Этан пытался не думать обо всех тех великих делах, которые они могли бы еще совершить.

Однажды он задумался, на что похож сильный стресс. Они с Кэрол вкалывали изо всех сил на работе. Разрывались между обедом, детским садом и мытьем посуды. Они переживали драмы воспитания своей маленькой дочери, которой еще не было трех лет. Самый капризный возраст. Жизнь состояла из обязанностей, счетов, небольших поручений, телефонных звонков, досадных банковских ошибок, недопонимания и мелких конфликтов. Было тяжело, но этот стресс был для него глотком свежего воздуха, после того, что ему пришлось пережить за последние десять лет, с зависшим над ним дамокловым мечом. Человеческое тело не способно столь долго испытывать подобный страх. От постоянного ожидания смерти седеют волосы, и разрушается разум.

Они с Кэрол старались изо всех сил, но время от времени случались срывы и они ругались. Ругались, когда готовили обед, когда обедали, когда делали уборку, и когда укладывали Мэри спать. Они оба знали, как далеко могут зайти, и не цеплялись друг к другу, если понимали, что могут расстроить их малышку. Изредка кто-нибудь заходил далеко, и появлялись обиды. Когда это случалось, ссора обострялась, и либо Этан, либо Кэрол выскакивали из-за стола, боясь кричать при Мэри.

Однажды вечером никто не ушел, и Этан, не понимая, что делает, стал кричать.

— Кэрол, перестань, перестань! Сейчас же перестань!

Кэрол отстранилась от стола, ошеломленная. А Мэри, деловито наливающая воду из кружки себе в картофельное пюре, уставилась на него широко раскрытыми глазами, и открыла рот.

Этан быстро улыбнулся дочери, пытаясь успокоить ее.

— Как ты смеешь кричать на меня перед ней, — прошипела Кэрол.

— Я сказал, что не хочу спорить. Так что перестань.

— Я на тебя не кричала.

— ПЕРЕСТАНЬ!

— Почему бы тебе не заткнуться?

Следующую минуту они кричали друг на друга, пока он не выдержал и не выбежал из дома, вне себя от ярости. С час он гулял и, кипя от негодования, все снова и снова прокручивал в голове их спор. Когда его гнев стал угасать, он почувствовал первую волну паники за то, что они сделали с Мэри. Ему нужно поговорить с Кэрол. Он поспешил домой.

Этан нашел жену и дочь наверху в кресле-качалке, в комнате Мэри. Кэрол читала ей сказку из сборника «Любопытный Джордж».

— Ты счастлив, папочка? — спросила Мэри.

— Очень счастлив, — сказал Этан, чуть не плача.

Они дали ей воды, уложили в постель с ее пупсами, усыпили и выключили свет.

Кэрол пошла вниз за кофе, и Этан устало побрел за ней.

— Извини, что я накричал, — сказал он.

— Меня тоже извини, — сказала она.

Следующее, что он помнил, это, как он плакал, опустив голову и сотрясая плечи, а Кэрол обнимала его, говоря, что все будет хорошо.

— Мне не понравилось выражение лица у Мэри, — сказал он.

Это разрывающее сердце выражение замешательства, страха и вины за то, что ее родители ругаются.

Он удивился тому, что плакал. Он не плакал уже лет десять с тех пор, как умерла его мать. Но это выражение преследовало его. Выражение потерянного доверия и утраты.

— Дети винят себя во всем, — добавил он. — Я не хочу ругаться при ней. Никогда больше не хочу ругаться при ней. Мы должны защищать ее.

Кэрол поняла. Они пообещали друг другу, что такое больше никогда не повториться. Они помирились и отправились в постель, чтобы лучше прочувствовать свой брак. Когда Этан лежал в темноте той ночью, пытаясь заснуть, он поклялся сохранить чистую невинность и радость Мэри столько, сколько сможет. Со временем она поймет, что этот мир суровое и ужасное место. Но он будет защищать свою маленькую девочку от жестоких истин этого мира изо всех сил и столько, сколько сможет.

В гостиной на третьем этаже другие выжившие сидели вокруг маленького стола и завтракали крекерами с арахисовым маслом, запивая быстрорастворимым кофе с медом и сухим молоком. Автомат «Эспрессо» пылился в углу, рядом с маленьким холодильником, который никто даже не хотел открывать. Стены украшали корпоративные росписи. Спертый воздух пах пылью. Светодиодный фонарь отбрасывал длинные тени от горшка с искусственным растением.

