Скорых [03], летящих на красный из ниоткуда…

Дело в том, что Она поневоле сбылась и пишется,

Не спрашивая разрешения у выцветших фото,

Пока мир вне пределов тетради куда-то движется,

Пока идут мульты по ТВ, а сантехники – на работу,

Пока циники распинаются про критический возраст счастья,

Демонстрируя публике фригидность своих полемик.

Сука!

К тебе постоянно хочется возвращаться,

Класть голову на колени,

Как на плаху,

Поскольку это единственный дозволенный мне обряд.

И пошло оно все трижды на хуй!

Рукописи не горят.

Не волнуйтесь, друг мой, я обязательно выживу.

У меня просто не останется другого выбора.

Через двадцать минут последний автобус до Выборга.

А вообще-то давно зовут переулки Вышнего,

Дворики, зачарованные зимними вишнями,

Ситцевые бельма на окнах, которых не выплакать,

Бесноватые двери [c ними не знакомы вы пока],

Между тем, они могут в порыве махнуть лишнего.

Не судите, друг мой, кто-то же должен их выслушать

[Без какой-либо явной или потаенной выгоды],

Подобрать ключи, сделать своевременные выводы,

Обвести следы перед ними, на память высушить,

Положить в гербарий с обложкой рыжее рыжего

[Каждая четвертая страница в котором вырвана].

Ты тряхнешь головой, из своей мою руку выронишь,

Невзначай заметив, что я хорошо пострижена.

Единственная, сбывшаяся, скоропостижная,

Растранжиренная по зеркалам, витринам, вывескам.

Я хочу на волю. Чтобы ветер искал – не выискал.

Отпусти меня хотя бы в это четверостишие.

Несвоевременность. Драма для тех, кто не. Тяга – осиновый колышек вбить в строку. Как бы там ни было, я еще на коне, слишком легко остановленном на скаку после случайного ряда горящих изб.

[Жаль, что подобная практика не свежа. Женщинам – в принципе – нужен изящный риск – как доверять дневнику или есть с ножа.]

Время лечило, латало, цедило яд. Невозмутимо взымало за все сполна. Я научилась желания строить в ряд, классифицировать, взвешивать, исполнять. Главная фея по разовым чудесам. [Чур меня, Господи, снова играть надрыв!] Ты измерял ее в паниках и часах. Реже – в бессонницах. После делил на три. Не задаваясь мотивом и иже с ним, ставил диагноз, спокойно давал рецепт.

Хочешь вернуть меня? Впрочем, давай, верни, но – для начала – хотя бы смести прицел. В русской рулетке отныне дежурный гид. Вставь в барабан одиночество и вращай. Несвоевременность – повод вернуть долги, вызвать раскаянье – запросто, как врача. Были бы ссадины – будет кому лечить.

[В нужный момент, как назло, не хватает рифм.]

Я попытаюсь не взять у тебя ключи. Ты мои тоже, пожалуйста, не бери.

Умножая звезды на фонари,

Он, увы, не ведает, что творит,

Мой смешной придуманный фаворит –

Малышня.

Он играет в шашки на интерес.

Но когда над точкой взойдет тире [!],

Мне придется имя его стереть –

Усложнять

Ни к чему –

Я новое напишу.

Королева-мать и придворный-шут,

Докурив субботнюю анашу,

Лягут спать –

Вопреки традициям – неглиже.

Распустив иллюзии по ЖЖ,

Посчитав барашков/слонов/пажей/

Прочий спам.

Ну, а я [инфанта] допью глясе,

Наконец закончу свое эссе

Про глубокий вдох, про случайный секс –

Ч.т.д.

Улыбнусь, исполнюсь [простой каприз –

Козырная дамка как суперприз],

Отменю спектакли и сентябри

Черте где.

День вчерашний кончится невзначай.

Но себя как воздух не назначай,

Если ты бессонницей был зачат

И крещен.

Мой экспромт без тени черновика.

Значит, небу можно не намекать.

Разбежались клетки. Пуста доска…

Нет. Еще!

Практически в любом провинциальном городе есть памятник Ленину,

Улица Молодежная, липовая аллея,

Доска объявлений, где уже лет десять не клеили

Девочек, которыми однажды переболели

Не полностью [с осложнениями на сердце и печень],

Таких, как я.

Нихуя,

Мой город особенный. Крыть здесь нечем.

Город детства и растущих из вечности колоколен.

Город странных, в себя загоняющих, тупиков.

Он зовет(?), тянет(?) [почему-то сомневаюсь в глаголе].

Строкой

Я возвращаюсь в осень. Расставив лапищи,

Меня встречает прошлое, наливает портвейн.

Настало время посетить мое маленькое кладбище,

Где могилы идут порожние –

За портретом портрет –

Эшелоном – любимые, единственные, хорошие –

Ноябрьские мальчики.

Охуенные.

Военнопленные.

Военно-не-обязанные умирать,

Вскрывая рельсы, истекая чернилами в углубления,

Остающиеся от острого паркеровского пера

На совести, чистой до умиления.

Наверное, просто пришла пора

Поговорить с Лениным,

Все таким же гранитным, понимающим и родным.

Поговорить о рыцарях моего потерянного поколения.

Поговорить о тех, которых приходилось вычеркивать.

Не чокаясь.

      это был невозможный – и все-таки выпавший случай... 

             Кот Басё

Знаешь, ум – это крест. А для женщины – ноша вдвойне. Неподъемный багаж. Даже горб. Разновидность уродства. Я боялась его. Как боятся высокого роста, выпрямляясь в окопе на каждой последней войне. Я пыталась скрывать. Я безмолвно считала до ста, зажимая слова, чтоб себя ненароком не выдать. Плюс костюмы и грим – от типичных ошибок привита. Первый взгляд констатировал факт: безупречно проста.

Все случилось само – невзначай, невпопад, наугад. Время вышло в окно. Так естественно, так аккуратно. Словно в ночь на январь задохнулись и встали куранты, чтобы кончились сны, не успевшие нас напугать. Время вышло. Тактично. Оставив смелеть тет-а-тет. На седьмом этаже. Перед шансом, рассветом и Богом. Без дороги назад. Предлагая подумать о многом, о сомнительном праве на выбор, которого нет.

Если ум – это крест, то мучительно сходят с креста. Если ум – это трап, то легко дефилируют с трапа. У меня – это трасса, опасная горная трасса. Значит, ей изначально, исходно положен фристайл. Значит, все неспроста. Впрочем, я осознала давно. С самой первой строки /откровенности /встречи /метели. С самой первой весны, равноценно святой и смертельной, а еще безнадежно счастливой и слишком родной. Осознала [тебя], ощутила, открыла – не суть. Невесомы слова, если мир в аварийном режиме. Ум – как горная трасса. Я снова стою на вершине, так цинично жива.

Расскажи, каково там, внизу?

Как всегда, уходишь с работы в восемь,

Надеваешь шкурку и бьешься оземь,

Подчиняясь странной метаморфозе

Типовой легенды для Василис.