— Не говоря уже о том, — небрежно проговорил Лекок, — что на простыне обязательно осталась бы хоть одна капля крови. Еще один факт: убийцы не были сильными.

— Мне кажется просто изумительным, — сказал мировой судья, — как это сумели убить такого молодого и такого сильного человека, как граф Гектор, да еще не во время сна!

— И в доме, полном оружия, — добавил доктор Жандрон. — Ведь кабинет графа абсолютно весь увешан ружьями, мечами, охотничьими ножами! Ведь это настоящий арсенал!

— Если против всякого ожидания, — заключил Домини, — Геспен не пожелает открыть нам сегодня или завтра тайну, то труп графа разрешит загадку.

— Только бы найти его! — ответил отец Планта.

Во время этого разговора Лекок продолжал свои исследования, поднимая мебель, изучая изломы, задавая вопросы малейшим обломкам, точно они могли рассказать ему всю правду. Временами он вытаскивал из футляра, где у него были лупа и еще какие-то другие странные инструменты, металлический стержень, загнутый на конце, который он вводил в замочные скважины и вертел им там.

С пола он поднял несколько ключей и салфетку, которая должна была указать ему на нечто замечательное, потому что он отложил ее в сторону.

Он входил и выходил из спальни в кабинет графа и обратно, не произнося ни слова о том, что думал, стараясь добыть материал из всех своих наблюдений и припоминая не только когда-либо слышанные им фразы, но даже их интонацию, ударения…

— Ну что ж, господин Лекок, — обратился к нему отец Планта, — есть ли у вас какие-нибудь новые указания?

В этот момент с настойчивым вниманием Лекок всматривался в висевший над постелью большой портрет графа Гектора Тремореля.

Услыхав голос Планта, он обернулся.

— Ничего положительного, — ответил он, — но, во всяком случае, фонарь у меня уже в руках, в фонарь вставлена свеча, не хватает только спички.

— Говорите яснее, прошу вас… — строго сказал судебный следователь.

— Слушаюсь! — ответил Лекок тоном, в котором нельзя было не услышать иронии. — Я еще не решился. Мне нужна помощь. Если бы, например, господин доктор взял на себя труд осмотреть труп графини Треморель, то он оказал бы мне этим громадную услугу.

— Я сам хотел просить вас об этом, любезный доктор, — обратился к Жандрону Домини.

— С величайшей охотой, — ответил старик доктор и тотчас же направился к двери.

Лекок остановил его за руку.

— Позволю себе обратить внимание доктора, — сказал он уже совершенно другим тоном, — на те раны, которые нанесли госпоже Треморель тупым орудием, как я полагаю, молотком. Я уже видел эти раны, но я не врач, хотя они все-таки показались мне подозрительными.

— И мне тоже, — быстро добавил отец Планта, — бросилось в глаза, что на поврежденных местах нет кровоподтеков.

— Природа этих ран, — продолжал Лекок, — будет ценным указанием, которое окончательно меня убедит. В ваших руках, господин доктор, находится спичка, о которой я говорил.

Жандрон уже хотел идти, как на пороге вдруг появился слуга мэра Орсиваля, Баптист. Он низко поклонился и сказал:

— Я за хозяином.

— За мной? — спросил Куртуа. — Зачем? Что случилось? Ни минуты от вас покоя! Скажи, что я занят.

— Я насчет барыни, — ответил боязливо Баптист. — Мы боимся вас встревожить. С барыней что-то творится…

Мэр слегка побледнел.

— С женой? — воскликнул он. — Что ты хочешь сказать? Говори же!..

— Как вам будет угодно… — продолжал Баптист. — Сейчас приходил почтальон с письмами. Я отнес их барыне, которая в это время была в гостиной. Но едва только я вышел от нее с расписками, как услышал страшный крик и стук тела, которое упало словно бы с высоты.

— Да говори же! — крикнул в отчаянии мэр. — Чего ты тянешь?

— Тогда я отворил дверь в гостиную. И что же я увидел? Барыня растянулась на полу. Я тогда давай кричать, звать на помощь. Прибежала горничная, кухарка, еще люди, и мы перенесли барыню на кровать. Мне Жюстина передавала, что письмо это от барышни Лоранс.

