При этих словах он неторопливо протянул руку и позвонил. Внезапно он остро ощутил аромат ее экзотических духов. Нет, он не забыл этот пряный запах, который еще долго держался на его одежде уже после того, как он уходил от графини.

Открылась дверь, на пороге появился дворецкий.

– Прощайте, графиня, – сказал герцог. – Вы были очень любезны, что навестили меня. Разумеется, я буду ждать дальнейших подробностей, касающихся нашей беседы.

Изабель протянула руку, и он слегка прикоснулся к ней губами. Графиня направилась к двери, где ждал дворецкий, а герцог вновь отошел к окну. У него не было больше сил смотреть на нее.

Он услышал стук затворившейся двери. Больше не нужно было соблюдать внешние приличия.

Герцог разразился чуть слышными проклятиями, желая, чтобы Изабель сама испытала те адские мучения, которым подвергла его. Он же обречен был мучиться до конца своих дней.

– Я буду очень скучать без вас, матушка! От всего сердца благодарю вас за всю вашу доброту ко мне. – Голос Сефайны звучал так искренно, что настоятельница улыбнулась.

– Сефайна, ты всегда была старательной ученицей, – сказала она, – и надеюсь, живя в миру, ты не забудешь, чему тебя учили мы.

– Я буду помнить все! – взволнованно обещала Сефайна. – По правде говоря, мне очень не хочется уезжать отсюда.

Настоятельница ласково положила руку на плечо девушки.

– Но ты уже выросла и должна занять свое положение в свете. Не забывай, есть люди, которые захотят следовать твоему примеру и которых ты будешь вдохновлять. Ты не должна разочаровать их.

– Постараюсь, – горячо ответила Сефайна.

– Да будет с тобой Господь, дитя мое, – сказала настоятельница.

Сефайна сделала реверанс, поцеловала руку своей наставнице и направилась к двери.

Настоятельница смотрела ей вслед с нежностью, но и с тревогой. Ей не понравилось письмо графини Седжуик, такое холодное и бесчувственное – ничего, кроме указаний о том, когда и как Сефайна должна выехать в Англию.

Настоятельница подумала, что, вернувшись домой, Сефайна будет тосковать по своей покойной матери даже сильнее, чем в первые дни в монастырской школе. Тогда же ее горе было безутешным. В школе она постепенно от него оправилась, но лишь потому, что как монахини, так и ученицы, девочки из знатных семей, очень бережно относились к ней. Окруженная их вниманием, она привыкла к школе и полюбила ее. Проезжая по улицам Флоренции, Сейфайна прощалась с ней. Нигде в мире, даже в Англии, думала она, нет другого такого прекрасного города, свидетеля стольких исторических событий.

Следуя указаниям графини, настоятельница поручила Сефайну заботу одной из монахинь, которая должна была отвезти девушку на родину. Сестра Бенедикта была немолодой, очень умной женщиной. Она происходила из аристократической итальянской семьи и приняла постриг, когда ее жених был убит на дуэли. Хотя их брак, как это принято у знатных родов Европы, устраивали родители, она его любила. И, потеряв, удалилась от мира в монастырь.

Школа помещалась в особом его крыле, и сестра Бенедикта не собиралась становиться наставницей юных девушек. Но она получила превосходное образование, а к тому же отличалась незаурядным умом, так что настоятельница уговорила ее преподавать в школе.

Когда они проезжали по Панто-Веккио, перекинутому через реку Арно, Сефайна горестно воскликнула:

– Как я буду тосковать по всему этому, сестра! Флоренция так хороша.

– Она останется в твоем сердце, где бы ты ни была, – заметила сестра Бенедикта. – Но я знаю, что и Англия понравится тебе.

– Да, она красива, – ответила Сефайна, – и я мечтаю пожить в загородном доме отца.

Она помолчала, а потом добавила:

– Я мечтаю о том, как буду ездить верхом, о чудесном лесе и садах, которые так любила моя мама.

Но, говоря это, Сефайна думала, как больно будет бродить по розовому саду и по ухоженным лужайкам, раз рядом с ней не будет ее матери. Когда она была совсем крошкой, мама каждый день гуляла с ней в саду и рассказывала всякие истории про цветы, целебные травы, птиц и бабочек.

