По учинении сего, собрав всех на корабле у него находящихся служилых людей, говорил им, чтобы ему никак не можно было повелевать толь храбрыми людьми, если бы он снес, чтобы кто-нибудь хотел коснуться до его чести. А когда между ими такой человек находится, который почитает себя его храбрее и мужественнее, то готов показать ему его заблуждение посредством ружья, или пистолета, или меча. Если же они сделали ему честь и избрали его своим Капитаном, то хочет он наблюдать свою должность и над лежащим образом сохранять команду, что все храбрые и искусные люди почитают, конечно, за необходимо нужное, и о чем ропщут только одни подлые и трусливые души. Говорил им, что убитый Офицер достоин смерти, понеже к возмущению на корабле и одного мятежника довольно, от чего напоследок немиминуемая погибель должна последовать. «Сказанное мною, — примолвил он, — повторяю я еще раз: если кто хочет поменяться со мною пулями, то я готов его удовольствовать. Но, пока ношу на себе чин Капитанский, по тех пор хочу быть настоящим исполнителем оного, и самый отважный между вами должен повелениям моим повиноваться».
Толь неустрашимый поступок Капитана прекратил вскоре смятение; после чего содержал он команду свою весьма строго, и всякой, почитая его исполненным честности человеком, страшился его озлобить.
Спустя по том два дня, наехали мы на Гишпанский корабль и на две шлюпки. Мы вскоре завладели оным, не видя себе особливого сопротивления, хотя народу на нем было человек с восемьдесят, а нас только девяносто.
На сем корабле находилось 90 пушек; однако толь великая артиллерия причинила нам весьма мало вреда; две же шлюпки были Аглинские и шли в Кампехию с съестными припасами, в которых мы немалую претерпевали нужду. Накануне нашего на них нападения захватили их Гишпанцы и, хотя они уйти от них старались, однако мы их перехватили. На них находилось двенадцать человек Агличан, из коих четверо к нам пристали. При сем случае Капитан наш оставил прежнее наше судно, а вместо оного пересел на корабль, который назвал Василиском, три же шлюпки отдал Гишпанцам. Прочих восемь Агличан, кои у нас остаться не хотели, взял он к себе на корабль с тем обещанием, чтобы чрез несколько дней высадить их на берег на восточной стороне Ямайки; шлюпки же, которой они у него просили, им не дал, чаятельно опасаясь, чтобы по возвращении их не отправлено было несколько военных кораблей для чинения над ним поисков или, может, и надеясь увезти их с собою, понеже в самом деле ни мало он о том не думал, чтобы их по обещанию своему высадить на берег.
Сия полученная добыча обрадовала всех корабельных служителей; ибо чрез то имели они месяца на три всякого запаса, а деньгами тысяч до ста осьмидесяти золотой и серебряной монеты. На бывшем сражении потеряли мы только три человека; но присообщением к нам четырех Агличан прибыл к нам еще один человек.
Недели с три не попадался нам никто; почему Капитан наш намерялся разъезжать подле гавани; и как на корабле пресная вода почти вся взошла, мы же неподалеку от реки Тагры находились, то взошли в оную, пустили якоря и боты свои послали на берег для промышления пресной воды.
Запасшись оною довольно, поехали мы к гавани и между Портобеллой и Карфагеной увидели Французский сорокапушечный корабль, который напал на нас без всякого замедления. Мы зачали стрелять по нем из пушек, и причинили оному немалый вред. Он нам ответствовал равномерно; и, хотя при том потеряли мы людей немного, однако чувствительный вред причинили они нам в парусах и в канатах. Наконец почел наш Капитан за нужное взбежать на неприятельский корабль; мы исполнили его повеление, но приняли нас так неустрашимо, что немногие могли избегнуть смерти. Неприятели равномерно старались завладеть нашим кораблем; и если бы не удалось нам разбить у них пушками большую мачту, то бы они, конечно, верх одержали. Чрез то могли мы иметь время от них уйти, причем и ветр нам способствовал немало, так что чрез несколько часов потеряли мы неприятельский корабль совсем из виду и нашли, что у нас 42 человека убито и 15 ранено. Урон сей был для нас весьма чувствителен и побудил нашего Капитана, переменя свой путь, идти в Кампехию, надеясь получить там более народа.
Для утверждения сего собрал он своих подкомандующих, и предложил им о сем намерении. Они все согласились, что сие самое лучшее средство, и многие говорили, чтобы с корабля пересесть на первую захваченную шлюпку. Капитан ответствовал на то, что о том и тогда можно думать, когда им какое судно попадется.
