Беркутов все ласкал ее руки.

— Да будет вам, Михайло Николаич, — с неудовольствием сказала она, освобождая свои руки.

Она вынула платок и стала вытирать глаза. Слезы все еще падали с ее длинных ресниц на колени. Бусы на ее груди шевелились и играли фиолетовыми огнями.

— Конечно, обыск этот меня растревожил, — добавила она, снова приходя в себя, — а Трегубов-то нам ни сват ни брат. Что он нам родня, что ли? — вскинула она глаза на Беркутова.

— Да конечно же, да конечно же, голубушка, — успокоительно говорил Беркутов, — помните вы это во всякую минуточку и, главное, не заговаривайтесь! А если уж у вас есть потребность говорить о том, о том… — Беркутов на минутку замялся, как бы подыскивая слова, и добавил: — О том, чего никогда не было, так вы лучше молчите. Поверьте моему искреннему совету! Так до свидания, голубушка. А я сейчас в город поеду. Прикажете кланяться Валерьяну Сергеичу? — Он пожал тонкую руку молодой женщины и пошел вон из сада. Но от калитки он снова быстро вернулся к ней. — Слушайте, — сказал он совершенно серьезно, — помните мой совет. При постоянных говорите как можно реже, в особенности о трегубовском деле. А то у вас одна несчастная слабость начинает являться. Будете слушаться?

— Хорошо, — прошептала Настасья Петровна.

— И всегда помните, что я ваш искренний друг, — добавил Беркутов и скрылся из сада.

Через два часа он был уже в городе. Когда он подъехал к номерам, где он всегда останавливался, навстречу к нему выбежала бойкая горничная с подвитыми кудерками над выпуклым лбом.

— Пересветов здесь остановился? — спросил он ее.

Горничная схватила одной рукой его подушку, а другой маленький сак.

— Здесь.

— А номерок для меня недорогой найдется?

— Пожалуйте-с, как не быть.

Горничная, виляя бедрами, повела его вверх по крутой лестнице. Беркутов последовал за нею.

— Вот вам и номерок, — сказала горничная, вводя Беркутова в маленькую и затхлую комнатку. — Еще чего вам не потребуется ли? — спросила она Беркутова, положив на железную кровать подушку и сак.

— А чего у вас можно достать? — спросил тот, улыбаясь уголками губ.

— Да все-с!

— Например?

Горничная звонко расхохоталась и выбежала вон.

— Да ты постой, — крикнул ей вдогонку Беркутов. — Пересветов в котором номере?

Горничная на минуту вернулась и заглянула в дверь.

— В девятом, — отвечала она и снова с хохотом исчезла в коридоре.

Несколько минут Беркутов задумчиво ходил из угла в угол по затхлой комнате. Затем он оправил костюм, поглядел на себя в зеркало и пошел в номер Пересветова.

— Входите, — воскликнул чей-то пьяный голос, когда Беркутов постучался к Пересветову.

Он переступил порог. В комнате было накурено до одурения. У стола, сплошь заставленного всевозможными бутылками, сидели три человека. Пересветов сидел с краю, в кресле, вытянув долговязые ноги чуть не на средину комнаты. Увидев Беркутова, он с трудом поднялся на ноги и, покачиваясь, подошел к нему.

— Здравствуй, дружище, — проговорил он с пьяной усмешкой и припал к его лицу мокрыми губами, — ты ведь мой друг? Миша, а Миша? Друг ты мне или нет?

— Эка ты, братец, до чего накачался, — усмехнулся Беркутов, — винищем от тебя на девять миль несет.

— Эй, вы, черр-ти! — обернулся, покачиваясь, Пересветов к сидевшим у стола людям, — знакомьтесь с моим наилучшим другом!

Люди, сидевшие у стола, приподнялись со своих мест. Первым к Беркутову подскочил белобрысый юноша в сапогах бутылками, синем сюртуке и в вышитой рубахе навыпуск. Вышитый подол рубахи торчал сзади из-за разреза его сюртука острым углом и напоминал собою сорочий хвост.

— Купеческий племянник Петр Петрович Верешимов, — шумно расшаркался он перед Беркутовым, — ближайший родственник Ивана Иваныча Верешимова.

