— Ну, к счастью, как я уже сказал, я не влюблен. Мне хотелось бы встречаться с ней, но на этом все.

— Если это все, почему бы тебе не найти кого-нибудь еще для встреч? Того, кому ты нравишься, и кто не будет работать на Дерека Эмброуза. Он самый известный сукин сын.

Маркус рассмеялся.

— Да, думаю, ты прав. Он лучше предпочтет подать запрос в Верховный Суд, который вынесет приговор по поводу однополых браков и это будет джек-пот, нежели пойдет на уступки.

— Только после тебя, — сказал Алекс, когда они выходили за дверь.

Пока они оба шли по коридору в студию, Маркус не мог отделаться от ощущения, что ему совсем не хотелось встречаться с кем-то еще. Он хотел видеться только с Рене. И еще было кое-что в словах Алекса. А именно — его жизнь действительно перевернулась с ног на голову.

Рене вытащила термометр изо рта у матери и посмотрела на него.

— Отлично! — произнесла она, улыбаясь Элис.

— Я же сказала, — ответила мама. — Доктор сказал понаблюдать первые семь дней, а сегодня — десятый. После лечения — девятый. Тебе уже пора остановиться.

— Мам, — воскликнула Рене, забирая поднос с завтраком с тумбочки, — это же не больно померить температуру еще пару дней. Нет никакой волшебной формулы, чтобы ты быстрее оправилась от химиотерапии, ты будешь еще слабой. Но не словить какую-нибудь инфекцию — это очень важно на данный момент. Ты сильная, и ты сможешь справиться со всем.

Элис вздохнула, затем слегка улыбнулась Рене.

— Я знаю, дорогая, знаю, ты делаешь все возможное, чтобы я выздоровела. Я очень ценю это и очень тебя люблю. Но мне хочется, чтобы ты нашла что-то для себя.

Рене смотрела на истощенное тело матери, ее изуродованную грудь после операции, закрытую футболкой, и маленький пушок волос, просвечивающий на коже головы.

— Ты же знаешь, мне не нужно что-то для себя. Если бы я смогла заплатить за сиделку, которая могла бы быть с тобой двадцать четыре часа семь дней в неделю, я все равно бы не смогла, оставить тебя на нее. Ты потратили на меня двадцать лет. Теперь пришла моя очередь. Мне нравится…, — она замолчала и подмигнула Элис. — Это же не будет длиться вечно.

Ее мать рассмеялась, и Рене спокойно покинула комнату, испытывая маленькую надежду, которую она не чувствовала уже долгое время.

Когда она прибыла на работу, чувство надежды Рене было разорвано в клочья, скомкано и выброшено в мусорную корзину, стоящую где-то вдоль дороги. Очень рано утром она встретилась со своим братом в реабилитационном центре, где он и находился, и эта встреча стала полной катастрофой. Дэвид выглядел расстроенным и одиноком, и его прогресс в выздоравливании замедлился. Он так хорошо шел к выздоровлению — большая часть мелкой моторики вернулась, он уже мог вести беседы, но он с трудом поднимался и спускался по лестнице, при этом не мог вспомнить название множества предметов, заставляя его израненную душу подыскивать самые простые слова, заикаясь, например, такое просто слово, как «метла». Школа, в которой он учился, предоставила репетитора, который приходил в реабилитационный центр, чтобы Дэвид не отстал от программы, но его перестали навещать друзья, занимаясь обустройством своих собственных жизней и решая свои собственные драмы. Короче, он был одинок и подавлен, и Рене была не уверена, что сможет каким-то образом поднять ему настроение, учитывая ее заботы, связанные с матерью.

Она опустилась за свой рабочий стол, положила сумочку и обед в ящике стола, опустила голову на руки, чувствуя себя еще раз побежденной. Страховая компания готова оплачивать только тридцать дней пребывание Дэвида в реабилитационном центре. В этот момент он может получить любые процедуры амбулаторно, а дальше лимит будет очень ограниченным. Ему просто необходимо пройти как можно больше процедур, пока он находится в центре прежде, чем оправиться домой. Но никакого положительного результата не предвидится, если он будет прибывать в таком упадническом состоянии.

— Мой брат заставляет тебя спать на своем рабочем месте?

