– У вас есть друзья, которые могли бы нам помочь? – прямо спросила я.

Он пожал плечами.

– Лучше считать, что мой круг друзей будет сторониться того, с кем благоразумнее не признавать близости… – в его голосе не было горечи, только насмешка. – А теперь нам пора идти.

По крайней мере больше не пришлось идти по ручью. Обмотки у меня на ногах промокли, скоро дождь насквозь промочил и всё остальное. Я сомневалась в том, что он попытается облегчить мне дорогу. Но за развалинами фермы действительно оказалась тропа, и мы пошли по ней. Обе её стороны заросли густыми кустами, а между рытвин топорщилась трава.

Я не позволяла себе отставать, хотя ноги у меня болели, а потом и вообще словно онемели. Раз или два я споткнулась, и полковник твёрдой рукой поддержал меня. Я не могла бы сказать, далеко ли мы ушли от Валленштейна и в каком направлении сейчас идём.

Неожиданно мой спутник заставил меня остановиться. Я пошатнулась и откровенно повисла на нём, не доверяя своему чувству равновесия. Осмотрелась, но ничего тревожного не заметила. Полковник высоко поднял голову, и я увидела, как раздуваются его ноздри. Заговорил же он еле слышным шёпотом:

– Чувствуете запах?

Запах? Мне казалось, что чувства мои так притупились, что я почти ничего не вижу и не слышу. Какой запах? Дождя? Тяжёлый запах разрытой земли? Какой-то древней нечисти? Я ждала только злого от этой покинутой людьми местности.

– Древесный дым, – объяснил он. – Пошли… – его сила поддерживала меня. Мы свернули со старой дороги в кусты, где с листьев водопадами срывались капли и ещё больше промочили свою одежду. – Оставайтесь здесь!

Ничего больше не сказав, он втолкнул меня в густую листву и легко ускользнул с повадками скорее лесника, чем придворного офицера. И я оставалась на месте, подняв голову, принюхиваясь, пока тоже не уловила запах, настороживший его.

Но кто станет разводить костёр в этом дождливом лесу? Может, мы набрели на другую хижину лесника, только обитаемую? Я вздохнула и принялась растирать грязными руками ноги, стараясь избавиться от онемения. Конечно, сейчас лето, но сегодня день скорее походил на начало осени. Мне хотелось выпить чего-нибудь горячего, даже тёплого шоколада, который казался мне таким невкусным в Аксельбурге, хотелось лечь в постель, вытянуться и больше не шевелиться.

Я глубже забилась в мокрые кусты и поискала оружие, любое оружие… Недалеко от меня из земли торчал поросший мхом камень. Я вырвала его из дёрна и сжала, прислушиваясь к шороху ветвей, явно вызванному не ветром.

Фигура, которая урывками мелькала среди кустов, придвинулась ко мне; на ней был такой же, как у меня, плащ, но с капюшоном, закрывающим голову. Эта голова всё время опускалась и поднималась, и я догадалась, что человек собирает хворост, ветви погибших деревьев.

И тут я уловила голос, негромкий и низкий… поющий?.. Женское пение! Нормальная жизнь за последние дни стала такой далёкой от меня, что я вздрогнула, как будто услышала воинственный клич индейцев с моей родины, когда они нападают на посёлок. Это жена фермера… или дочь? Неужели кто-то решился вернуться, восстановить дом в этой пустыне?

Я благоразумно не отбросила камень. Женщина вряд ли будет бродить здесь одна. Кто знает, кто придёт на её зов, когда она меня увидит? Полковник… несмотря на всю свою осторожность, он мог выдать нас обоих.

Я превратилась в загнанное животное, прижалась к ковру опавших листьев, даже начала зарываться в него. Но женщина приближалась, а я могла только молиться, чтобы она свернула направо или налево.

Но она вместо этого выпрямилась, прижимая к себе собранный хворост левой рукой, а правой отбросила капюшон, который закрывал ей глаза. И я смогла увидеть её лицо.

Увидеть её лицо? Нет, это какой-то каприз сознания, случайное сходство, в которое я не смела поверить. Это не могла быть Труда… здесь, в лесу, которого она так боялась раньше! Труда, которую я считала заключённой, потому что она служила мне!

Теперь и девушка как будто почувствовала, что за ней наблюдают. Потому что перестала петь и чуть отступила в кусты в поисках укрытия. Я увидела, как она пугливо оглядывается.