— Думаю, все согласятся, что нам нужно продолжить исследовать здание, — сказала Энн. — Я бы хотела снарядить команду для поиска припасов. Еда, вода, лекарства, все, что нам может пригодиться.

— Если справишься, тогда я в этом не участвую, — сказал Сержант.

— Хочешь заняться «Брэдли»?

— Нет. Хочу взять своих парней и найти аварийный генератор. Может, получится включить свет. Зарядить электронику. Может даже получить свежие новости из внешнего мира.

— Ух, ты, — с улыбкой сказала Уэнди. — Было бы здорово.

— Да уж, — сказал Сержант.

— Только не говори, что вам придется спускаться в подвал, — сказала Энн.

Сержант покачал головой. — В подвале нет генератора. Если бы сломался водопровод или бы случилось какое-нибудь бедствие, где потребовались бы пожарные шланги или распрыскиватели, его тут же затопило бы. Этому всех научил ураган Катрина. Нет, в этом госпитале есть технический пентхаус. Высокий и сухой, на последнем этаже. Вот там и стоит генератор. Мы с парнями о нем позаботимся.

Выжившие молча ели. Сержант налил себе еще кофе, улыбнулся и добавил, — Обо мне не беспокойтесь. Единственно, кто пойдет сегодня в самые темные и опасные части госпиталя, так это вы.

— Не уходите без меня, — волоча ноги, вошел в комнату Тодд. — Но для начала плесните мне кофе и верните штаны.

— Как рука? — спросила Уэнди.

— Болит зверски, но жить можно.

Энн похлопала по свободному стулу между собой и Уэнди. — Присаживайся, Малец.

Тодд сел, ухмыляясь из-под одеяла в своих очках и потрепанной кепке SWAT, и протянул руку Энн. — Тодд Полсен. Приятно познакомиться.

Пол направил дробовик в темноту, светя четким лучом от фонарика, прикрученного изолентой к стволу. Тактический помповый дробовик «Ремингтон 870» снабжен короткой пистолетной рукояткой и амортизатором. Заряжается семью патронами двенадцатого калибра. Полу нравилось это ружье, потому что оно надежное и остановит кого угодно.

Они миновали радиологическое отделение. Дальше по коридору направо они нашли молельню. Пол удивленно уставился на нее. Он совсем забыл, что в каждом госпитале есть молельня. Выжившие вопросительно посмотрели на него, и он кивнул. Да, он хочет заглянуть туда.

Маленькая комнатка походила на миниатюрную церковь, с красным ковровым покрытием, сидениями из темного дерева и витражной стеной, которая, похоже, подсвечивалась сзади, когда работало электричество. На полу были разбросаны книги с церковными гимнами. В вазах осыпались мертвые цветы, почти все свечи растаяли. Этан взял более-менее годные и сунул себе в сумку. Остальные стояли в дверном проеме и смотрели, как Пол поднимает с пола сборники гимнов и бережно ставит их на аналой.

Он посмотрел на сводчатый потолок и закрыл глаза, вспоминая, когда он в последний раз говорил как священник. Когда восстали Инфицированные, он три дня продержал Сару привязанной к кровати. Кормил, мыл, менял подкладное судно, пока за окном не случился конец света. Он даже попробовал сеанс экзорцизма, чтобы изгнать демонов из ее тела, а тем временем она визжала и хрипела, пытаясь освободиться от уз. Он потерял счет времени, а потом вдруг понял, что люди, возможно, приходили в его церковь за успокоением, но там не было никого, кто бы дал им его. Он нес немалую ответственность перед своей паствой. Измученный от недостатка сна, он надел свой костюм священника и вышел в ночь. В дальних домах рыдали и кричали люди, а он брел в церковь как в тумане. По улицам и аллеям с воем носились Инфицированные, врывались в дома и нападали на жителей. Когда Пол пришел в церковь, он понял, что она тоже подверглась нападению. Над кучами трупов роились мухи. Сквозь витражные окна пробивался призрачный свет уличных фонарей. Под ногами хлюпал сырой ковер. Инфицированные съели на алтаре ребенка. И Пол подумал,  — Не этого ли ты хотел? Не конца ли света?