Они начали исправлять канаты и паруса, и старались привести все в хорошее состояние, как вдруг погода переменилась, и покрытое густыми облаками небо предвозвещало нам предстоящую погибель. Начале гром, и поднялся великий ветре. Наконец сделался такой сильный громовой удар, что от оного нашу главную мачту сломило. Потом последовала великая непогода, море взволновалось, ветр дул чрезвычайным образом и небо покрылось претемными облаками, так что мы никакого светила, кроме ужасной молнии, не имели. Капитан наш, будучи совершенный мореплаватель, делал всякие нужные приуготовления и велел сломить мачту в самой скорости. Буря продолжалась пять дней, и мы уже почитали себя совсем пропащими. Посреди сей столь великой опасности, которая бы тех несчастных убийцов должна была побудить к трудам для будущего их благополучия, слышимы были токмо проклятия. И так отдались мы на произволение волнам и ветрам; к нашему еще счастью, корабль был столько тверд, что воды в него не натекло, и Капитан наш ничего более не опасался, как чтобы нас не бросило к каковому-нибудь берегу. Я, впрочем, ни о ком из сих хищников не сожалел, как о Капитане; ибо он с нашими всегда учтиво обходился, так как и все люди его породы обыкновенно делают. Он рассказывал мне некогда сам, что сей род жизни избрал против своей воли, и что ничего столько не желает, как чтобы оное оставить, сколь скоро сие ему сделать можно будет. Но понеже он ни малой надежды не имел к своему прощению, ибо содержал разбойнический корабль и, сверх того, умертвил Ботсмана, то и принужден был для своей безопасности продолжать такую жизнь. Один он только показывал, что какой-нибудь закон исповедует. Я не слыхал от него во все время непогоды, чтобы он клялся или поносил, но видел, как он, воздыхая тайно, произносил часто: «Боже! буди мне милостив!» В седьмой день лишила нас буря нашего Капитана и еще двух человек, кои выброшены были с корабля волнами. Урон нашего Капитана умножил наше несчастье; и как непогода ни мало не утихала, то мы к спасению нашему лишились всей надежды.
В десятый день поутру, часов в девять, нанесло нас столь сильно на камень, что все выпали из качалок, а гребцов бросило на колени. Тогда начали из всех сил выливать насосами воду; но корабль наскочил в другой раз на камень, и мы покрылись волнами, так что я ни корабля, ни людей не мог видеть. Ухватясь нечаянно за бревно, выплыл я наверх и, призывая Всевышнего на помощь, во всех учиненных мною злодеяниях приносил чистосердечное раскаяние, и твердое положил намерение, если Бог избавит меня от сей опасности, впредь все мои помышления, слова и дела располагать по Его предписанию, и благоговейной жизнью показать мое благодарение.
Понеже лишились мы компаса и Капитана, который в мореплавании был весьма искусен, то не знали, на каком берегу находились. Брус, за который я держался, прибило напоследок к берегу. Куда девались мои товарищи, того я не знал, а думал, что они все потонули; и уже спустя после сего происшествия несколько лет, нашед в Англии одного из тех, которые в разбойнической шайке не хотели остаться, узнал, что он и еще семеро других особливым Божиим попечением спаслись на досках, и взяты были Индейскими рыбаками, у коих прожили они целые два года в великом довольстве; что они в один день, отъехав с ними на ловлю от берега верст на шесть и увидя вдали корабль, показывали Индейцам, какое желание имеют возвратиться в Европу; в рассуждении чего Индейцы дали им осьмивесельное судно, на коем и пристали они к кораблю, который был Французский и на котором доехали до Рошели, откуда возвратились в Англию.
Как всякому жизнь мила, то за спасение меня приносил я Богу нелицемерное благодарение, почитал себя весьма благополучным, хотя и на безызвестном мне берегу находился и лишен был всякого к сохранению своему пропитания. Но я положился во всем на Провидение и уповал, что оно, даровав мне живот, и при сем случае не оставит. Отчаяние почитал я недоверенностью к Богу, почему предался совсем Его защищению и пошел в лежащий неподалеку от берега лес.
Буря, которая, казалось, для искорения сих поносных врагов человеческих восстала, утихла по разбитии корабельном. В лесу нашел я всякого рода Индейских плодов, коими и утолил свой голод. Мне хотелось, хотя и не без страха, узнать, на жилом или пустом месте, на острове или на твердой земле я находился.
В лесу проходил я до самого вечера и, опасаясь диких зверей, взлез на превысокое дерево, на котором до самого утра пробыл, не могши сомкнуть глаз ни на минуту. Спустя с час по наступлении ночи, испужался я чрезмерно, услыша на воздухе человеческий голос; и хотя того языка и не разумел, однако упомнил несколько слов.
Если кто в подобных моим обстоятельствах находился, тот может лучше представить себе тогдашний мой страх, произведенный во мне толь странным приключением. День уже настал часа с два; однако я не осмелился слезть с дерева. Но видя, что мне нечего опасаться, сошел на землю и продолжал путь свой далее к востоку. Часа чрез три вышел я из лесу на приятный луг, усеянный прекраснейшими цветами и обнесенный с другой стороны забором, за которым лимонные деревья стояли. Сей взор и покрытые хлебом поля, кои я мог вдали приметить, заставили меня думать, что сие место обитаемо каким-нибудь просвещенным народом.