Мировой судья уже решил не начинать больше разговора о своем горе, но деликатность Лекока и тут показала себя и тронула его до глубины души.

— А я все еще ожидаю вашего решения, — сказал он.

— Не стану скрывать от вас, — отвечал ему сыщик, — как трудно выполнить то, что вы требуете от меня, и насколько ваша просьба против моей совести. Мой долг повелевает мне разыскать Тремореля, арестовать его и предать суду. А вы меня просите избавить его от действия закона.

— Я прошу вас во имя несчастной девушки, которая невиновна.

— Один только раз за всю мою жизнь я пожертвовал своим долгом. Я не мог перенести слез бедной старухи матери, которая обнимала мои колени, упрашивая за своего сына. В другой раз я преступлю свой долг сегодня, рискуя, быть может, угрызениями совести: я сдаюсь на ваши просьбы.

— О, милостивый государь! — воскликнул радостно отец Планта. — Как мне вас благодарить!

Но сыщик был мрачен, почти печален, он о чем-то думал.

— У меня есть только одно средство спасти Тремореля от суда, — проговорил он. — Но поможет ли оно?

— Да, да! — воскликнул отец Планта. — Стоит вам только захотеть!

Лекок улыбнулся такому доверию мирового судьи.

— Я опытный сыщик, — продолжал он, — но все-таки я человек и отвечать за действия другого человека не могу. Все зависит от самого Гектора. Но на него, скажу вам откровенно, я не надеюсь. Остается только положиться на энергию мадемуазель Куртуа. А она энергична?

— Сама энергия!

— Тогда будем надеяться. Но предположим, что нам удастся замять это дело. Что может произойти, когда вдруг найдется разоблачение Соврези, которое сейчас лежит где-нибудь в Вальфелю, запрятанное так, что его не мог найти даже Треморель?

— Его не найдут! — живо ответил отец Планта.

— Вы думаете?

— Я в этом убежден. Берта предчувствовала, какой будет у нее конец. Дней за пятнадцать до преступления она возвратила мне рукопись своего мужа, которую собственноручно же и дополнила. Я должен был разломать печати и прочесть ее в том случае, если она умрет насильственной смертью. Отсюда и разница в почерках того дела, которое я вам прочитал.

— Как же вы смели, милостивый государь, не сказать об этом? Зачем вам понадобилось заставлять меня доискиваться, ощупью добираться до правды?..

— Я люблю Лоранс, и выдать Тремореля значило бы поселить между ней и мной разрыв.

Отец Планта сгорал желанием узнать от Лекока, что это за единственное средство, которое могло помешать судебному разбирательству и спасти Лоранс? Но у него не хватало сил спросить. А в это время сыщик сидел у себя за письменным столом, подперев голову рукой, и не мигая смотрел в пространство. В другой руке у него был карандаш, которым он выводил фантастические рисунки по бумаге.

— Уже два часа! — вдруг воскликнул он. — А в четвертом я должен быть у госпожи Шарман насчет Дженни Фанси!

— Я к вашим услугам, — сказал мировой судья.

— Отлично. Но только нам придется после Фанси заняться еще и Треморелем. Примем же меры, чтобы покончить с этим сегодня же.

— Как, вы надеетесь сегодня же довести дело до конца?

— Конечно. У каждого из моих людей карета, запряженная превосходными лошадьми. Свой объезд обойщиков они должны скоро окончить. Если мои расчеты правильны, то через час или два у нас уже будет его адрес, и мы начнем действовать.

Он вытащил лист бумаги и быстро набросал на нем несколько строк.

— Прочтите, — обратился он к отцу Планта. — Это я написал одному из своих агентов.

«Господин Жоб.

Сию же минуту соберите шесть или восемь наших людей и во главе их отправьтесь на перекресток улиц Мартир и Ламартин, в кабачок, и ждите там моих приказаний».

— Почему же там, — спросил Планта, — а не здесь, у вас?

— Потому что это избавит нас от лишней траты времени. Там мы будем всего лишь в двух шагах от госпожи Шарман и можем отрезать Треморелю путь к отступлению, потому что этот негодяй живет в квартале Нотр-Дам-Делорет.

Мировой судья раскрыл рот от удивления.

— Почему вы это предполагаете? — спросил он.

Сыщик улыбнулся, точно этот вопрос показался ему наивным.