Чем больше я смотрела на неё, тем больше вынуждена была признавать очевидное. Мне не снилось, меня не опоили. Это действительно была Труда! Камень выпал у меня из руки. Чувствуя слабость и головокружение, я отвела в сторону ветвь, своё главное укрытие.

Она напряглась, быстро повернулась, словно собралась бежать. Тогда я хрипло позвала:

– Труда!

Хворост рассыпался. Она так же быстро повернулась назад, глаза её широко раскрылись, на лице появилось выражение почти что ужаса. Теперь между нами не было листвы, и она видела меня так же ясно, как я её. Она долго смотрела на меня, словно я явилась ей в кошмаре. Потом бросилась ко мне, вытянув руки:

– Миледи, о, миледи!

Не было хозяйки и служанки, мы обнялись, она склонилась ко мне, поддерживая меня руками. И начала укачивать, словно я ребёнок.

– О, миледи, это действительно вы! Не могу поверить, но это так!

А я могла только повторять её имя: «Труда, Труда», и цепляться за неё, словно она скала в быстрой реке, по которой меня несёт течением и я уже потеряла надежду спастись.

– Труда, – наконец я немного пришла в себя и смогла подумать о чём-то другом, кроме чуда нашей встречи. – Как ты здесь оказалась?

Мой вопрос как будто снова насторожил её, потому что она в страхе оглянулась, словно ожидала опасности.

– Пожалуйста, миледи, вы можете идти? Нам нельзя здесь оставаться, идёмте, я вам помогу! – девушка не ответила на мой вопрос. Напротив, как полковник, взяла на себя командование, и я готова была покорно следовать за ней.

Я еле поднялась на онемевшие ноги и с её помощью выбралась из кустов. Мы прошли между двумя огромными камнями, которые возвышались как столбы, обозначавшие вход куда-то, и оказались в небольшой долине с грудами камней, несколькими обвалившимися стенами без крыш, но с изящными заострёнными окнами, лишёнными стёкол.

Из одного окна тянулась струйка дыма, а из дверного проёма вышел полковник. Он подбежал к нам, молча взял меня на руки и понёс, а Труда семенила рядом с ним.

Решимость, которая заставляла меня двигаться с тех пор, как мы покинули зловещий храм, оставила меня, вытекла, как кровь из глубокой раны. Я, никогда не падавшая в обморок, считавшая это женским капризом, увидела, как стены дрогнули и будто покачнулись к нам, а потом погрузилась в темноту, в которой не было больше необходимости бороться.

Пришла я в себя с большой неохотой. Кто-то приподнимал мою голову и прижимал что-то к губам. Запахло удивительно вкусно, я слышала голоса, которые ничего не значили. Жадно принялась пить, так и не открывая глаз. Густой суп, необыкновенно вкусный. Горячая жидкость потекла по горлу и принесла с собой силы.

Я посмотрела вверх. Ко мне склонилась Труда, держа у моего рта чашку. Но поддерживал меня кто-то другой. А дальше двигался третий, хотя я не могла разобрать, кто это.

– Пейте, миледи, это хорошо. Сегодня утром Кристофер поймал в силок зайца. Он придаст вам силы. Попробуйте… – девушка окунула ложку в чашку и достала кусок мяса, который отправила мне в рот. И я принялась жевать с такой же жадностью, с какой пила.

Ко мне на удивление быстро возвращалось сознание. Мне не снилось… это действительно Труда и… я повернула голову и увидела, что поддерживает меня полковник. Опять шёл дождь, но у нас было сухо, угол дома защищала часть крыши. Горел небольшой костёр. Теперь я разглядела и третьего, который подбросил дров в огонь, молодого человека с приятным лицом. Кристофер, да, я слышала это имя раньше… где-то… когда-то.

Я поела и снова уснула, а когда проснулась, дождь перестал, светило солнце, и мне пришлось отбросить плащ, которым меня укрыли. Тут же появилась Труда и опустилась рядом со мной на колени.

– Миледи, – она коснулась моего лба, проверяя температуру.

– Я себя хорошо чувствую, Труда, – это было правдой. Я чувствовала, что огромная тяжесть упала у меня с плеч, осталась лёгкость, которая словно поднимала меня в воздух. Я могла бы запеть, закричать, как ребёнок от возбуждения и радости. Я села, и Труда поддержала меня, хотя в этом я больше не нуждалась. – Труда, что случилось? Где мы? И как ты оказалась здесь? – прошлое вернулось, но в воспоминаниях не было страха.