Рене подскочила, уставясь в темно-синие голубые глаза, которые преследовали ее во снах после той ночи в гараже. Она почувствовала, как ее лицо залила краска и изо всех сил старалась не показывать, насколько рада видеть его.

— Доброе утро. Прости, еще нет и восьми, я не ожидала, что кто-то может прийти сюда.

— Пожалуйста, скажи мне, что ты спала не за рабочим столом, — он подмигнул.

Она засмеялась, несмотря на то, насколько неловко себя чувствовала перед ним.

— Нет, конечно, я приехала несколько минут назад, но не думаю, что я уже проснулась.

— Ах, — произнес он, с улыбкой рассматривая ее лицо. Теплой улыбкой. В ней было столько тепла, что почти воспламенился ее рабочий стол из дерева. — Ну, я рад, что твой организм требует свое. — Его взгляд опустился ниже, и его глаза потемнели еще больше. — Очень рад.

— Маркус, — предупредила она.

Его глаза тут же вернулись к ее лицу и снова стали мягче.

— Мне кажется, ты выглядишь измученной и усталой. Мама и Дэвид в порядке?

Она вздохнула. Ей явно не следовала с ним вести разговоры о своей семье, но она так устала и была так расстроена, и рядом с ней фактически не было никого, кто интересовался ее проблемами.

— С мамой все в порядке. Она еще слаба, но все говорят, что она идет на поправку. Сейчас моя сама большая проблема — Дэвид. У него большой прогресс, но...

Маркус присел на корточки рядом с ее столом, чтобы видеть ее глаза.

— Но что? — тихо поинтересовался он.

Она сжала зубы, ненавидя себя, что оказалась в таком отчаянии, и опять обратилась к мужчине, для которого она…. она ничего не значила.

— Его восстановление замедлилось. Есть некоторые навыки… с которыми он не очень хорошо справляется, и это сводит его с ума. Он подавлен и обескуражен и хуже еще то, что медицинская страховка заканчивается через тридцать дней. А он за такой срок быстро не поправиться, — она взглянула на Маркуса и почувствовала, как у нее сжалось горло. — Боюсь, если он не будет поправляться, он никогда не сможет стать прежним. Это очень плохо. Это очень плохо, потому что он не сможет вернуться к нормальной жизни.

Маркус положил руку ей на щеку, и она прильнула к ней, не могла не прильнуть, его рука так успокаивала и была такой теплой. Ей было необходимо к кому-то прижаться, к кому-то кто мог ее понять, поддержать, она нуждалась в этой поддержке, как в дыхании.

— Знаю, это тяжело, но не сдавайся. Не отказывайся от него, не теряй надежду. Ты самая сильная женщина, которую я когда-либо встречал, и он такой же, как и ты, сильный. Он увидит, что ты борешься за него, и будет с усилием бороться за себя. Возможно, он захотел взять перерыв на несколько дней, но если ты сдашься, он тоже опустит руки. Поверь мне. Я четко знаю, какое влияние своим примером могут оказывать старшие братья или сестры на младших, — он улыбнулся, и она ничего не могла с собой поделать, но у нее возник образ Дерека, который читал очередную лекцию Маркусу, она захихикала.

— Спасибо, — ответила Рене.

Их глаза встретились, и столько промелькнуло в их взгляде, что у нее поплыла голова, а сердце забилось, пустившись в галоп. Она ощущала запах его цитрусового одеколона и заметила легкую небритость, видно сегодня утром, после смены, он не успел еще побриться. Все ее чувства опять встрепенулись, несмотря на то, что она запрятала их очень глубоко, но единственное, совершенно отчетливо она понимала сейчас — если он попытается ее поцеловать, она не сможет противостоять ему. Он, словно совершал под нее подкоп, а она как собака, которую манили сахарной костью.

Но сейчас он не попытался ее поцеловать. Вместо этого он отдернул руку, кожа на щеке лишилась его теплоты, а сердце почувствовало себя одиноким.

— Я не охочусь, — прошептал он. — Это гораздо большее, и я собираюсь доказать тебе это. — Он встал, грустно улыбнулся и пошел в кабинет своего брата, забрав с собой какую-то ее часть.