— Как от барышни Лоранс? — спросил отец Планта. — Разве Лоранс нет дома?

— Нет, сударь, — ответил Баптист. — Вчера было уже восемь дней, как она уехала на месяц погостить к одной из сестер барыни.

— Ну а что же госпожа Куртуа?

— Ей, сударь, лучше, только она очень жалостно кричит.

Несчастный мэр схватил лакея за руку.

— Ну, идем же, несчастный! — крикнул он ему. — Идем же, тебе говорят!

И они поспешили домой.

— Бедный малый! — проговорил судебный следователь. — Вероятно, умерла его дочь.

Отец Планта печально покачал головой.

— Должно быть, так, — сказал он, а потом прибавил: — Припоминаете ли вы, господа, намеки Жана Берто?

VII

Судебный следователь, отец Планта и доктор обменялись взглядами, полными беспокойства.

Какое несчастье случилось в семье Куртуа? Вот уж именно проклятый день!

— Если Берто ограничился одними только намеками, — сказал Лекок, — то мне, не пробывшему здесь и двух часов, уже успели рассказать две очень подробные истории. Оказывается, что эта барышня Лоранс…

Отец Планта тотчас же перебил агента тайной полиции.

— Клевета! — воскликнул он. — Подлая сплетня!

— Господа! — обратился к ним судебный следователь. — Мы все занимаемся разговорами, а время идет! Необходимо поторопиться. Давайте распределим дела, которых остается еще немало.

Повелительный тон Домини вызвал усмешку на губах Лекока.

Решили так: в то время как доктор Жандрон будет производить вскрытие, судебный следователь займется составлением акта, а отец Планта будет помогать сыщику в его исследованиях.

Таким образом сыщик оказался наедине с мировым судьей.

— Наконец-то, — сказал он, вздохнув так, точно целые пуды свалились с его плеч, — наконец-то мы можем приняться за дело по-настоящему! Этот судебный следователь думает, что все в этом деле чрезвычайно просто, тогда как даже мне, Лекоку, ученику незабвенного Табаре, — и он почтительно снял шляпу при этих словах, — даже мне это дело кажется далеко не ясным.

Он остановился, подводя итог результатам своих исследований.

— Нет! — воскликнул он. — Я сбился с дороги, почти теряюсь. Во всем этом я что-то угадываю, но что? Что?

Отец Планта оставался спокойным, но глаза его засверкали.

— Может быть, вы и правы, — ответил он, — очень возможно, что в этом деле действительно есть что-нибудь особенное.

Сыщик посмотрел на него, но не шевельнулся. Последовало продолжительное молчание.

«Этот господин кажется мне большим хитрецом, — подумал Лекок про отца Планта. — Надо самым тщательным образом наблюдать за всеми его действиями и жестами. Он не разделяет мнения судебного следователя, это ясно. У него самого есть на уме что-то, чего он не хочет нам сказать, но мы все равно это узнаем. Ух, хитрый господин этот мировой судья!»

И, приняв необычайно глупый вид, Лекок сказал:

— Если поразмыслить хорошенько, господин мировой судья, то остается сделать очень немногое. Два главных виновника как-никак уже задержаны, и когда они решат наконец говорить, а это случится рано или поздно, смотря по тому, как этого захочет судебный следователь, то все станет ясным.

Ушат холодной воды, вылитый на голову мировому судье, не мог бы его так неприятно огорошить, как эти слова.

— Как, — воскликнул он в изумлении, — и это говорите вы, агент тайной полиции, опытный, искусный человек, которому…

Лекок торжествовал. Хитрость его удалась. Он не мог уже более сдерживаться, и отец Планта, поняв, что попал в ловушку, начал от души хохотать. Они поняли друг друга.

«У тебя, милый мой, что-то есть на уме, — говорил сам себе Лекок, — что-то очень важное и серьезное, чего ты не желаешь мне сообщить. Ты хочешь насилия? Изволь, вот тебе насилие!»

«Он хитер, — в свою очередь, думал отец Планта, — он догадывается».

— В таком случае за дело! — воскликнул Лекок. — Пожмем друг другу руки! Мэр Орсиваля говорил, что найден инструмент, которым здесь все разбито.