Сколько молодых людей вот так же, в кино, пожимали, ласкали ее руки, ей было приятно, но она никогда не стремилась к этому, не ждала этого. Сейчас же самым главным в жизни казалось ей прикосновение его руки. Она была бы счастлива, возьми он ее пальцы в свою широкую ладонь. Ничего, ничего ей больше не надо.

Поддержать Лобанова на техсовете мог директор Пролетарской ГЭС Калмыков. За несколько часов до заседания Потапенко позвонил Калмыкову и попросил немедленно подготовить ответ на письмо министра.

— Ах да, техсовет, — рассеянно спохватился Потапенко. — Ну ладно, ладно, твое счастье, можешь не приезжать, пришли кого-нибудь.

Придвинув список членов технического совета, Виктор поставил минус против фамилии Калмыкова. Борисова тоже не будет… Ну, теперь вроде все. В каждом деле нужна подготовка. Управлять людьми — значит предвидеть. И Виктор даже немного жалел Андрея. А вообще ему полезно будет. Сегодня, дружище, тебе предстоит убедиться, что есть еще и другая наука и что с Виктором Потапенко бороться не следует. Потапенко может взять тебя за шиворот, как щенка, и отщелкать по носу. И сделает это он даже не своими руками.

Вопрос о новом плане работ лаборатории стоял последним в обширной повестке дня. Андрей хотел было протестовать, но, заметив, отсутствие Калмыкова, промолчал, надеясь, что вскоре Калмыков подойдет. Через полчаса вместо Калмыкова появился Краснопевцев, союзник, как понимал Андрей, малоавторитетный.

Воздух посинел от табачного дыма. Напряженное ожидание утомило Андрея.

Заседание шло третий час. Члены техсовета тоже устали. Некоторое оживление внес приезд профессора Тонкова.

— Вы разрешите? — стоя в дверях и кланяясь, приятно пророкотал он.

Долгин вскочил, освобождая кресло. Тонков поздоровался с главным инженером, с Потапенко, величественно кивнул остальным и уселся, положив перед собой толстый портфель желтой кожи с монограммой.

— Товарищи, мы пригласили сегодня на заседание Юрия Ильича Тонкова, — провозгласил Потапенко, не глядя на Андрея.

Главный инженер придвинул гостю план работ лаборатории, рассказывая вполголоса, о чем идет речь.

Тонкову нравилось почтительное внимание, которым встречали его производственники. Он считал себя главой школы, ему полагалось руководить институтом, раздавать идеи. Тратить силы на научную работу он не мог и считал неразумным. Он использовал молодых, они росли под его руководством, они выполняли его исследования, и он позволял им быть соавторами, так было лучше для них, по крайней мере их печатали без промедления. Он еле успевал бывать в различных комиссиях, комитетах. Он испытывал удовлетворение от непрерывного потока телеграмм, пригласительных билетов, повесток. Ему нравилось жаловаться на свою загруженность. Он был значим, нужен. И кто знает, может быть, действительно на нем держалась наука?

Когда наконец добрались до последнего пункта повестки дня, кто-то предложил перенести вопрос об электролаборатории на следующее заседание.

Главный инженер посмотрел на Лобанова.

— Обязательно, обязательно надо обсудить сегодня, — горячо сказал Андрей.

Все задуманные Андреем мероприятия упирались в утверждение плана.

Десятки раз Андрей требовал от главного инженера дать возможность лаборатории заниматься хотя бы несколькими научными исследованиями и постоянно наталкивался на какое-то вязкое, изнуряющее, непонятное противодействие. Если бы ему сказали твердое «нет», он мог бы потребовать объяснения. А то все соглашаются, кивают головами… и все на этом кончается. Нет, не кончается, а тянется, тянется без конца. И не придерешься — говорят радушно, искренне: «Разумеется, вот только утвердим план, и тогда — пожалуйста». Все ссылались на план; таким образом, от плана зависело и направление работ, и создание его собственного локатора, и оборудование.

Потапенко неожиданно поддержал Андрея.

— Мы этот вопрос решим быстро, — сказал он, показывая, что отстаивает интересы лаборатории, и в то же время низводя обсуждение в разряд тех удобных, незначительных дел, когда от членов совета требуется лишь проголосовать.

