Римма хотела что-то сказать, но Лариса выскочила из машины и захлопнула дверцу.

Лариса вошла во двор, не замедляя шагов.

Здесь было совсем темно. Ни один фонарь не освещал пространство, глухо чёрное, как запертый чулан, но здесь гуляли ветра. Лариса взглянула на небо — небо прояснилось с вечера, и луна, как по волшебству, вынырнула из облаков, ещё чуточку неполная, со слегка примятым боком, зато такая яркая, что от неё, как от фонаря, протянулись длинные прозрачные тени.

Подъезд зиял проломом в стене. Лариса остановилась напротив него, сунув руки в карманы. Её сердце колотилось жарко и часто, но страха не было, совсем не было. Что угодно было — азарт, злость, неожиданное наслаждение ночной свежестью, мстительная радость, но страха не было и помину.

Лариса сама себе удивилась.

Её обострившееся обоняние ловило запахи кошек, собак и крыс, старого камня, мокрой земли, пролитого пива, мочи, бензинового перегара, доносящегося с улицы — и это всё были успокаивающие запахи живого мира. Лариса расстегнула куртку и бессознательно вытянулась в струнку, как борзая на охоте, выбирая из этой мешанины городских запахов тот, что нёс бы опасность.

И учуяла.

Это была тошная сладковатая струя гнилого мяса, отвратительный запах грязной смерти, который пытались забить дешёвым одеколоном и дезодорантом. Запах резанул ноздри — Лариса резко обернулась к его источнику.

Он стоял спиной к луне, громадный, как горилла, поигрывая дубинкой, но даже не видя лица, по одному запаху, по силуэту неуклюжей громоздкой фигуры, Лариса узнала охранника «Берега». Его глаза горели из тени, как тлеющие окурки.

— Привет, пташечка, — сказал он и причмокнул. — Полетели со мной, сладенькая?

Лариса вынула из кармана корку хлеба.

— Забирай, жри и проваливай, — сказала она тихо и яростно, протянув хлеб мертвецу.

— Извиняй, малышка, — хохотнул охранник, и Ларисе показалось, будто где-то внутри него захлюпала гнилая жижа — запахло трупными газами. — Не потребляю!

— Извиняю, — сказала Лариса кротко, убрала хлеб и сделала два коротких шага вперёд.

Охранник удивился. Он замер на месте. Ларисины глаза привыкли к темноте; она уже видела очертания его бледного бугристого лица — и отметила приподнятые брови и отвалившуюся челюсть.

— Я тебе, типа, нравлюсь, да? — осклабился охранник, когда она оказалась совсем рядом. — Проблем не будет?

— Не будет, — сказала Лариса. — Никаких проблем.

У него под камуфляжкой — бронежилет, подумала она. Кол не подойдёт — я его затуплю. Надо иначе.

Охранник сам помог ей, нагнувшись и вытянув губы, чтобы снова причмокнуть в самое лицо Ларисы. Молодец, подумала она — и выхватив из кармана вилку, с быстротой и точностью, которых сама от себя не ожидала, воткнула её охраннику в гортань.

Она ждала сопротивления плоти, но зубцы вилки не вошли, а провалились в тухлое месиво по рукоять. Брызнула тускло светящаяся, как гнилушки, зелёная вонючая слизь — Лариса шарахнулась назад и попала спиной во что-то мерзко податливое и не менее вонючее. Чьи-то руки, холодные, как мороженая говядина, скользнули по Ларисиным запястьям.

— Сучка! — прохрипел охранник, выдирая вилку из горла вместе с брызгами зелени и лохмотьями дымящейся плоти — и его ладонь тоже задымилась. Он отшвырнул вилку в сторону, и она зазвенела где-то в темноте. — Держи её, Серый!

Лариса не успела рассмотреть Серого. Он был медленнее её — выиграв секунду, Лариса выдернула кол из-под куртки, сдёрнув полоски скотча, и ткнула им врага, куда пришлось.

Привилось — в живот. Кол вошёл легко, как в скисшее тесто. Тварь издала утробный рык, грохнулась навзничь и забилась, пытаясь выдернуть деревяшку, но не в силах это сделать. Из её разинутой пасти фонтаном хлестала чёрная кровь, воняющая дохлым псом. Лариса ухватилась за второй кол, перехватила его поудобнее, как пику или копьё — и в этот момент поняла, что силы весьма неравны.

Тёмные тени вышли из всех углов. Их было, по меньшей мере, десять — мёртвых мужиков, одетых, как одеваются живые бандиты, с жадным красным огнём в прищуренных глазках. Душная вонь старой падали сделалась нестерпимой.

