Лариса решила, что обижаться не стоит — во-первых, что возьмёшь с «шестёрки», а во-вторых, может, это своего рода попытка комплимента.

— Тебе голову прострелили, да? — спросила она светски, с удовольствием затягиваясь. — Ты от этого умер?

— Да там, типа, разборка была, — сказал труп самодовольно. На запах из его рта, кошмарный букет гнили и мятной жвачки, Лариса пыталась не обращать внимания, к тому же благословенный сигаретный дым отчасти его заглушал. — Он мне в живот, типа, выстрелил, прикинь? А потом в башку добил. Падла, да?

— Падла, — согласилась Лариса. Ей было смешно.

— Заткнись уже, Тухлый, — негромко сказал мертвец слева. Он был упакован куда лучше: под плащом виднелся воротник рубашки и галстук. Лариса не могла разобрать, от чего он умер — видимые части его тела не несли следов насильственной смерти. На землистой физиономии трупа даже виднелась некоторая тень интеллекта, но он был, почему-то, гораздо отвратительнее Ларисе, чем дурной мертвяк с дырой в башке. И дело было не в сигарете.

Но, к сожалению, Тухлый послушался и заткнулся. Вероятно, труп при галстуке был старше по званию. За хамское вмешательство в светскую беседу Лариса выплюнула хабарик ему на плащ. А что ты мне сделаешь?

Мертвец поднял бычок и хотел что-то сказать, но тут машина остановилась.

— Приехали, — обернулся назад труп водителя. Ларису вытащили из машины. Над ней, в чёрном небе, горел синий контур Паромщика и гребень волны Стикса. А я сегодня выходная, подумала она и усмехнулась.

Не каждому везёт немного поработать… в аду?

Антон всё-таки сорвался проверить, как там Лариса, минут через десять после того, как она вошла в эту кошмарную подворотню.

— Антоша, тебе не надо туда ходить, — попыталась воспротивиться Римма, но даже ненаблюдательный Антон уловил в её голосе нотки не только неуверенности, но и паники.

— Нет, я схожу. Она уже давно там. И ничего не слышно.

Римма покачала головой. Антон вдруг понял, что она не столько боится за Ларису или за него самого, сколько — остаться одной в машине, здесь, посреди тёмной пустынной улицы. Антон её пожалел.

— Я сейчас, Римма Борисовна, — сказал он самым бодрым тоном, на который был способен. — Слетаю, позову её — и тут же обратно.

Римма кивнула. Её щёки побелели сквозь румяна.

Антон пошёл в темноту, чувствуя, как подкашиваются ноги, страстно жалея, что при нём нет фонарика. А лучше — прожектора. Темень тут была — глаз выколи. Какой-то маленький зверь — котёнок или крыса, шмыгнув из-под самых ног, чуть не остановил Антону сердце.

А самое худшее было — что этот мрак вокруг был просто набит тёмными астральными сущностями. Антон не чувствовал их, не видел аур, не прозревал тонкий мир, как Римма, но даже он чувствовал зло, которое выжимало из пор холодный пот и стискивало мышцы судорожными спазмами.

С чего это Римме так нервничать, если всё чисто? Нет, нечисто, очень нечисто.

Двор был тёмен, как могила, только лунный свет, призрачный и неверный, освещал его, не ярче, чем одинокая свеча освещает огромный зал. Антон пробирался ощупью, волоча ноги, слыша, как в ушах грохочет собственное сердце, шаря глазами во мраке в поисках высокой тонкой Ларисиной фигуры, но вдруг увидел…

Антон замер на месте.

Лариса лежала ничком на мокром асфальте. Бледный лунный отблеск едва обрисовывал её беспомощно размётанное тело, руку, отброшенную в сторону, вцепившуюся пальцами в грязную наледь.

Этот ужас, плотский, реальный, настоящий ужас мгновенно вытеснил из головы Актона все потусторонние страхи. Он подбежал, кинулся на землю рядом с ней, ушиб колени — перевернул её лицом вверх. Впустил в свой разум только полосу грязи на Ларисиной щеке и её слипшиеся светлые ресницы. Расстёгнутую куртку. Тающий снег на сером пушистом джемпере.

Прижал два пальца к её шее. Чудовищно долго ждал, пока не почувствовал еле-еле заметное биение иссякающего ручейка жизни. Дыхания было не слышно вовсе.