И, пожав руку Беркутова, он отошел к столу. Вслед за ним к Беркутову подошел черноволосый, долгий и прыщавый, одетый так же, как и первый, но только без сорочьего хвоста сзади. Он тоже шаркнул ногами и буркнул:

— Купеческий племянник Тихон Никешкин.

— Тихон с того света спихан, — расхохотался Петр Петрович.

— Этот племянник у меня лесу две десятины купил за семьдесят пять целковых, — сообщил Пересветов Беркутову и полез целоваться к Тихону.

Очевидно, все они были в градусах. Беркутов поглядел на синие облака дыма.

— Вы бы, свиньи, хоть окно-то отворили, — сказал он, не обращаясь ни к кому в особенности и распахнув настежь оба окна комнаты. — Чайком ты меня угостишь? — обратился он к Пересветову и похлопал его по спине.

— Тебя? Друг… Конечно… Дуняша! — крикнул тот.

В комнату вошла смешливая горничная, вносившая вещи Беркутова.

— Дуняша, самовар! — приказал Пересветов.

Долгоногий Тихон затянул во все горло:

Петр Петрович ни с того ни с сего расхохотался на всю комнату.

— Этот племянник у меня лесу две десятины купила, — снова сообщил Пересветов Беркутову, показывая на зевающего Тихона.

горланил тот.

— Ты чего это закружил-то? — спросил Беркутов Пересветова.

— Так, — отвечал тот, — сердце у меня, друг-приятель, сосет. К разоренью я ведь иду. Через год мне крышка! Продадут именье-то мое! Вот я с горя и кружу. Пропадать, так уж пропадать!

Пересветов внезапно рассмеялся.

«Э, да ты крепок!» — подумал про него Беркутов.

Но Пересветов уже не смеялся и глядел перед собою широко раскрытыми и полными страха глазами. Лицо его сразу побледнело.

— Тошнехонько мне, — простонал он, крутя головою, и тотчас же крикнул:

— Тихон, друг, водки! Ты меня любишь!..

— Этот племянник у меня лес купил, — снова сообщил он Беркутову.

— Тишка, прислуживающий, и мне пива! — загоготал Петр Петрович.

Он, очевидно, привязывался к Тихону. Но тот благодушно налил и ему.

Беркутов покачал головою.

— Будет тебе водку-то глушить, — сказал он Пересветову и отобрал у него рюмку. — Пей лучше со мною чай, ты и без того пьян, как два сапожника. Или не хочешь ли сельтерской?

— Друг… сельтерской, — простонал Пересветов и, плача, полез к Беркутову целоваться, — сельтерской, — шептал он всхлипывая, — сельтерской…

Дуняша внесла самовар и поставила его на стол, опростав место из-под пустых бутылок.

Тихон, глядя на нее, размахивал руками и пел:

— Да вы что, куделью, что ли, торгуете? — спросил его Беркутов и, повернувшись к Дуняше, добавил: — А вы, голубушка, принесите сюда поскорее шесть бутылочек сельтерской.

И он вручил горничной деньги.

Тихон стал заваривать чай. Очевидно, он был здесь за хозяйку. Петр Петрович, чуть покачиваясь, ходил по комнате, виляя сорочьим хвостом. Между тем, в комнате совершенно стемнело. Дуняша принесла сельтерскую, откупорила бутылка и зажгла лампу. Пересветов с жаждою пьяного выпил залпом три стакана. Тихон подал Беркутову стакан чаю.

— Мы не куделью торгуем, а лесом, — сообщил он ему. — Куделью его тетка занимается, — показал он рукой на Верешимова.

Беркутов поглядел на Тихона и рассмеялся.

— Эко вы вспомнили. Я ведь об этом с вами в третьем году еще говорил!

Он стал пить чай. Пересветов сидел рядом в кресле, с бледным и усталым лицом. Он все еще был пьян. В комнате на минуту стало тихо.

— А где-то теперь Трегубов? — внезапно спросил Тихон и обвел присутствующих пьяными глазами. — Первый богач в уезде был и пропал ни за грош. Вот они денежки-то! Много через них народу гибнет.

— Да, ловок, должно быть, тот паренек, — заметил Верешимов, — который все это дело оборудовал. Двести тысяч за единый мах заработал и никаких следов после себя не оставил, словно он с неба пришел и на небо ушел.