— А разве вы позабыли, — отвечал он, — что на конверте от письма мадемуазель Куртуа к ее семье с извещением о самоубийстве стоял почтовый штемпель: «Париж, почтовое отделение улицы Сен-Лазар»? В таком случае слушайте. Оставив дом своей тетки, Лоранс должна была обязательно отправиться прямо в квартиру, уже нанятую и меблированную Треморелем, который сообщил ей адрес и обещал встретить ее там в четверг утром. Только из этой квартиры она и могла писать. Можем ли мы допустить, что ей пришла мысль опустить письмо в другом квартале? Нет, потому что ей вовсе не известно о том, что ее любовник боится поисков и преследований. Был ли Гектор настолько благоразумен, чтобы предупредить ее об этой хитрости? Нет, потому что он не дурак и посоветовал бы ей опустить это письмо в ящик где-нибудь вне Парижа. Поэтому невозможно, чтобы это письмо было отправлено почтовым отделением даже соседнего квартала.

И он позвонил, чтобы вошла Женуйль.

— Это письмо, — обратился он к ней, — должно быть сейчас же доставлено Жобу.

— Я его снесу сама, — отвечала Женуйль.

— Нет, нет! — возразил Лекок. — Ты должна остаться дома и поджидать людей, которым я приказал явиться ко мне, когда совершал обходы сегодня утром. По мере того как они будут приходить, ты посылай их в кабачок в улице Мартир. Ты знаешь. Это против церкви, на углу. Там они найдут целую компанию.

Он отдавал приказания и в то же время переодевался в черный сюртук, а затем тщательно оправил свой парик.

— Ну идем! — обратился он к отцу Планта.

В столовой, покончив с едой, его навытяжку ожидал Гуляр.

— Ну что, любезный, — спросил его Лекок, — пообщался ты с моим вином? Как ты его нашел?

— Превосходное, сударь, — отвечал сыщик из Корбейля. — Если можно так выразиться, это божественный нектар!

— Значит, Гуляр, ты теперь можешь погулять?

— Так точно, сударь.

— В таком случае гуляй за нами в пятнадцати шагах и стань в стороне около той двери, в которую мы войдем. Я, вероятно, поручу тебе одну хорошенькую барышню, которую ты сведешь к господину Домини. И смотри в оба: это тонкая штучка, она проведет тебя и улизнет, как вьюн.

Они вышли, и слышно было, как Женуйль с грохотом и звоном запирала на замки дверь.

XXV

Быть может, вам нужны деньги? Или, быть может, вам нужно одеться по самой последней моде, или иметь прекрасную рессорную коляску, или пару ботинок? А то не угодно ли вам настоящую кашемировую шаль, фарфоровый сервиз или очень дорогую картину?

Все это вы можете достать от госпожи Шарман, улица Нотр-Дам-Делорет, № 136, — и не только это, но и кое-что другое, что запрещено называть товаром. Вообще профессия госпожи Шарман была настолько почтенная, что уже несколько раз эта дама доставляла немало хлопот Лекоку, а потому нуждалась в нем и боялась его как огня. Она встретила его и его спутника, которого приняла тоже за сыщика, так, как может только внештатный чиновник принять у себя своего директора департамента.

Она поджидала их. Едва раздался их звонок, как она уже выбежала навстречу в прихожую с приятной, почтительной улыбкой на лице.

— Я вижу, милая дама, — начал Лекок, — что вы получили мою записку?

— Да, сударь, сегодня рано утром, я еще была в постели.

— Очень рад. А я вас не побеспокоил своим поручением?

— Что вы, господин Лекок! Пожалуйста, не задавайте мне таких вопросов! Вы знаете, что для вас я готова в огонь и в воду. Я принялась тотчас же за выполнение поручения, и все уже готово.

— Значит, вам известен адрес Пелажи Тапонне по прозванию Дженни Фанси?

— Да, сударь, да, останетесь довольны.

— Продолжайте!

— Третьего дня я имела удовольствие лично видеться с мисс Дженни Фанси.

— Вы смеетесь!

— Никоим образом. Можете себе представить, она мне должна четыреста восемьдесят франков уже более двух лет. Ну конечно, вы легко себе вообразите, что на этом я уже давно поставила крест и даже совсем позабыла о ее долге. Как вдруг третьего дня приходит ко мне сама мисс Фанси, такая расфуфыренная, и говорит: «Я получила, Шарман, наследство, у меня теперь много денег, и я пришла уплатить вам по счету». И она действительно не дурачила меня, так как у нее был полный ридикюль банковских билетов и она сполна оплатила мой счет.