Прокусил губу, чтобы не завыть в тоске и ужасе. Поднял обмякшее тело, показавшееся слишком тяжёлым. Уже не обращая внимания ни на колдобины, ни на темноту, потащил Ларису к машине. Её голова прислонилась к его плечу. Его слёзы текли на её волосы, а волосы пахли ладаном.

Холодной ночью и ладаном.

Римма выскочила из машины, когда увидела его.

— Что случилось, Антоша? — спросила она, и вопрос вместе с неуверенным тоном Антона взбесил.

— Это вы мне скажите, что случилось! — рявкнул он и шмыгнул носом. — Это вы её туда послали!

— Антоша, понимаешь… — забормотала Римма, как-то смешавшись, поблекнув, потеряв обычный апломб, и Антон, осторожно, насколько смог, опуская Ларису на капот машины, бросил ещё резче:

— Да что вы раскудахтались?! «Скорую» вызывайте! «Скорую», слышите!

— Да, Антоша, да, — Римма крутила в руках сумочку, но не предпринимала ни малейших попыток вытащить оттуда телефон. — Надо вызывать «скорую», но как мы объясним…

— Да какая разница! — закричал Антон в отчаянии.

Он стёр слёзы рукавом, размазывая грязь, и хотел забрать сумочку из Римминых рук, но Римма его отстранила. Она как-то быстрее пришла в себя.

— Антоша, отсюда звонить не надо, — сказала она твёрдо. — Мало ли что могут подумать. Наверное, лучше отвести её ко мне. И «скорую» вызвать ко мне домой. А врачам сказать, что она — наша знакомая, была у нас в гостях, ты пошёл её проводить и она упала во дворе. Это будет лучше.

— Это же… — её речь ошарашила Антона, как удар в лицо. — Зачем?

— Знаешь, врачи обычно — такие циники…

— Римма Борисовна, но ведь если…

— Хватит, Антон, — сказала Римма уже чуть раздражённо. — В конце концов, обычно я лучше знаю, что делать.

— А в этот раз…

— Вот что, милый. Вытри-ка лицо и пойми простую вещь. Я её предупреждала. Она знала, на что идёт. А теперь помоги мне устроить её сзади.

Антон обнял Ларису, чтобы снова поднять, и в смертной тоске подумал, что обнимает её только потому, что она ничего не сознаёт и не видит. И что мир несправедлив и жесток. И что если Лариса умрёт по дороге к Римминому дому, Римма будет виновата. О репутации заботится, подумаешь… Ведьма!

Но встретившись с Риммой глазами, Антон устыдился собственных мыслей. Может, всё как-нибудь обойдётся, подумал он, укладывая Ларису на сиденье.

Может, Римма сделает так, что всё обойдётся. Не судите да не судимы будете.

Лариса висела на плече у мертвяка, который шёл по воняющему хлоркой коридору. Вся загробная команда перла сзади, топала, сопела и пыхтела, распространяя зловоние. Вот зачем им хлорка, подумала Лариса отстранённо.

Её вонь отбивает почти любую другую вонь. Дерьма или дохлятины — всё равно. Какое славное местечко — наш замечательный клуб.

Менеджер — как жаль, что на него кольев не хватило, подумала Лариса — отпер дверь с надписью «Посторонним вход строго запрещён». Угу. То самое место. Живые здесь не ходят.

Их сюда носят, подумала Лариса, и впервые холодок тихого ужаса прополз вдоль её спины. Зачем?

Её пронесли по коридору из сна, ужасному коридору, с оштукатуренными стенами и полом, выложенным плиткой, мимо оцинкованных дверей, из-за которых тянуло свежим мясом, кровью и падалью. Ей казалось, что сейчас коридор свернёт — и она увидит огромное окно с пыльным стеклом, а за ним — кладбище с блуждающими огоньками, но этого не произошло.

Вместо окна за поворотом случилась монументальная дубовая дверь. Резной готический орнамент придавал двери такой вид, будто мертвецы украли её из осквернённой католической церкви. Или со старинного склепа сняли. Лариса поморщилась, когда её проносили между распахнутых створок.

Рассмотреть помещение за дверью, вися на плече трупа вниз головой, было сложно — Ларису только чрезвычайно удивили тряпичные ароматизированные лепестки, какие продаются в «Рив-Гош» по рублю за штуку для ношения в сумочках. Тут весь пол был засыпан этими лепестками, тёмно-красными, распространяющими запах искусственных роз, таким толстым слоем, что мертвяки шли по ним, как по ковру. Жалкая попытка освежить несвежую атмосферу?