И тут случилось несчастье. Окончательно убедившись, что Нельке деваться некуда, поняв, что теперь она по любому выйдет за него, Петр сорвался. Нет, он ни в коем случае не был каким-то злодеем, обманувшим ее. Просто сдерживающие мотивационные механизмы в виде «выпьешь — пошлю на три буквы» перестали его пугать. Остальное, как желание создать семью, любовь к Нельке и будущему ребенку, все это осталось. Он искренне хотел больше не пить. Он просто сорвался. Самое страшное, что рациональная сторона его подсознания оказалась абсолютно права — Нелька даже и не подумала его бросать. Всякие условия и ультиматумы оказались давно забытыми и несерьезными. Нелька страшно хотела семью! Она стоически стала выискивать его по дружкам, тянуть пьяного к себе в комнату по крутым лестницам. От таких упражнений ее беременный живот иногда побаливал, но не так чтоб сильно. Но Нелина любовь сослужила злую службу с Петром — его тормоза совсем отказали. Она ведь даже не ругала его. Тихо стояла и плакала, отмывая его рвоту и стирая его трусы. Когда он был более-менее вменяем, то просила, умоляла, стояла на коленях, валялась в ногах, шептала ему на ухо, вслух мечтая о будущем… Тщетно. У Петра начался запой, чего раньше никогда не было. Вдруг деньги исчезли полностью. Какие там фрукты и овощи — Нелька две недели ходила просто голодной. Конечно, можно зайти к соседям, к Колобку — эти последнее для беременной подруги отдадут! Нелька так и поступала, но только в моменты, когда совсем невмоготу. Да, она простая примитивная лимитчица, но и у нее есть гордость. Ей стыдно за Петра.

И вот Нелька не выдержала. Петр пришел пьяный и с ободранным лицом, тут она ему и закатала первый и последний скандал. А ведь это был день аванса! И он не дал ей ничего. Она сказала, что отныне она будет жить исключительно на свои деньги — ей нужно хотя бы элементарно хорошо кушать. Но видимо запой уже сделал свое дело — Петр совершил поступок, которого Нелька от него никогда не ожидала. Он вырвал из ее рук ее же кошелек и быстро убежал. Она гналась за ним, почти до вахты, и наверное, догнала бы, если бы так не заколотилось сердце и не налился противной тугой болью низ живота. Испуганная баба Аня выскочила из своего закутка, и усадила Нелю к себе на вахтерский стул. Минут через десять боль прошла, и Нелька размазывая сопли и закрывая рукой слезы пошла к себе в комнату.

Петр вернулся часа через два. Гораздо пьянее, чем был, да еще принес с собой две бутылки водки. Он кинул Нельке ее пустой кошелек и предложил ей с ним выпить. Неля молча взяла водку и выставила ее за дверь. Вообще-то было желание все разбить, но она просто вспомнила тот вечер, в день, когда только узнала о своем залете, и ей очень захотелось повторить нечто подобное. Ее простенький расчет сработал — Петр вышел в коридор за водкой, а Нелька проворно закрыла дверь за его спиной. Не веря больше в надежность шпингалета, она заперла изнутри замок на два оборота.

— Ты, пусти коза! Сука, чё делаешь?!

— Нет, теперь не пущу. Иди пей где хочешь, а не у меня в комнате. Жри свою водяру! Мне плевать. На тебя плевать!

— Ну и сука! Пойду и выжру! Всю выжру тебе на зло!

Нелька бросилась на кровать и зарыдала, уткнувшись носом в подушку. Плакала долго и безутешно, но наконец слезы кончились, и на смену им пришли глубокие порывистые вдохи, как бы с легкой дрожью. Такое бывало с ней очень давно, маленькой девочкой, когда после сильного и длительного рева от несправедливой обиды, вдруг внезапно приходило облегчение в виде таких вот шумных вздохов. Ей самой показалось на момент, что она опять в своем детстве, завершение почти детского плача сработало, как дежавю. Вроде она не прошедшая Крым и Рим, тридцатилетняя стокилограммовая бабища, а снова маленькое, запуганное существо, спрятавшееся между теплой печкой и здоровым мешком с тыквами от страшного, огромного мира с коварно обижающими взрослыми. Эти внезапно навернувшиеся детские переживания стали приятны для нее, она еще пару раз вздохнула, и закрыла глаза. Скоро перед глазами поплыли мутные большие картины, переходящие в неясные пятна, фиолетовые, синие, желто-зеленые на бесконечном бархатном фоне черной пустоты. А потом унеслись и они, и Нелю окутал тихий сон, каким спят вдоволь наревевшиеся дети.

