— Случайно, товарищ Бобров. Случайно и совершенно не героически. Там и не рота вовсе была, а один взвод, охранявший расположение, да и те в основном только призванные щеглы, а я гранатой сразу случайно попал в их канцелярию, там всех офицеров разом и поранило. Потом в воздух очередь дал, пару самых наглых прикладом отоварил и приказал сдаваться. Они и сдались.

Бобров недоуменно посмотрел на Сталина-младшего, но тот в ответ только усмехнулся.

— Понимаю, да. Взяли сами и сдались. Я его забираю, Василий Иосифович? Как вам игра?

— Забирай, конечно, Сева, тебе и вез. Игра средненькая, да ты и сам это понимаешь. Против Венгрии выставляй "в голу"[25] Яшина. Под мою ответственность.

7 сентября 1953 года. Калифорния, Сакраменто, Сваллоус Нест Кантри Клаб

Майкл ОЛири проводил взглядом летящий мячик и усмехнулся, эту лунку он тоже будет проходить ударов за десять. В гольф Майкл играл второй раз в жизни. Впервые он это проделал позавчера, получив от президента Калифорнии приглашение на эту партию. За один урок, ОЛири научился вполне похоже имитировать "свинг" и пользоваться двумя клюшками. Не удивительно, что к пятой лунке он подошел с результатом пар плюс тридцать один. Впрочем, выиграть у президента Эрла Уоррена именно в гольф он и не планировал. После того, как "Дуглас Эйркрафт" получил от китайцев заказ на сто шестьдесят Д-7 транспортно-десантной модификации, который, ввиду срочности, пришлось частично размещать на промплощадках конкурентов, мистер Родригес поручил ему готовить поглощение одного из этих конкурентов. Именно поручил готовить одного из, а не ткнул как обычно пальцем.

— Вы опять угодили на "раф", мистер ОЛири. При помощи "вуда", вы будете выбираться из него минимум три удара. Рекомендую сделать новый "драйв", тогда штраф всего плюс один.

— Не стоит. Это был один из моих лучших ударов за всю карьеру, господин президент. Скажите, не сильно ли я нарушу этикет, если сдамся на пятой лунке? Правила клуба допускают такое малодушие и отсутствие воли к победе?

— Вы мой гость, если кого и осудят, то меня. Вы заслуживаете как минимум симпатию за смелость. Не каждый на вашем месте не побоится показаться смешным..

— Это меня совсем не пугает, сэр. С вами я согласился бы даже сыграть в баскетбол, в переполненном "Мэдисон Сквер Гардене". В довоенном Нью Йорке, разумеется, не сейчас. Ну, вы поняли… У вас очевидно хватает партнеров, для этой английской игры, но пригласили вы именно меня. Так могу я сдаться, или продолжим играть?

— Игру предлагаю отложить. Продолжим с этой позиции, когда у вас возникнет желание доиграть. А пока, до ланча, давайте просто погуляем.

— Желание наверняка возникнет, поэтому я завтра же найду себе тренера. Ведите, сэр.

Эрл Уорнер, первый президент Республики Калифорния, жестом отпустил обоих "кедди" и деликатно подхватил ирландца под локоть.

— Давайте пройдем весь маршрут будущей игры, мистер ОЛири, он сейчас как раз весь свободен, освободили специально для нас. Итак, вы Майкл ОЛири, американец с ирландскими корнями, родились восемнадцатого марта одна тысяча девятьсот одна тысяча девятьсот четырнадцатого года, в Филадельфии, штат Пенсильвания. Первые публичные упоминания про вас появляются в мае, когда вы стали владельцем, находящегося на пороге банкротства, Филадельфия Траст Банка.

И вы оказались финансовым гением, настоящим волшебником, все время покупающим на дне и продающим на пике. Вы подали в отставку из кабинета Дугласа Макартура за неделю, до якобы случайно начавшейся бойни, а еще раньше успели распродать "пенсильванские" активы. У вас очевидно имеется очень могущественный ангел-хранитель, и я на сто процентов уверен, что этот ангел русский.

— Ангел, есть ангел, господин президент. Я у него паспорт не спрашивал.

— И это правильно, мистер ОЛири. Я бы, скорее всего, тоже не рискнул. Словом, когда вы решили обосноваться в Калифорнии, я, не буду скрывать, облегченно вздохнул. Но неделю назад вы невольно заставили меня сильно нервничать. До меня дошли слухи, что вы ведете разведку насчет покупки "Боинга". Почему не "Локхид Эйркрафт"?

11 сентября 1953 года. Монреаль. Бульвар Сен-Лоран, Кафе-ресторан "Bistrot. La deuxième venue", напротив здания Главной военной комендатуры ГСОВК, бывшей мэрии Монреаля.