— Только не покалечьте! — хрипел охранник, зажимая истекающее гноем горло дымящейся лапищей. — Босс башки поотрывает!

Лариса рассмеялась, занеся кол, как нож.

— Вот круто! Вам нельзя меня калечить, а мне вас — можно!

— Не рыпайся, девочка, — прогнусил голос, опознанный, как голос главного менеджера. — Всё равно никуда не денешься.

— Конечно, не денусь, — Лариса сделала шаг — тень менеджера отступила назад. — Так иди сюда, чего ж ты?

Мертвец, стоящий в стороне, внезапно ринулся на Ларису. Её тело среагировало быстрее разума — Лариса шагнула навстречу и воткнула кол в красный горящий глаз. Хрястнуло, будто кто арбуз уронил.

Труп рухнул на грязный асфальт, заливая его гнилой кровью и остатками мозга, судорожно дёрнулся и замер. Остальные на мгновение оцепенели, Лариса уже приготовилась рвануться с места в темноту, но тут менеджер завопил:

— Держите её, у неё больше нет!

Её схватило сразу множество рук. Их прикосновения были так омерзительны, что Ларису вырвало. Она дёргалась, как могла, но чувствовала неживую, тупую, необоримую силу, будто попала под асфальтовый каток. Царапаться и кусаться не было возможности — одна мысль, что можно коснуться мёртвой кожи ртом или набрать её под ногти, вызывала рвотные спазмы.

Кричать было унизительно — и Лариса молчала. Её связали липкой лентой — действительно, старались не покалечить, сжимали крепко, но не до боли, как, вероятно, стальные захваты держат животное на бойне. Потом один из них перекинул Ларису через плечо. Вся мёртвая банда направилась к выходу со двора, бросив валяться в темноте два тела — одно, ещё дёргающееся и хрипящее, и второе, неподвижную чёрную груду.

От запаха гнили у Ларисы темнело в глазах и сжималась грудь. Но в машине, куда её впихнули, стало чуть полегче.

К удивлению Ларисы, у выхода со двора стоял не тот чёрный, глянцевый автомобиль-катафалк, который приснился ей в тревожном сне, а обшарпанный «жигуль» в пятнах ржавчины, с единственной уцелевшей фарой. Впрочем, подумала Лариса, «шестёркам», живым или мёртвым, не по чину разъезжать по городу на роскошных лимузинах хозяев. Этот экипаж, вероятно, подобрали на автомобильной свалке, а потом подняли к жизни методами колдовства вуду. Как и подавляющее большинство его пассажиров.

Ларису на заднем сиденье зажали с двух сторон два оживших трупа. Она несколько притерпелась к запаху падали, и сейчас чувствовала себя настолько комфортно, что даже смогла рассматривать своих конвоиров.

Лариса знала, что надо бояться. Что любая женщина на её месте сошла бы с ума от одного только ужаса. Но страха не было. Была злость, надежда, отвращение — появилось некоторое даже любопытство, но не было ни тени страха.

Только курить хотелось.

А мертвяк, сидящий справа от неё, курил, козлина, и выпускал дым в приоткрытое окошко. Он был коротко стрижен, почти брит, одет в дешёвую кожу, а на виске, повёрнутом к Ларисе, была отчётливо видна дыра размером с пятак, заросшая синеватой плотью. Этот тип ей в клубе не встречался. И Лариса мучилась страшной дилеммой: насколько её унизит просьба закурить, с которой она обратится к неспокойному трупу.

В конце концов, соблазн победил. Слаб человек, подумала Лариса. Наркоманы мы с тобой, Ворон. Где-то ты сейчас, Ворон? Слышишь ли? Чувствуешь ли, куда дура-баба снова вляпалась?

Лариса вздохнула и сказала мертвяку с дырой:

— Дай закурить.

Он обернулся к ней, осклабился — ухмылка была бессмысленная, но Лариса видала и поотвратительнее. Вытащил из кармана синюю пачку «Союз-Апполон» — дурных сигарет, но всё сойдёт при бедности нашей. Выщелкнул одну, стукнув пальцем по донышку, и протянул Ларисе, не прикасаясь руками. Поднёс зажигалку.

— Спасибо, — усмехнулась Лариса. — Гламурно.

— А чё я? — труп оскалился ещё шире, что дало Ларисе возможность оценить его зубы, ровные, но жёлтые, с двумя довольно-таки тупыми клыками в верхней челюсти. — Ты, типа, мне ниче плохого не сделала. И пахнет от тебя вкусно, — и хохотнул.