, а потом, капля за каплей, выпьет из меня всю мою кровь. Я сделаюсь ручным и послушным, словно дрессированная комнатная обезьянка…