Потом он перестал ревновать. Он снова почувствовал незыблемость своих прав, и матушка Елена могла сидеть на могиле, сколько хотелось её душе.

Приходя сюда, она точно отпирала комнату, замкнутую целый день, и, никем не стесняемая, свободно двигалась в ней.

Всё случайное, копайское — отец Михаил, дети, семейная жизнь, нужда — оставалось позади. Здесь было только незыблемое, настоящее — её единственная любовь. Никанор не умер. Он только ушёл. Очистившись и преобразившись, он лежит под землёй, в песке, таком же белом и нежном, как там в пещере, где она хотела его спасти.

Матушку Елену долго мучило то, что она совсем забыла его лицо. Она помнила его фигуру, его движения, его слова, но она не могла вспомнить его лица. Ей казалось, что Никанор не хочет ей чего-то простить.

Но через год, никем не посаженный, на могиле начал разрастаться розовый куст. Это было знамением для неё. С тайной и глубокой радостью она ждала и, действительно, скоро Никанор явился ей во сне. Он подошёл к ней, она увидела его ясное и спокойное лицо и он сказал:

— Я тебя люблю и буду с тобой всегда.

С тех пор матушка Елена видела его почти каждую ночь. Он стал неразлучен с ней. Он говорил с ней, внушал ей глубокие и важные мысли, поддерживал и ободрял её, когда ей было тяжело. Он знал всё, что происходило в семье, успокаивал и давал советы, когда её волновали дети, указывал, когда она была не права в ссорах с мужем, и помогал даже в мелочах. И он же через несколько лет дал ей последнее утешение, сказав:

— У тебя подрастает старшая дочь. Надейся и сделай так, чтобы она получила то, чего не досталось тебе.

После этого у матушки Елены появилась большая цель. Брезжущим светом она озарила тёмную даль, и матушка Елена стала жить, перенеся все надежды и мечты на своих детей, примирённо ожидая времени, когда и она ляжет рядом с Никанором в сухой песок, под ровный гул сосен и дубов.

Кружок растаял сам собой. Часть скосила коса. Часть разбрелась неизвестно куда. Остальные ушли в сытую жизнь. Павел Осипович остался один.

Эта зима была ужасна для него. Уже год, как его исключили из университета, и он не предпринимал ничего. Жил случайной работой, которую доставал у знакомого статистика, плохо ел, никого не видел, по целым дням сидел в Публичной Библиотеке и мучительно копошился на тёмном, холодном и липком дне.

В глухой переулок, где он жил в ободранной, жалкой комнате, заходили к нему только Катя Незванкова и Перелётов, уже поженившиеся, оба маленькие, жалкие, испуганные, по-прежнему робко верившие в него. Но Павел Осипович только пугал их. Он то молчал, как истукан, то плакал, то начинал возбуждённо говорить непонятные слова.

Ему было всего 27 лет, но за эту зиму он окончательно полысел. Его угловатый череп блестел, как полированный шар. Глубокие складки прорезались между бровями, худое лицо стало коричнево-жёлтым, под длинным и тонким носом висели тёмные усы, с подбородка тёмным клином спускалась узкая борода. Катя Незванкова — всё-таки женщина! — находила, что Павел Осипович стал очень хорош. Похож на средневекового художника — забыла только какого. Но его глаза! Они преследовали её, как кошмар. Они сделались совсем чёрными — так сильно расширились зрачки. Эти глаза снились ей по ночам. Она вскакивала, похолодев от ужаса, и ей казалось, что жить больше нельзя, потому что вся жизнь попала в тупик…

Когда настала весна, Павел Осипович стал очень много ходить. Беспокойные предчувствия погоняли его. Он ходил по вонючим, с облупившимися берлогами и ревущими трактирами улицам, где кишели кривоногие дети, озверелые мужики, пьяные и хулиганы. Его узкогрудую, длинноногую фигуру встречали на главных улицах, на рынках, на мостах, в рабочих кварталах и общественных садах. Жадно оглядываясь, он порывисто шёл, и всё больше отчаяния было видно в его блестящих глазах.

— Какие страшные, слепые и немые лица!.. Какие птичьи, рыбьи, звериные глаза, лбы, губы, носы! Нет голов — только морды! Нет духа — одна беспомощная, изуродованная, смрадная плоть!..

На него оборачивались иногда — такое у него было измученно-вдохновенное лицо, и такие он делал странные жесты руками, точно у него рвался отчаянный крик:

— Придите ко мне!..

Белые ночи — сумасшествие Петербурга. Бледно-мерцающее небо, чёткие отражения в бездонных водах, широкие перспективы слепых улиц и мёртвых площадей, по муравьиному расползающиеся кучки людей, громадный призрак туманной реки…

Павел Осипович перестал спать. Он целые ночи проводил на набережной Невы. Взвившийся над площадью всадник, могучий собор, адмиралтейство, крепость на той стороне и дворцы — особенно зимний, коричневый, с колючей крышей и извилистой оградой, точно лапы, голова и хребет дракона — вот были враги, каменные чудовища, властно разлёгшиеся по берегам мистической реки.

Неодолимая сила тянула его сюда. Громады оживали, в них чудились колоссальная тяжесть и тупая прожорливость допотопных зверей. Они потягивались и шевелились, не зная дум и безжалостно размалывали в кровавую кашу мириады существ. Потрясённый Павел Осипович убегал, но возвращался, снова крался и, как заворожённый, смотрел.

Ужас бессилия! Разве возможна борьба? Ведь это удары о гранитные глыбы обезумевших от отчаяния комаров! И эти немые лица ползущих у ног чудовищ людей, уже размолотых, безголовых, не понимающих и не ищущих ничего!..

Действительность сдвигалась, в голове закипал бред. Павел Осипович проклинал, грозил кулаками, кусал землю и бился о каменные парапеты головой. Потом ослабев, подавленный мраком, сидел в прилегающих скверах.

И из мрака надвигалось непонятное, ползло, как тяжёлая туча, мгновенными молниями сулило какое-то освобождение и свет. Слабый мозг ещё не понимал.

Но в одну из ночей это произошло. Лопнула мёртвая кора и, вырвавшись, заплясало под черепом раскалённое добела и слепящее — не мысли и образы, а живое, более сильное, чем он сам. Прежний человек мгновенно сгорел — Павел Осипович переродился и с невыносимым восторгом почувствовал, что стал борцом…

Через три дня после этого Катя Незванкова получила через посыльного толстый пакет. Когда она с удивлением раскрыла его, там оказалась связка гектографированных листков. Наверху каждого стояло:

Ниже была печать, представляющая круг с нацарапанным внутри словом: «Итак» и дальше шёл текст:

Прочитав это, Катя Незванкова долго плакала от горя и страха. Затем, когда вернулся со службы Перелётов, они вместе побежали к Павлу Осиповичу, но оказалось, что он уже исчез. Хозяйка рассказала им, что он два месяца не платил за квартиру, возвращался домой только по утрам, ничего не ел, был не в себе, плакал, разговаривал и будто молился сам с собой, а четыре дня тому назад прибежал утром весёлый, целый день плясал и кричал, потом ушёл и с тех пор пропал.