Единственный ритуальный процесс, которому Солженицын все-таки уделяет внимание — это дело Бейлиса, но тут бросается в глаза его недостаточная осведомленность. Он ее и не скрывает: «Кто хотел бы теперь вникнуть подробно во все извивы следствия, общественной кампании и суда — должен был бы без преувеличения, потратить не один год. Это — за пределами нашей книги» (стр. 445).

Ну что ж, оставим за пределами то, что не входит в пределы; посмотрим на то, что в них входит.

Об убитом мальчике Андрее Ющинском Солженицын сообщает: «Убит зверским и необычным способом: ему было нанесено 47 колотых ран, притом с очевидным знанием анатомии — в мозговую вену, в шейные вены и артерии, в печень, в почки, легкие, в сердце, нанесены с видимой целью обескровить его живого» (стр. 445). Ран действительно насчитали 47, но все остальное очень далеко от истины. Как показали на суде медицинские эксперты самого высокого класса, убийцы плохо знали анатомию; большинство ран были нанесено после смерти мальчика; крови из ран вытекло мало, причем основная часть излилась во внутренние полости тела.

Солженицын сообщает, что тело убитого было найдено «в пещере, на территории [кирпичного] завода [еврея] Зайцева» (стр. 445), где служил Мендель Бейлис. Это неверно: никаких пещер на заводе не было, тело Андрюши было найдено вне территории завода, на Лукьяновке — в районе Киева, где евреи не имели права жительства.[64]

Объясняя, как и почему Бейлис был арестован «без убедительного подозрения», Солженицын с уничижением пишет о двух первых следователях по делу об убийстве Ющинского — Е. Ф. Мищуке и Н. А. Красовском. Это якобы были два «служебных и деловых ничтожества», они соперничали друг с другом, «проваливали действия» друг друга, «запугивали свидетелей, даже арестовывали агентов друг друга… вели „следствие“ как рядовое и отдаленно осмыслить не могли масштаба события, в которое ввязались» (стр. 446). А в результате «следствие почти два года кидалось по ложным версиям, долго обвинение висело над родственниками убитого, затем доказана их полная непричастность. Становилось все ясней, что прокуратура решится формально обвинить и судить Бейлиса» (стр. 446).

Итак, получается, что Бейлис был арестован по вине Мищука и Красовского, которые ввязались в непосильное для них дело и по своей профнепригодности направили следствие по ложному следу.

Истинная картина снова разительно отличается от той, что рисует Солженицын. И Мищук, и Красовский (особенно второй) были профессионалами высокого класса. Мищук вел гласное расследование убийства Ющинского, а Красовскому поручили негласное, что делало их соперниками, но не они сами поставили себя в такое положение. На первых порах, введенные в заблуждение некоторыми показаниями свидетелей, оба допустили одинаковые ошибки и привлекли в качестве обвиняемых мать и отчима Андрюши Ющинского. Но в обоих случаях эта версия быстро отпала, и они стали докапываться до истины, не поддаваясь политическому и идеологическому нажиму со стороны черносотенных организаций, правой прессы и своего собственного начальства, настаивавших на ритуальности этого убийства. Именно поэтому оба были отстранены от следствия.

«Красовский, потеряв пост, сменил позицию и стал помощником адвокатов Бейлиса», пишет Солженицын (стр. 446) и снова попадает впросак, ибо Красовский потерял пост как раз потому, что не хотел менять своей позиции. Уволенный, как якобы не справившийся с заданием, он не стал ничьим помощником, а, наняв себе двух помощников, повел на свои собственные средства частное расследование. Его цель была — восстановить свою профессиональную репутацию. Именно он — вместе с журналистом С. И. Бразуль-Брушковским и двумя бывшими студентами Сергеем Махалиным и Амзором Караевым — раскрыл убийство и изобличил истинных убийц: шайку воров во главе с Верой Чеберяк. Это удалось вопреки тому, что нанятые Красовским сыщики были перекуплены тайной полицией и делали все, чтобы запутать дело.

«Бейлиса обвинили, при сомнительных уликах, потому, что он был еврей», пишет Солженицын (стр. 446), тогда как на самом деле даже сомнительных улик против него фактически не было. Именно поэтому уголовная полиция — вопреки давлению со стороны прокурора Г. Г. Чаплинского и куда более высокопоставленных лиц, включая министра юстиции И. Г. Щегловитова, — не давала согласия на его арест. Брать Бейлиса явился с отрядом жандармов полковник Н. Н. Кулябко, начальник Охранного отделения. Вмешательство политической полиции обнаружило истинный характер дела об убийстве Ющинского как политической акции властей, решивших использовать это убийство для многократного усиления травли евреев.

