Тринадцать лет, два месяца и девять дней.

Он встал с деревянной скамейки, пересек школьный двор, вышел на Арбетаргатан. Стокгольм затих, большой город отдыхал. Лео шагал по Санкт-Ёрансгатан, мимо многоквартирных домов. Вечер выдался холодный, ночью будет еще холоднее, уже сейчас минус двадцать два. Он подождал в темноте между двумя заваленными снегом автомобилями, метрах в десяти от нужного подъезда. Огляделся по сторонам.

Увидел лишь собственное дыхание.

Ничего больше.

Несколько шагов вперед, на ходу скинуть рюкзак, и вот он уже у подъезда. Как вдруг внутри вспыхнула лампа. Дом наполнился светом. Он поспешил назад, присел за машинами.

Женщина открыла дверь, вышла наружу. Меховая шапка на голове, длинный шарф закутывал лицо и шею. Женщина была молодая, по крайней мере двигалась она легко и грациозно.

Лео провожал ее взглядом, пока она не скрылась из виду. Опять подождал. Две минуты, потом свет в подъезде погас.

Тот же ритуал.

Осторожные шаги вперед, снять рюкзак, ждать возле подъезда.

Он ждал, пока не убедился, что никого вокруг нет. Все дело займет секунд сорок пять. Он проделывал это уже много раз.

До запертой двери не более метра.

Быстрые взгляды направо, налево, на каменные стены, обрамляющие вход.

Он у цели. Дальше ему не надо. Универсальные ключи всегда хранились здесь, а не внутри, не на лестничной клетке. Лео открыл рюкзак, вытащил домкрат и один из двух баллонов высокого давления, соединил их тонким прозрачным шлангом.

Его интересовала стена слева.

Человек несведущий только бы и увидел серый камень у обычной двери. А ведь если присмотреться, можно заметить на с виду ровной поверхности круглый замочек.

Контейнер с ключами.

Для него это было всё — сила и безопасность, предпосылка дальнейшей жизни под землей, свободы от других.

Он поправил прозрачный шланг, проверил, что баллон с сжатым воздухом лежит на земле.

Взял домкрат, установил его захваты так, что они зацепили круглые края замка.

Потом ударил по ним молотком, пока они не вошли достаточно глубоко.

Легкое нажатие на красную кнопку домкрата, сильный хлопок, удар сжатого воздуха — и кусок стены отвалился.

В выбоине виднелся продолговатый металлический цилиндр, контейнер с ключами.

Поковыряв отверткой, Лео вытащил его. Стиснул в руке холодный металл, улыбнулся, сунул цилиндр в рюкзак и по Арбетаргатан поспешил в следующий квартал.

Дом был похож на предыдущий.

Застекленная дверь, серые каменные стены, потайной замок слева.

Но здесь операция займет больше времени, место более людное, и работать надо бесшумно. Поэтому он достал из рюкзака клещи.

С сжатым воздухом на все ушло бы несколько секунд.

А с клещами — четыре минуты. Зато можно работать беззвучно и вытащить металлический цилиндр неповрежденным, а потом опорожнить его где-нибудь внизу, в безопасности.

Он поднял огромные клещи, захватил зубцами круглую металлическую гильзу. Напряг плечи и руки, поворачивая, раскачивая клещи, судорожно дыша и обливаясь потом, — четыре минуты, и цилиндр выскользнул из стены прямо ему в руки, а затем на дно рюкзака.

Теперь посредине стены была дыра. Примерно пять на пять сантиметров.

Он нагнулся, поковырял в пустой темноте.

Вот как это выглядит. Вот какова стокгольмская система универсальных ключей!

Он снова улыбнулся, почти рассмеялся и зашагал дальше по скользкому тротуару к Альстрёмергатан, в общей сложности три больших квартала, три новых контейнера с ключами.

Давным-давно стемнело.

Эверт Гренс стоял у окна, смотрел в непроглядную черноту.

Ни силуэта, ни движения.

Внутренний двор обычно освещался вереницей маленьких круглых фонарей, расположенных вдоль дорожек, соединяющих старые здания полицейского управления. Но сегодня вечером электричество то было, то нет — зима решила поиграть, морозила все сильнее, показывала, кто тут хозяин, совсем недавно весь квартал целых двадцать минут тонул в непроглядной темени.

