Смело пошла к первым кустам. Почти качалась, как пьяная. И вдруг:

- Стой!.. - показалось, что из-под земли захрипел угрожающий голос.

Неожиданность должна парализовать ее волю. Но Мария только выпустила канистру из рук. Вся встрепенулась и мигом встала за толстой сосной. Только теперь поняла, что она же без юбки. От неловкости присела, пряча кружево белья.

В кустах лежали два вооруженных солдата. Не надо быть большим знатоком, чтобы по шинелям, оружию и по сумкам с противогазами узнать советских бойцов. Две советские трехлинейные винтовки были грозно направлены на Марию. Солдатам труднее было разобраться, что это за женщина - без юбки, но с немецкой канистрой в одной руке и с немецким автоматом в другой.

- Кто такие? Почему нападаете? - осмелилась спросить уже из-за сосны.

- Мы… свои. Нашей земли… люди. А нападем ли, посмотрим.

- Ну и ладно. Я тоже своя. Но… могу и автоматом расколоть кому-то голову. Что вам надо? Вы советские бойцы? - настойчиво спрашивала из-за сосны.

- Это наше дело, чьи мы бойцы. Божьи… - засмеялись. - Можете проваливать, гражданка, дальше. Ничего нам не надо. Только скажите: ушли уже немецкие танки с автострады? И… женщине следует надевать юбку даже и не в таких путешествиях.

- Танки сама обхожу, не вижу их. А юбка… Нет юбки! - Мария вдруг поняла, что эти ребята ничего плохого ей не сделают. Советские солдаты, которых тоже опередили фашистские танки, оказались в таком же положении, как и она. - Давайте проще! Я - советская женщина, прячусь от немцев. А вы?

Ответа не было. Но Мария увидела, что винтовки опустились на землю, один боец поднялся на ноги. Она набралась смелости и пошла к ним. Не голая же она, в самом деле.

- Ну вот и хорошо, договорились, - заговорила на ходу. Оба солдата при полной боевой стояли в кустах, втайне следя за молодой женщиной.

- Здравствуйте!

Солдаты что-то буркнули, не поняла и что. Стала около них за сосной, смотрела на обоих. Серые длинные шинели, пилотки, новые противогазы висели через плечо у каждого, на ремне через второе плечо - неизвестные ей ящики, за поясом - лопатки.

- Связные? Ну чего же вы хмуритесь? Я сказала, кто я. Положение у нас одинаковое. Вот и юбки лишилась…

- Женщина, да еще молодая, как вы, не может сама здесь оставаться. Разве что по собственной воле. К тому же автомат, - заговорил более высокий ростом, с черными кавалерскими усами. - Вот только одежда какая-то у вас странная…

Отложила оружие и села, а затем и прилегла под кустом. Потому что усталость снова с еще большей силой овладела ею.

- Мы саперы. Нас послали… Мы выполняем задание, а части, видите, отступили. Третий день обходим, чтобы выйти к тому пограничному райцентру на юге за этим проклятым лесом. Если вы гражданка… наш человек, то вот шинель возьмите. Женщине в таком костюме… - Это уже говорил другой, немного ниже ростом того, что был с кавалерскими усами, и, видно, младший. У него было широкое лицо и полная фигура, как обычно бывает у добряков, а говор свидетельствовал, что принадлежал он к надволжским русским. Он быстро расстегнул ремень, снял шинель и подал женщине.

- Я… подожгла двадцать четыре немецких бензоцистерны, убила фашистского солдата… - призналась Мария в поисках не похвалы, а тропинки к душе советского человека. Шинелью впопыхах прикрыла ноги. Теперь солдаты смелее подошли и уселись около женщины, более искренно заговорили. Смуглый, что в шинели, вскочил и принес бидон, брошенный у сосны. Поставил здесь же, в кустах.

Женщина была рада этой неожиданной встрече. С той радости просто и искренне призналась, кто она. Имя свое, как родным, назвала. Со скромных намеков бойцы поняли, что женщина была близка к генералу Дорошенко, их командующему армией. Это совсем успокоило их.

Мария уже не могла бороться с усталостью. Едва поняла спросонья, как они назвали и свои имена. Только повторила:

- Кость Старовойтенко, Лука Телегин. Саперы!..