Именно политическая полиция стряпала дело против Бейлиса, хотя она прекрасно знала истинных убийц Ющинского — от самой Веры Чеберяк, служившей по совместительству осведомительницей, и от ее сообщника Бориса Рудзинского. На допросе у жандармского подполковника Павла Иванова он сперва запирался, но на очной ставке с Верой Чеберяк признался во всем. Уличив Рудзинского, Вера одновременно дала ему понять, что опасаться им нечего, ибо охранка выясняла истину не для того, чтобы раскрыть убийство, а чтобы его поглубже закопать. Таким образом, в деле Бейлиса произошла редкая по цинизму смычка государственной власти, идеологов черной сотни и шайки уголовных преступников.

Таков ответ на риторический вопрос, задаваемый Солженицыным, но им самим оставленный без ответа: «Да как возможно было в XX веке, не имея фактически обоснованного обвинения, вздувать такой процесс в угрозу целому народу?» (стр. 446).

Невозможно не поразиться логике Солженицына. Он вроде бы не одобряет тех, кто затеял дело Бейлиса, но всячески старается их выгородить, для чего затуманивает ясную картину, топя ее в пучине тенденциозно подобранных ненужностей.

«В растянувшиеся месяцы расследования, — читаем в книге, — таинственно умерли оба сына Чеберяк (что не верно: у Чеберяк был один сын и две дочери, умерли сын Женя и дочь Валя. — С.Р.), она обвиняла в отравлении их Красовского, а Бразуль и Красовский — ее саму в отравлении своих сыновей. Версия их была, что убийство Ющинского совершено самой Чеберяк со специальной целью симулировать ритуальное убийство. (Опять неверно: версия частных расследователей состояла в том, что Чеберяк и ее компания убили Андрюшу, так как считали его доносчиком, завалившим их малину; а исколоть его тело „под евреев“ они решили уже после убийства, чтобы отвлечь от себя подозрение; этим и объяснялось большое число колотых ран, нанесенных уже после смерти мальчика. — С.Р.). А Чеберяк утверждала, что адвокат Марголин предлагал ей 40 тысяч рублей, чтобы она приняла убийство на себя, Марголин же отрицал это потом на суде, но понес административное наказание за некорректность поведения». (Стр. 448).

Последняя фраза требует более обширного комментария, нежели выше приведенные ремарки. Фактически она точна, но по форме крайне тенденциозна, ибо написана таким образом, чтобы придать возможно больше веса показаниям Чеберяк о якобы предложенных ей сорока тысячах, а к показаниям «некорректного» Марголина посеять максимальное недоверие. Но Вера Владимировна Чеберяк — матерая преступница, воровка и держательница воровского притона, шантажистка, уличенная в убийстве Андрюши Ющинского, и вероятная убийца двух своих собственных детей. А Лев Давыдович Марголин — один из самых видных и уважаемых киевских юристов. Да, он совершил некорректный поступок: будучи зарегистрирован как официальный защитник Менделя Бейлиса, он не имел права неофициально встречаться с потенциальными свидетелями по делу о его подзащитном, но он встретился с Верой Чеберяк, уступив просьбам Бразуль-Брушковского. Матерая преступница долго водила журналиста за нос, уверяя его, что сама она непричастна к убийству Андрюши, но намекая, что многое об этом деле ей известно. И вот после того, как она — в хорошо разыгранном порыве откровенности — «призналась» ему, что Андрюшу убили его мать и отчим при содействии ее бывшего любовника Поля Миффле, с которым она порвала отношения и была в лютой вражде, Бразуль упросил Марголина, как опытного юриста, прощупать Чеберяк и затем высказать свое мнение — можно ли верить этой болтунье, или нет. Когда о встрече Марголина с Чеберяк стало известно, Марголин — вполне справедливо — был дисквалифицирован как официальный защитник Бейлиса; на суде он выступал в роли свидетеля. Иначе говоря, упомянутое Солженицыным «административное наказание» Марголин понес как бывший защитник Бейлиса, а отнюдь не как свидетель. Стремясь опорочить его «некорректные» показания — в противоположность «корректным» показаниям матерой преступницы, Солженицын допускает явную передержку.