У него на столе две стеариновых свечи.

Он отыскал их в буфетной, на верхней полке шкафа, где хранились пластмассовые приборы и алюминиевая фольга. Пламя трепетало, когда он подходил слишком близко.

Ему было страшно.

Чертов телефон опять звонил, перед тем как вырубился свет. Медсестра из санатория Софиахеммет, он сразу понял, из отделения интенсивной терапии. Вежливая, как все они, официальная, корректная, она попросила его приехать, и поскорее: пациентке стало хуже. Какой к дьяволу пациентке? Состояние пациентки постепенно ухудшилось, особенно в последние часы. Она моя жена. Поэтому, учитывая картину болезни в целом, его присутствие весьма желательно. У нее есть имя! Он положил трубку, но голос по-прежнему звенел в ушах, меж тем как он беспокойно метался по комнате. Пока наконец не остановился. У окна. Стоял в темноте и думал, что надо бы кому-нибудь позвонить.

Надо бы.

Только звонить некому.

Она — его жизнь за пределами этой окаянной комнаты. Только Анни он звонил, если хоть на миг желал оторваться от своих мыслей. Она никогда ничего не говорила, просто сидела там, а кто-то из персонала держал трубку возле ее уха, она слушала, иногда смеялась булькающим в груди смехом. Порой он перебрасывался словечком-другим с кем-нибудь из пожилых медсестер санатория, а еще разговаривал с хозяином пиццерии, который рассказывал о своем доме в Стамбуле, и с молодой женщиной, официанткой в ресторане на Санкт-Эриксгатан, куда он ходил в одиночестве либо не ходил вовсе. Остальные — коллеги по службе. Он сам так решил, устав от людей, вечно требовавших чего-то взамен, прятался за письменным столом, каждую ночь спал, скорчившись калачиком, по нескольку часов на диване для посетителей, слишком коротком, продавленном, но надежном.

Анни — единственное, что мало-мальски напоминало будничную жизнь других людей. А больше ничего. Ему следовало выехать туда еще двадцать минут назад, но он не смог, не хватило сил. Кипа дел за спиной, которые он отложил сегодня утром, когда все внимание сосредоточилось на убитой женщине и сорока трех детях; надо снова вникнуть во все это, работать с максимальной отдачей, читать, думать, смотреть прямо перед собой, чтобы для того, что он не желает принимать, не осталось места.

Гренс зажег третью стеариновую свечу, взял забытую чашку с холодным кофе, оставленную возле машины, никчемной без электричества. Тридцать два дела. Он поднимал папку за папкой, пролистывал хотя бы несколько документов. Жестокое избиение в очереди на такси у Центрального вокзала. Покушение на убийство в квартире на Пиперсгатан. Оскорбление служащего возле «Трех вех» на Васагатан. Попытка изнасилования на кладбище Святой Катарины. Дерзкий налет на магазин «7-Илевен» на Томтебугатан. Он читал, думал, смотрел прямо перед собой и через полчаса сообразил, что не понимает ни слова. Все эти корявые формулировки, так хорошо знакомые, даже приятные, сейчас были попросту бессмысленны.

Он посмотрел на часы. Половина двенадцатого, поздний вечер. Прилечь, что ли, на диван. Попробовать во сне выкинуть все из головы. Ничего не вышло. Стало только хуже. Нестерпимое, мучительное нахлынуло с новой силой, он был совершенно беззащитен.

Гренс встал, ощупью поискал мобильник. С машинами сейчас плохо, гололед и мороз, такси прождешь как минимум час, а то и больше. Он надел куртку. Собственно говоря, это не так уж далеко, можно пройтись пешком, ему нужен воздух, покой, который приходит, когда шагаешь в своем ритме.

Бергсгатан, Шелегатан, мимо аптеки на углу напротив.

Детей бросили здесь, всего лишь восемнадцать часов назад, иные дни словно бы никогда не кончаются.

Он немного постоял на том месте, которое указала румынская девочка.

Ему часто приходилось работать с детьми. Со свидетелями домашних отцовских бесчинств, с юными наркоманами, балдеющими на городских скамейках, четырнадцатилетними взломщиками, застигнутыми при ограблении квартиры.