Она проснулась под утро от страшного стука в дверь. Наверное Петр приперся, кому же еще. Однако за дверью явно было несколько человек. Все похоже трезвые, голоса вроде знакомые — мужики со второго этажа. Накинув халат, она поспешила открыть. Точно, перед дверями стояли два парня из 28-й, по домашнему одетые в «спортивку».. Видно, что испуганы.

— Неля, Петр умер. В нашем сортире. Мы в ментовку пока не звонили, к тебе вот пришли…

Втроем прошли в сортир. До Нельки еще не дошла серьезность происходящего, хотя она чувствовала, что парни ее не разыгрывают. А может Петр просто мертвецки пьян? С интересом пересекла некую запретную линию мужского туалета и тут поняла, что что парни не ошиблись. Петр лежал поперек унитаза, как на дыбе. Лицо его упиралось в зассаный пол, и будучи ниже тела налилось синей трупной кровью. Рядом валялись две пустые бутылки. Нелька тихо присела, макнув полы своего халата в туалетную грязь. Она не плакала и ей не было страшно. Коснулась холодной шеи, поднялась и сказала:

— Ну вот и пиздец. Сгорел мой Петенька от водки. Надо бы ментам позвонить…

Потом она долго сидела на подоконнике в коридоре мужского этажа, подходили парни, своя родная лимита, что-то говорили. Она моментально забыла, что бросила курить, стреляла горькую и плоскую мужскую «Приму»и смолила одну за одной. Текли слезы и сопли, она утирала их ладошкой, пальцы становились мокрыми и мочили сигарету. Приехали менты, походили по сортиру, попросили парней помочь вынести тело. Какой-то лейтенант задал несколько вопросов. Вопросы были простыми — когда видела последний раз, был ли пьян, и сколько у него оставалось водки? А вот жила ли она с ним, беременна ли от него, это никого не интересовало. Нелька поняла, что вокруг смерти Петра копошатся лишь мелкие дежурные формальности с полным официальным безразличием. Ей быстро сунули подписать протокол свидетельских показаний, а потом о ее существовании забыли.

Новость моментально облетела общагу. В Нелькину комнату потянулись подруги с соболезнованиями, вскоре приехала Наташка. На работу Нелька в этот день не пошла. А на следующий вышла как обычно. Ее душа переполнилась жалостью. Вначале было жалко Петра. Потом стало жалко саму себя — жизнь показалась окончательно сломанной. Машинально она прокрутила события на полгода назад, и ее взяла досада — почему она послушала ту глупую клятву больше не пить и почему не пошла на аборт? Жалость и досада сменились гневом к тому, кто сидел в ее пузе — она больше не хотела этого ребенка. Работалось плохо, однако Нелька с остервенением начала кидать штукатурку на стены, а когда та вышла, то схватила ведро и сама побежала вниз за свежим замесом, подъемника ждать не стала. Пусть будет выкидыш! Ломило руку от тяжести, дужка врезалась в пальцы, однако ничего не происходило. И тут вечером к ней пришла Верка-Колобок и рассказала один народный рецепт, как ребенка весьма просто убить внутри, а потом вызвать преждевременные роды.

Рецепт был прост — пачка лаврушки на стакан кипятка. Отвар выпить, а сам лист завернуть в марлю и засунуть на ночь во влагалище. Тогда пачка лаврового листа стоила четыре копейки. Вечером Колобок зашла в магазин и взяла сразу десять пачек, к немалому удивлению продавца. Принесла их Нельке. Та, следуя ее инструкциям, запарила, настояла, выпила, завернула, засунула. Колобок просидела с Нелькой до часу ночи, однако ничего не произошло. Утром разболелся живот, но не сама матка, а с боку, где придатки, хотя боль была терпимой. Нелька пошла на работу, а вечером позвала Колобка, и они повторили процедуру. Результат был тот же, но живот болел уже меньше. После отвара немного мучила изжога, но в общем состояние было нормальное. День в день они израсходовали семь пачек, и Нелька уже была готова отчаяться в Колобковой медицине, как вдруг ощутила, что метод работает — шевеления плода полностью прекратились. Она продолжала ходить на работу, таскать там тяжелые ведра с цементом, однако роды не наступали.