И уснула… А солдаты принялись осматривать автомат.

Положение в пионерском лагере было катастрофическое. Через некоторое время вдруг перестало работать радио, последнее, что связывало детей с жизнью страны. Война пришла и на Черноморское побережье. Море сначала загорелось страшными боями, затем опустело, а затем на нем показались и вражеские корабли. Земля вокруг ревела и горела от адской стрельбы, бомб и воя обнаглевших вражеских самолетов.

Но вот на побережье, где находился пионерлагерь, появились фашистские вооруженные солдаты. В лагере еще осталось несколько десятков детей.

Ребята проснулись от грохота и хлопанья военной техники, наполнившей двор лагеря. Чужой грубый говор совсем разбудил ребят. Они живенько вскочили, оделись, но выйти не успели - гитлеровские солдаты ворвались в комнату. Фашисты рыскали по корпусам, сгоняли детей вниз, в спортивный зал. Солдаты хорошо понимали, что это за учреждение и с кем они имеют дело.

Два парня с другого корпуса попытались убежать от солдата, который подталкивал их, ведя к группе согнанных пионеров. Автоматной очередью гитлеровец остановил ребят, ранив в ноги. Теперь оба лежали без присмотра и сдержанно стонали. Офицер под угрозой смерти запретил оказывать им любую помощь, а тем более медицинскую.

- Где ваши старшие коммунисты? - спросил офицер, построив пионеров в зале. Для острастки он вынул из кобуры маузер, положил руку с ним за спину и сгорбившись пошел вдоль пионерских рядов. На рукаве френча скалил зубы противный череп на скрещенных костях.

Что фашист думал, ожидая ответа на свой грозный вопрос, трудно сказать. Как веретено, повернулся на одной ноге, услышав около себя четкий ответ Вани Тулякова:

- Я старший!

- Ты-ы? Я спрашиваю о коммунистах!

Ваня не терялся под назойливым взглядом фашистского вояка. Искоса следил за маузером в руке, но действовал подсознательно, возможно, выполняя один из продуманных за ночь вариантов поведения.

- Мы только пионеры, школьники. Коммунисты в Красную Армию пошли. А среди них я старший!

Конечно, никогда уже не придется встретить того гитлеровского офицера и получить от него правдивое признание: как он себя чувствовал в этом разговоре. На миг поставив себя в аналогичное положение пионера Тулякова, офицер не решился даже самого себя убедить, что и он поступил бы так дерзко перед врагом, как этот красный «молокосос».

Смотрел на него, мерил с головы до ног, револьвер перебрасывал из руки в руку и не находил слов, чтобы продолжить разговор на том же уровне дерзости и благородной силы, на который вызвало его заявление пионера.

- Я его помощник! - вдруг произнес Роман с другой стороны ряда.

И еще не успел присмотреться гестаповец к этому второму, кудрявому и задиристо улыбающемуся парня, как прямо около него откликнулись еще два голоса вместе.

- И мы тоже. Это наш штаб!

Это Олег и Юра Бахтадзе успели сговориться и решительно поддержали товарищей.

- Убрать этот… штаб! - словно уколотый шилом, крикнул офицер. Выпрямился и артистическим жестом сунул маузер в кобуру. - Штаб! У них везде штабы! Ненавижу большевистский штаб! Ганс! Передай их начальнику гидроэскадрильи. Скажешь, подарок от майора Гешке, он может выбросить в море этот… штаб.

Гешке презрительно скривил рожу, через плечо наблюдая, как солдаты торопливо и грубо выдергивали всех четырех из строя и, подталкивая автоматами, погнали к выходу.

Их повели через большой парк, где стояли автомашины, кухни, зенитные пулеметы. Солдаты группами и в одиночку спешили куда-то, переговаривались. На четырех мальчишек, которые шли в сопровождении двух автоматчиков, никто не обращал внимания.

- Может, убежим? - спросил Роман у Вани. И, не получив ответа, оглянулся на заднего конвоира. Тот что-то крикнул таким замогильным хриплым голосом, что Роман только плечами пожал.

За воротами лагеря на всем пути стояли автомашины, сидели на обочинах солдаты. В горах перекликались далекие одиночные выстрелы из пушек. Эхо гасилось в провалах и лесной чащобе на побережье моря.