Этот сад часто снился Сефайне. Он жил в ее воображении все годы, проведенные во Флоренции. По ночам, засыпая, она грезила, что вернулась домой и гуляет в саду, ощущала аромат цветов, слышала птичьи трели.

«Скоро я увижу его наяву, – сказала она себе. – Но без мамы он уже не будет прежним!»

И в этот момент она невольно подумала о мачехе. Когда ее отец женился во второй раз, она с первого же дня поняла, что не нравится новой графине. Эту неприязнь она замечала не только в ее глазах, но и слышала в сухом тоне, которым та обращалась к падчерице.

Когда Сефайна узнала, что ее отец выбрал невесту гораздо моложе себя, она подумала, что, может быть, все будет не так уж плохо. Если ее мачеха молода, им, наверное, будет весело вместе. И ей станет легче переносить тоску по маме.

Ее иллюзии быстро рассеялись. Сразу после свадьбы Изабель ясно дала понять, что Сефайне придется уехать.

«Альберт, милый, – сказала новобрачная тем воркующим нежным голоском, который пускала в ход, когда чего-нибудь хотела, – Сефайну следует отправить в пансион, чтобы завершить ее образование».

Она нежно улыбнулась – мужу и продолжала:

«Сефайна очень хорошенькая, и было бы жаль, если бы она осталась такой же невежественной и плохо воспитанной, как многие ее сверстницы».

«Конечно, конечно!» – вспомнила Сефайна ответ отца.

Он весь был во власти чар своей молодой жены. Сефайне было горько, она восприняла это как оскорбление памяти покойной матери, но она, ей казалось, понимала своего отца. Смерть жены потрясла его, и он сразу постарел на десять лет. Им владела такая скорбь, что у него недоставало сил исполнять свои обязанности при дворе.

Но потом Сефайна неожиданно заметила в глазах отца оживленный блеск, бодрые нотки в его голосе. Она не понимала причин подобной перемены, пока ее тетушка не растолковала ей, что происходит.

«Нет дурака глупей старого дурака! – ядовито сказала тетушка. – Это относится и к твоему отцу».

Сефайна смотрела на нее в полном недоумении.

«У тебя будет мачеха, – объяснила та. – Я сочла своим долгом предупредить тебя, прежде чем ты узнаешь об этом от своего отца и, разрыдавшись, расстроишь его».

«Я… не стала бы… плакать», – еле выговорила Сефайна, чувствуя как к горлу подступают слезы: ее мать была забыта так скоро!

«Сефайна, – словно прочитав ее мысли, произнесла тетушка, – ты ведь не хуже меня знаешь, что твоему отцу нужен наследник. Титул Седжуиков – древний, и мы все им гордимся».

Прежде Сефайна не думала об этом, но теперь вспомнила, что унаследовать титул должен был ее кузен, которого они все не любили. Его спровадили в Австралию, потому что он наделал множество долгов. Граф неоднократно выкупал его векселя, но наконец предупредил, что больше не намерен его содержать. Сефайна могла понять, почему все их родственники хотели, чтобы у ее родителей был сын.

Но, как говорила ее мать, на то не было Божьей воли, и Сефайна оставалась их единственным ребенком.

«Конечно, я надеюсь, что у папы родится сын, – мужественно сказала она тетушке. – Ведь тогда у меня будет брат, а это так интересно!»

«Умница!» – похвалила тетушка.

Поэтому Сефайна заставила себя держаться с Изабель приветливо. Однако с первой же встречи она поняла, что стала теперь лишней в родном доме. Но ее отец был очень счастлив. Поэтому по дороге во Флоренцию она все время убеждала себя, что было бы большим эгоизмом сердиться на него.

Но какой мукой было видеть Изабель на месте ее матери! Ей становилось невыносимо больно, когда она видела на мачехе фамильные драгоценности Седжуиков или слышала, как та отдает распоряжения переставить мебель в комнатах.

Лишь с большим трудом Сефайна удерживалась, чтобы не сказать, что великолепие Уик-Парка оплачено деньгами ее матери. Благодаря деньгам ее матери, Изабель могла тратить целые состояния на новые туалеты, меха и прочие свои фантазии.