И вот мы пошли. Теоретика как не бывало. Вместо него рядом с Фраскитой шел обычный сержант Хозе.

Подошли. Стояли под ее зонтом. Интимно и немного нервно шумел дождик. Она рассматривала носки своих туфель. Я держал ее под руку. Вот сейчас должна появиться Кармен... Предчувствие после некоторой паузы обмануло меня. Она увидела, сорвалась с места, увлекла меня за собой. Легкий вскрик, приветствия, объятия... Это не Кармен. Другая женщина. Даже не Мерседес.

Это жизнь. Теоретическая модель снова, на моих глазах, дала трещину.

Я ласково принял чемодан и сумку этой новой знакомой. Теперь мне предстояло улизнуть после настойчивых приглашений на ту чашку кофе, от которой я уже отказался сегодня. Ушел.

Потом, через три дня, снова Фраскита. Шла вечером с танцев. Я взял обеих под руки. Подолы их танцевальных юбок, подобно вееру, охлаждали мое разгоряченное лицо.

- Милый Хозе, - начала она - У тебя такой вид, как будто ты хочешь о чем-то спросить?

Показалось или она действительно сказала это? Действительно.

- О чем ты думаешь? Ты не слышал?

- Слышал, конечно. Скажи, Фраскита, приедет ли Мерседес?

- Не приедет, к сожалению.

- А Кармен?

- И она... не приедет. Я звонила ей.

- Почему?

- Они уже были в отпуске.

- Когда же?

- Летом.

- Где?

- В доме отдыха. Если бы ты по-прежнему был внимателен к Кармен, то... понимаешь, да? Она бы не уехала в отпуск раньше времени.

- Но мы с ней разошлись, Фраскита!

- Да, она говорила. Одна подруга затащила их в дом отдыха, там озеро, ягоды и грибы.

- И кабальеро?

- Мы не такие, Хозе.

- И я не такой. Сказал в рифму, извини.

- Бывает. Твой кофе еще не остыл с тех самых пор. Пойдем? Я отказался, проводил их до дома, Не было Эскамильо, не было других попутчиков и пока не было ухажеров.

Так я ее больше и не встретил с того вечера. Я не знаю, как все получилось у Кармен. Само собой или... или мне помогла великая богиня, она же Афродита. Богоматерь, королева магов Исида. Я думал об этом. Но я не буду спрашивать у богини. Все получилось так, как надо. И все было далеко от моих теорий.

* * *

Были дни, когда мне не следовало уединяться. Я и сам это чувствовал. Тогда я шел в самшитовую рощу, как в парк. Там, затерявшись в толпе экскурсантов, я ощущал себя человеком, которому ничего не надо знать, ничего не надо помнить, - слушай, и все будет ясно. Такой отдых длился у меня два-три часа. В конце концов я не выдерживал, уходил от них, снова оставался наедине с мыслями, со своей памятью, снова решал в уме задачи: иногда даже математические или физические.

Растворялся в настоящем лесу, сворачивал с асфальтированной тропы, которая замыкалась сама на себе. Это малое кольцо туристского маршрута. Большое кольцо вело сквозь заросли, к первобытным местам. Оно было закрыто для туристов давно, в семидесятых годах. Но когда-то я шагал по нему до той самой крепости, которую я описал в "Чаше бурь". Потом тропа сворачивала, вела вниз, к реке Хосте. Там я любил выходить на галечный берег. Он похож на каменистые берега дальневосточных рек. И там и здесь я видел движение рыб, расходившиеся косые волны. Входил в воду. закатывая брюки до колен. Герой моего романа Владимир Санин пробирается по тропе большого кольца, падает с подпиленного деревянного настила над пропастью в реку, которая его спасает от смерти. Потом пробирается по воде диким ущельем в город. Сейчас ничто уже не напоминает о бурных водах Хосты после летних или осенних ливней. А когда-то, даже еще в шестидесятых и семидесятых, вода бурлила и неслась так что становилось страшно, стоило лишь представить себя в этом потоке.

Воды стало меньше. Соседняя речка Кудепста почти совсем высохла, а ведь когда-то я купался в ней, нырял с крутого берега, меня несли струи перекатов, и вода там была такой, что не хотелось выныривать. Кажется, кислород проникал через кожу в достаточном количестве, и дышать было не обязательно.

