– И ещё это… – я отвела плащ с горла и показала ожерелье, которое казалось мне теперь рабским ошейником и которое я с радостью оставила бы рядом с медальоном Людовики.

– Спрячьте его! – сразу приказал он. – Оно вас может выдать… О его существовании известно тем, кого нам стоит опасаться.

Он взглянул на золото, но словно не видел монет. Размышлял о чём-то своём.

– Нам нужны еда, убежище…

– И возможность выбраться из этой проклятой страны! – я вновь негодовала на целый свет из-за всего случившегося со мной.

– И возможность выбраться, – согласился он. – Вот это-то и будет самым трудным. Мы, конечно, можем добраться до границы и перейти через неё контрабандным путём. Если сможем идти быстро… если вы сможете… Когда они обнаружат моё исчезновение, их главной добычей буду я. Потому что ваше заточение в крепость могло быть произведено в тайне, и они не посмеют открыто искать вас.

И я сделала выбор. Хотя, отвечая, я уже понимала, что выбора в сущности не было.

– Мы пойдём вместе. Я ваша подопечная… – я никогда не собиралась делать это признание. Раньше оно рассердило бы меня, ведь я совсем по-другому воспитана бабушкой. Но это правда. Уходить мы должны были вместе. Это наше общее приключение, до самого конца. А каким он будет, конец? Я лишь бегло подумала об исходе побега и сразу отбросила эту мысль.

– Труда рассказала мне, что её семья владеет гостиницей на границе. Там часто проезжают кареты по дороге к курорту.

Но решимся ли мы отправиться туда? И что случилось с самой Трудой? Может, она тоже пленница в мрачной крепости, из которой нам удалось уйти? Если так – разве можем мы оставить её?

– Труда, – высказала я вслух свою мысль, – может, её тоже заточили здесь?

– Труда, – полковник опять погрузился в свои мысли. – Да, – он не оставлял мне надежды. – Возможно, её тоже заставили молчать таким образом. Но мы не можем здесь оставаться.

И снова начал разглядывать найденную одежду. Протянул мне брюки и рубашку.

– К счастью, эти земли почти не заселены. Это лучшее, что я могу вам предложить, миледи.

Я неодобрительно взглянула на затхлую одежду, зная, что он прав: мне необходимо было чем-то прикрыть почти нагое тело. В таких обстоятельствах не до застенчивости. Я взяла то, что он выбрал для меня. Вот только ноги так и останутся босые, сбитые от ходьбы по камням, хотя во время бегства я не обращала внимания на такие мелкие неудобства.

Полковник издал короткое восклицание, и прежде чем я поняла, что он собирается делать, или смогла увернуться, он поднял меня и посадил на стол. А потом взял мои ноги в оборванных чулках и подставил под огонь свечи. Я поморщилась от его осторожных прикосновений и увидела, как лицо его приняло знакомое мрачное выражение.

– Туфли… башмаки… – он снова порылся в шкафу, но больше ничего не нашёл. – Придётся обойтись обмотками, миледи. Вы сможете идти?..

– Смогу, – пообещала я. Он не увидит снова, как я морщусь. А мой спутник уже разрывал одну из рубашек на длинные полосы с ловкостью, которой я от него не ожидала (да есть ли что-нибудь, на что он не способен?), потом принялся обёртывать лентами мои ноги. Я прикусила губу, отказываясь дать ему понять, как мне больно даже от таких лёгких прикосновений.

Обернув мне ноги несколькими слоями ткани и прочно завязав их у лодыжек, он прошёлся по маленькой комнатушке, взял стоявший у пустого очага небольшой ручной топор, быстро расколол полено напополам и принялся срезать кору.

Я порылась под плащом, догадавшись, что он делает, и достала нож с рукоятью, обёрнутой красной нитью, тот самый, что послужил таким страшным оружием в руках Лизолетты.

– Это не лучше?

– Хорошо! – он взял у меня нож и с искусством, которого я не ожидала у такого человека, разрезал кору на два куска, примерил к моим ногам, перевязал их ещё лентами и наконец критично взглянул на свою работу.

– Всё, что мог сделать…

– Получилось лучше, чем можно было ожидать, – я решительно отказалась признаться в боли, которую вызвали его действия. – Сама бы я до этого не додумалась. А теперь – куда мы пойдём?

Он подошёл к тому же окну, из которого выглядывала я, и посмотрел в него.

