Эта последняя требовала для своей эксплуатации двигательной силы, которая отличалась бы большей мощностью и регулярнее функционировала бы, чем ранее существовавшие. Человек — очень несовершенное орудие для непрерывного и вполне однообразного движения, и к тому же он слишком слаб. Лошадь, более сильная, чем человек, не только слишком дорога и лишь в ограниченных пределах может быть применяема на фабрике, но и обладает, кроме того, скверным качеством — иметь свой норов. Ветер слишком непостоянен и не поддаётся управлению. Точно так же и сила воды, которой широко пользовались уже в мануфактурный период, не удовлетворяла новым требованиям. Она не могла быть увеличиваема по произволу, в известное время года совершенно отказывалась служить, а главное, была привязана к месту.

Лишь после того как Джемс Уатт после долгих усилий изобрёл свою вторую паровую машину, так называемую машину двойного действия, найдя в «обширнейшем» промышленном предприятии своего компаньона Матиаса Болтона «как технические, так и денежные средства», требовавшиеся для выполнения его плана, — лишь тогда впервые был найден двигатель, «который, потребляя уголь и воду, сам производит двигательную силу и мощность которого находится всецело под контролем человека, — двигатель, который подвижен и сам является средством передвижения, который, будучи городским, а не сельским, как водяное колесо, позволяет концентрировать производство в городах, вместо того чтобы, как этого требовало водяное колесо, рассеивать его в деревне, двигатель, универсальный по своему техническому применению и сравнительно мало зависящий зависящий от тех или иных условий места его работы» («Капитал», т. I, стр. 388–389). Понятно, что усовершенствованная двигательная сила, с своей стороны, воздействует на рабочую машину, толкая её к дальнейшему развитию.

«Всякое развитое машинное устройство состоит из трёх существенно различных частей: машины-двигателя, передаточного механизма, наконец машины-орудия, или рабочей машины» («Капитал», т. I, стр. 384). Машину-двигатель, как движущую силу всей машины, мы уже рассмотрели. Передаточный механизм, состоящий из маховых колёс, валов, зубчатых колёс, эксцентриков, стержней, приводных ремней и всякого рода промежуточных приспособлений и принадлежностей, регулирует движение, изменяет, где нужно, его форму, превращая его, например, из прямолинейного в круговое, распределяет и переносит его на различные части рабочей машины. «Обе эти части механизма существуют только затем, чтобы сообщить движение машине-орудию, благодаря чему она захватывает предмет труда и целесообразно изменяет его» («Капитал», т. I, стр. 384).

Именно рабочая машина, как мы видели, произвела промышленный переворот в XVIII веке. Да и теперь ещё она служит исходным пунктом в процессе превращения уцелевшего до сих пор ремесленного или мануфактурного производства в машинное. Прежде всего она является либо более или менее изменённой механической формой старого ремесленного инструмента, что мы встречаем, например, в механическом ткацком станке, либо прилаженные к «пальцам» рабочей машины органы оказываются нашими старыми знакомыми, как, например, веретёна у прядильной машины, спицы у чулочновязальной машины, ножи у резальной машины и т. п. Но количество инструментов, которыми одновременно работает одна и та же рабочая машина, «с самого начала освобождается от тех органических ограничений, которым подвержено ручное орудие рабочего» («Капитал», т. I, стр. 385).

Теперь одна машина-двигатель может посредством целесообразного приспособления передаточного механизма («разветвление на особые русла») приводить в движение одновременно ряд рабочих машин. Таким образом, отдельная рабочая машина низводится до роли простого элемента машинного производства.

В одних случаях весь продукт производится одной и той же рабочей машиной (например, механическим ткацким станком), — там, на предприятии, основанном на машинном производстве, т. е. на фабрике, каждый раз перед нами снова выступает простая кооперация, при которой несколько однородных рабочих машин (рабочего мы пока можем оставить в стороне) действуют одновременно и совместно в одном и том же помещении. В этом случае, однако, существует механическое единство. Одна и та же машина-двигатель, один общий толчок одинаковым образом приводит их в движение. Они — лишь органы одного и того же двигательного механизма.

В других случаях предмет труда должен проходить целый ряд связанных между собой последовательных процессов, выполняемых целой цепью разнородных, но дополняющих друг друга рабочих машин. Здесь, стало быть, снова появляется свойственная мануфактуре кооперация, основанная на разделении труда, но уже в виде комбинации частичных рабочих машин. Именно в этих случаях место отдельной самостоятельной машины впервые занимает настоящая система машин. Каждая частичная машина доставляет другой, следующей за ней, сырой материал. Как это наблюдается в мануфактуре при кооперации частичных рабочих, так и в расчленённой системе машин постоянная зависимость между отдельными частичными машинами создаёт известное определённое соотношение между их числом, их размерами и скоростью их движения.

Эта комбинированная рабочая машина тем совершеннее, чем непрерывнее идёт выполняемый ею общий процесс, т. е. чем с меньшими перерывами сырой материал доходит от первой фазы до последней, чем в большей степени, следовательно, эти переходы совершаются не при помощи человеческих рук, а самой машиной. Когда же машина исполняет все движения, необходимые для обработки сырого материала, без помощи человека и её работа нуждается лишь в некоторых поправках со стороны человека, — тогда перед нами автоматическая система машин. Что эта последняя также способна к постоянному усовершенствованию в деталях, показывает, например, аппарат, автоматически останавливающий прядильную машину, как только оборвётся хоть одна нитка.

«Примером как непрерывности производства, так и проведения автоматического принципа может служить, — говорит Маркс, — современная бумажная фабрика» («Капитал», т. I, стр. 392).

Как изобретение паровой машины Уаттом, так и другие ранние изобретения в области машин могли быть осуществлены лишь благодаря тому, что мануфактурный период подготовил значительное количество искусных рабочих-механиков — частичных рабочих мануфактуры, а также самостоятельных ремесленников, которые умели изготовлять машины. Первые машины были изготовлены в ремесленных или мануфактурных мастерских.

На первых порах машины были обязаны своим существованием личному искусству и личным силам рабочих. Труд этих рабочих граничил с искусством. Машины не только были слишком дороги — обстоятельство, всегда превосходно понимаемое капиталистом, — но и дальнейшее распространение их, а следовательно, и развитие крупной промышленности оставалось в зависимости от возрастания этой категории рабочих. Между тем их искусство требовало продолжительного обучения — их число могло поэтому увеличиваться лишь постепенно.

Но на известной ступени развития крупная промышленность приходит и в техническом отношении в противоречие со своим ремесленно-мануфактурным основанием.

Всякое усовершенствование или увеличение размеров машины, её освобождение от первоначального ремесленного образца, употребление более пригодных для неё, но труднее поддающихся обработке материалов, например железа вместо дерева, — всё это наталкивалось на величайшие трудности. Преодолеть эти трудности не могла даже система разделения труда, проведённая в мануфактуре.

«Мануфактура не могла бы создать таких машин, как, например, современный типографский станок, современный паровой ткацкий станок и современная чесальная машина» («Капитал», т. I, стр. 395).

С другой стороны, переворот в одной какой-либо отрасли промышленности влечёт за собой переворот в ряде других отраслей, связанных с первой. Так, машинное пряденье делает необходимым машинное ткачество, и оба вместе влекут за собой химическую и механическую революцию в белильном, красильном и ситцепечатном производствах. А затем революция в способах производства и области промышленности и земледелия обусловила также переворот в средствах сообщения и транспорта.