Во время прогулок по самшитовой роще вспоминалась речка близ Суздаля. Когда-то по ней плавали на ладьях, теперь это ручей, который перепрыгнет ребенок. Отсюда - один шаг до прогнозов и мрачных предсказаний. От них мне не по себе. Когда я писал "Чашу бурь", мне хотелось увековечить любимые реки-пусть они остаются такими, какими я их помню!

Пусть останется прежней пещера, где раньше гнездились тысячи летучих мышей. И пусть всегда в трещинах и каменистых балках сочится вода. Здешняя гора Ахун когда-то треснула. Я считаю, что дни рождения этих трещин и разломов совпадают по времени с гибелью Атлантиды. Об этом я писал в повести "Меч короля Артура".

* * *

Позднее пресветлая Божья Матерь сказала, что я буду писать книгу об Атлантиде и что я не все еще рассказал об этой удивительно древней земле. Я поймал себя на мысли, что разлом горы - это одна из страниц будущей летописи событий. Он протянулся через самшитовую рощу, создав небольшое ущелье. По дну течет ручей. Вода беловатая. Камни тоже белые или серые. Иногда я видел под ногами отпечатки раковин. Намного раньше гибели Атлантиды здесь был океан. Потом стали подниматься горы. И не так давно, так что разломы кажутся совсем свежими, решилась судьба Атлантиды и атлантов, а заодно и ландшафта рощи.

Здесь удивительное место. Я отдыхал, меня сюда тянуло. Всегда спокойно. Время отступает, его не замечаешь. Вот так было двенадцать тысяч лет назад, при атлантах. Тогда Черное море было озером, в которое впадали реки, а из него вытекала одна река, и она несла свои воды в Средиземное море. Босфор бывшее русло этой реки. Когда возвращаешься из рощи, ощущается запах сероводорода близ лечебных ванн.

В другие, внутренние, невидимые глазу трещины тогда же проникла морская вода. Жар и влага родили мацестинские источники. Само Черное море - памятник Атлантиде. Вода его насыщена сероводородом с определенной глубины. Все отравлено глубже отметки сто пятьдесят-двести метров (цифру привожу по памяти). В этом бывшем озере погибли морские животные и рыбы, когда после катастрофы в Атлантике сюда ворвалась морская вода. На дне лежат мертвые рыбы, моллюски. Много видов тогда вымерло в Черном море. Это отзвук катастрофы в Атлантике. Никого, однако, это не интересует, никто не пытался, насколько мне известно, проверить мои атлантологические объяснения.

Только Божья Матерь свободно проводит черту, соединяющую Атлантиду и наши дни, современность. Для нее это было совсем недавно. Она так же юна, как тогда. Но тогда, в Атлантиде, она была еще не богиней, а просто очень красивой женщиной. Она рослая, как многие атланты. Ее душа воплощалась в земных образах, потом возносилась на небо или, точнее, в астральный и ментальный мир. У каждого из этих миров как бы семь этажей, семь небес. Она прошла их все. У нее много имен, я не назвал и половины их. Она единственная свидетельница катастрофы в Атлантике, жизни Атлантиды и атлантов. Она знает, как все тогда произошло. Как снова поднимался человек - одновременно в чем-то и опускаясь ниже. Она знает цену мирам земным и небесным.

Эти строчки ее биографии для меня связаны и с Черным морем. Все записано особым языком здесь, близ самшитовой рощи. Нужно уметь читать возраст пород и разломов, узнавать дни рождения ручьев и рек. Когда я писал "Чашу бурь", то ни за что не поверил бы во все только что сказанное. У меня не хватило бы фантазии представить себе хотя бы штрихи биографии Божьей Матери. А связанную с ее атлантическим прошлым биографию я не смог бы воспринять и понять. Это сверхфантастика. Только сейчас я осознаю глобальность всех связанных между собой земных и небесных процессов. Один из результатов - души поднимаются в миры, где и до них проложены дороги вверх. Они направляются к вечному разуму, к творцу. Там самая легкая материя нашей системы соединяется, обретает особую форму проявления своей индивидуальности, там царство абсолютной памяти, точности, знания.

Я пытался найти это и на Земле. В моей книге "Все об Атлантиде" впервые утверждал, что Атлантида в Атлантике существовала.