– Я бы предложил дождаться ночи, но мы не можем ждать без еды и воды… и мы слишком близко к Валленштейну. Если найдут Лизолетту, она может рассказать им…

Я сгребла одежду в охапку и слезла со стола. А он уже надел грязную рубашку, поверх неё кожаный жилет, туго натянувшийся на плечах, и двинулся к двери. Когда полковник закрыл её за собой, я сбросила плащ и поспешно стащила с себя обрывки белья, не выдержавшего испытаний нашего бегства. Брюки оказались мне велики, от них исходил сильный запах, но я надела их, перевязала шнурком от нижней юбки, а под конец прикрыла рубашкой низкий вырез сорочки. Остатки красного платья и другую сброшенную одежду я связала клубком, потом снова надела плащ. Как могла, причесалась, перехватила локоны лентой и сунула их под воротник плаща.

Едва я закончила, как вернулся полковник. Он принёс большой деревянный ковш с полусгнившей ручкой, однако достаточно прочный, чтобы вмещать воду. Я жадно напилась, чувствуя в воде привкус старого дерева. Он увидел свёрток из моей рваной одежды и одобрительно кивнул.

– Нужно спрятать это. Не знаю, приведут ли они собак…

Его слова потрясли меня. Нас могут преследовать в этой проклятой пустыне, как животных. Должно быть, он прочитал выражение ужаса на моём лице, потому что улыбнулся и протянул руку.

– На это есть свои хитрости, миледи. Я их хорошо знаю. Пошли!

День стоял в полном разгаре. Но солнца не было видно. Небо покрывали тёмные тучи, облака срывались с гор и тяжело нависали над стенами Валленштейна, которые теперь возвышались над нами. Хижина пряталась у самого основания утёса, на котором построена крепость.

Я увидела её лишь мельком, потому что полковник сразу увёл меня в кусты. Вскоре нам встретилось мёртвое дерево, вверху его обгорелого ствола чернело дупло. Мой спутник подобрал ветку и с её помощью забросил свёрток с тряпками в это отверстие.

– Там есть ручей – сюда, – он вернулся ко мне и снова обнял за плечи, принимая на себя часть моего веса, стараясь облегчить мне ходьбу, хотя я пыталась идти самостоятельно. Мы действительно подошли к ручью, и я вслед за ним побрела вброд по воде, догадавшись, что это должно сбить со следа собак.

Мрачные тучи скоро разразились дождём: мёртвые деревья и молодая поросль по берегам ручья не давали укрытия, так что вода промочила нас не только снизу, но и сверху. Я и в камере чувствовала себя несчастной, но никогда не было так плохо моему телу, как сейчас, когда я скользила по камням на дне ручья и промокший плащ тянул меня в воду. Может, полегчало бы, если пожаловаться вслух, но этого я не собиралась делать, гордость заставляла меня идти молча.

Нам впервые повезло, когда мы наткнулись на останки фермы, хотя огонь и время вдоволь похозяйничали здесь. Но несколько увешанных ягодами кустов избежали общей участи, и я обеими руками принялась набивать рот сладкими терпкими ягодами. Полковник оставил меня сидеть на полуразвалившейся стене, а сам пошёл осматривать почерневшее место, на котором когда-то стоял большой дом.

Он вернулся, торжествующе размахивая рукой над головой, и я увидела, что он где-то нашёл шпагу, потускневшую, с заржавевшей рукоятью. Топор из хижины лесника он повесил на пояс, по сравнению с его нынешней находкой это было не очень подходящее оружие. И мне показалось, что в походке полковника появилась новая уверенность: теперь он был вооружён.

– Судьба нам благоприятствует, – он сделал несколько выпадов своей находкой. – Не понимаю, как она не стала добычей грабителей…

– Итак, у вас есть шпага… – я опасалась, что прорвётся жалость к самой себе, которую я подавляла всё утро. – Но куда мы пойдём дальше… и что можем сделать?

Фенвик сел на камень рядом со мной.

– Я знаю эту местность, – заговорил он медленно, – не очень хорошо, но достаточно, чтобы пройти на север. Здесь у нас два года назад проходили маневры. Впереди дорога, скорее лесная тропа, но идти можно. За ней несколько отдельных ферм. Мы выберемся из района, где правят фон Црейбрюкены, и поэтому сможем обратиться за помощью. В Гессене сейчас неспокойно. Новый курфюрст ещё не вполне овладел властью. И придворные заняты своими интригами, чтобы оказаться поближе к нему. Не думаю, чтобы комендант Валленштейна стал торопиться с докладом о нашем побеге… хотя сам попытается нас отыскать.