Докладывая о своем новом плане, Потапенко говорил как о предрешенном вопросе, устало, почти небрежно, останавливаясь лишь на наиболее выигрышных местах. Для каждого предприятия у Потапенко был приготовлен сюрприз. Пожилой мастер, кабельщик Наумов, послюнив карандаш, записал себе: «Электронагреватель».

— Давно пора. Костры жжем на улицах. Срам, — пробормотал он.

— Может быть, кое-кому покажется, что в плане мало чисто научных работ, — сказал в заключение Виктор, — но нам следует в этом году прежде всего обеспечить насущные нужды наших предприятий, поднять элементарную культуру производства, а за тем уже приняться и за высокие материи.

Все понимающе улыбнулись. Виктор так же мягко и устало ответил на вопросы и, собрав бумаги, уселся по левую руку от главного инженера.

— Какие будут суждения? — спросил главный инженер.

— Ясно, — пробасил с места директор Комсомольской Тарасов. — План правильный. Лишь бы выполнили.

Слово предоставили Лобанову. Резкий звук его голоса сразу согнал миролюбивое настроение. После мягкой речи Потапенко слова Андрея резали слух своей грубостью.

Он сам чувствовал, что взял излишне круто, что аудитория раздражается против него, но поведение Виктора, и подозрительный приезд Тонкова, и вся обстановка, которая явно складывалась не в пользу Андрея, вынуждали его рисковать.

— У нас сильный коллектив, средства… А вы хотите из пушки по воробьям. Разве так надо использовать нас? Кто же будет решать настоящие проблемы технического прогресса? Выходит, не кому. «Электронагреватели»… — с издевкой повторил он. — Воз можно, для технического отдела это верх науки.

А я гарантирую: вот вы, товарищ Тарасов, поручите это любому инженеру на станции, он сделает нагреватель с тем же успехом, что и мы.

— Как же, больше нам делать нечего, — отозвался Тарасов. Главный инженер постучал карандашом. Чем безнадежнее становилось положение Андрея, тем яростнее он нападал. Вместо плана Потапенко он призывал утвердить план настоящих научных работ. Тут были и усовершенствование автомата Рейнгольда, и автоматизация управления котлами на теплостанциях, и локатор.

Он критиковал каждого из двадцати человек, сидящих перед ним за длинным, крытым зеленым сукном столом, он обрушился на главного инженера и директоров станций, испытывая радость уже оттого, что наконец начался открытый бой.

— …Вы, товарищ Пятников, прославились наладкой приборов, — обращался он к монтеру Пятникову, — а вдуматься, так все ваше умение от нашей отсталости идет. Приборы наши давно пора выбросить и поставить вместо них автоматы, освободить людей от тяжелого труда. Давно пора. Вы не виноваты, товарищ Пятников, но, честное слово, вы мне напоминаете старорежимного писаря с гусиным пером, когда кругом стучат машинистки…

— Регламент! — строго напомнил Долгин.

— Сколько вам надо? — спросил главный инженер. Андрей попросил десять минут, члены совета зашумели. Андрей, ни слова не говоря, сел на место.

Перед ним положили записку: «Правильно. Только не горячитесь». Подписи не было, и эта трусливая поддержка не обрадовала Андрея. Он почувствовал усталость. Мускулы лица ослабли, голова стала тяжелой. По когда начал выступать Наумов, он словно ожил.

Потапенко ввел Наумова и Пятникова в техсовет в качестве парадных фигур: представители рабочих. Заслуженный мастер, Наумов выступал крайне редко, это был добрый, очень мягкий человек из той категории безответных, скромных работяг, для которых легче проработать целый день, чем сказать пятиминутную речь. Однако сейчас, конфузливо тиская в пепельнице дымящую папироску, Наумов сказал, что все же локатор им, кабельщикам, понужнее электронагревателя.

Вслед за Наумовым выступил Пятников и бойко отчитал и Наумова и Лобанова. Не касаясь существа дела, он начал говорить о рабочем классе, о техническом прогрессе, о том, что Лобанова не интересует инициатива рабочего класса, ему ничего не стоит обидеть рабочего человека.