Эрнст Миллер Хемингуэй допил свой "Краун Ройаль", глянул на часы и снова погрузился в чтение своей собственной статьи. В Монреале "Правда" издавалась на трех языках, но к сожалению, англоязычную версию кто-то из посетителей уже приватизировал. Или просто истрепали до нечитабельного состояния, остались только русская и французская. Русский язык Хемингуэй уже начал изучать, и занимался этим по три часа в день, но изученной базы пока не хватало, даже для прочтения собственных статей. Но учил он русский очень усердно. Во-первых потому, что мистер Сталин согласился дать ему интервью, но только без переводчиков, а во-вторых, свою книгу о "Че" Геваре он решил написать именно по-русски. Ни на одном другом языке весь колорит этого похода передать просто невозможно. Хотя бы потому, что ругались эти улыбчивые и никогда не унывающие парни исключительно по-русски, а переводам в другие языки это никак не поддавалось. Например фраза "Da I ebat ickh konem" Означала вовсе не принуждение к половому акту с животным, и даже не описание хитрого хода в шахматной игре, а довольно равнодушно безразличное "Не до них пока". Русский ни во что не переводится, это язык, не подлежащий переводам. То есть, можно конечно сказать от имени Че "Не до них пока", но это будет явно не то.

Заметив опустевший бокал, около столика почти моментально материализовался официант.

— Еще "Краун Ройаль", сэр? Бармен рекомендует вам попробовать "Блек Вельвет".

— Раз рекомендует, то нужно попробовать. Плесни мне этого "вельвета", Франсуа, но только без содовой и льда.

Коммунизм для Эрнста Хемингуэя уже наступил, во всяком случае в тех барах, в которых его узнавали. А узнавали теперь почти во всех, во всяком случае, в Русской Канаде. Единственное, что у него теперь просили в уплату — это автографы. Вот и в этом ресторане, он расплатился короткой фразой с пожеланием успеха, написанной под совместной с хозяином заведения фотографии, которая сейчас украшает стену над баром. Хемингуэй глотнул и нового бокала и усмехнулся. Персональный коммунизм наступил для него именно тогда, когда он уже мог позволить ни в чем себе не отказывать. Когда у него завелись действительно серьезные деньги, они вдруг превратились, из чего-то важного и значимого, в абстрактную математическую величину.

— Неплохо, но особой разницы я пока не почувствовал. Я ожидаю мистера Смита, Франсуа. Он должен подойти с минуты на минуту, сопроводи его ко мне, пожалуйста.

С Че Геварой Хемингуэй расстался неделю назад в Каракасе, куда их обоих эвакуировали ранеными из Колумбии. Бригада Коминтерна, а теперь это уже была полноценная бригада двух полкового состава, сейчас принимала активное участие, в начавшейся еще в сорок восьмом году, колумбийской "Ля Виоленсия"[26]. Участвовала энергично и победоносно, но им с Че Геварой не повезло влететь в засаду на уже, казалось бы, "своей" территории. Всего то в четырех кварталах от штаба бригады в Медельине. Сам Хемингуэй, хоть и вырубился практически на первой секунде того боя, серьезных ранений, в отличие от Че, не получил, одна пуля чиркнув над правым виском отключила ему сознание, а вторая прошла мякоть плеча на вылет, не задев кость. Команданте же повезло значительно меньше, одна из пуль раздробила ему бедренную кость правой ноги, плохо раздробила. Местные хирурги сделали что могли, но смогли они лишь не потерять сразу ногу, кость составили криво и Че Геваре теперь предстояла повторная операция и долечивание в Москве.

А Хемингуэй получил из редакции задание перебираться в Монреаль и получать аккредитацию на начинающийся там "Международный судебный процесс над военными преступниками", который в отличие от "Нюрнбергского" решили сделать открытым для прессы и даже транслировать по телевидению.

После подписания третьего сентября договора, между СССР и Республикой Аляска, который помимо обмена территориями предусматривал беспошлинную торговлю и безвизовое перемещение граждан двух стран, Аляска стала самым привлекательным местом жительства для всех американцев. Даже обязательство прослужить три года в трудовой армии, для получения гражданства, не сдерживало потока иммигрантов. В число таких иммигрантов сначала попал даже мистер Телфорд Тейлор[27], у которого Хемингуэй взял интервью позавчера, уже как у представителя Аляски в составе "Международного суда".

— Как дела, Гринго? Контузило тебя не слишком? Не забыл еще наших договоренностей?

Мистер Смит пришел на встречу не один, а в сопровождении, или наоборот, он сопровождал, русского вице-министра "Джи Би", и уже хорошего знакомого Эрнста Хемингуэя — русского генерала Наума Эйтингтона. Эйтингтон бесцеремонно потрогал шрам над правым виском.

— Это же надо, какой везунчик. Правду видать говорят, что для счастья, в голове нужно иметь только крепкие кости.

Гости присели, за столик, русский вице-министр все также бесцеремонно взял бокал Хемингуэя, понюхал его, брезгливо поморщился и сделал заказ.

— Водки, три, — подмигнул донельзя заинтригованному американцу, дождался заказанной водки и первым поднял свою рюмку, — За нового Героя Советского Союза! За тебя, Гринго!

По итогам Карибской компании Коминтерна, за проявленные в ходе ее мужество и героизм, Эрнест Миллер Хемингуэй награжден званием Герой Советского Союза, с вручением Ордена Ленина и медали Золотая Звезда. Вручение состоится сегодня, в двадцать ноль-ноль по местному времени, так что больше не пей, начинай приобретать человеческий облик.