У Бакстера два лица. У каждого из нас два лица. Я знаю одно прелестное лицо Сильвии, а другого никогда не видел. А может, видел? Не знаю. У Бетти два лица. Мне сегодня понравилась Бетти. Есть жены, которые стали бы ревновать из-за подобной истории, потому что она случилась до того, как они познакомились со своими мужьями. Часть прошлого, к которому они не имеют отношения. Но Бетти молодец. Бетти – подумать только! Просто три лица. Одно для мира, одно для женщины – или мужчины, – и одно, которое никто, кроме Бога, не видит дольше нескольких мгновений... Человек с тремя лицами...

Но Бакстер! Типичный светский человек... Завсегдатай клубов... Какая разница между светским человеком и завсегдатаем клубов?.. Я бы предпочел быть светским человеком... Хотя нет... Я лучше бы... я в клубе... в клубке... все больше и больше...

Реджинальд повернулся на бок, положил руку на плечо Сильвии и уснул.

Где-то на окраине города, к северу от Темзы, между Южным Кенсингтоном и Глостер-роуд, на самом краю современной цивилизации стоит указательный столб, одна из стрелок которого указывает на Лондон, этот пуп Империи, а другая, расположенная под прямым углом к первой, на неосвоенную территорию Хейуардс-гроув. Кто поставил указатель, неизвестно; может быть, Хейуард. Этот указатель не перестает раздражать жителей Южного Кенсингтона и в особенности их жен, ибо как они могут решить, “пусто” в Городе или “полно народа” – в зависимости от того, дома они сами или нет, – если, согласно указателю, Город вообще находится в другом месте? Но для обитателей Хейуардс-гроув дорожный знак служит предметом гордости, поскольку существует только для них, а в дождливую ночь вызывает чувство глубокого удовлетворения, ибо по нему могут ориентироваться шоферы, которые иначе вряд ли рискнули бы повезти джентльмена в вечернем костюме по такой малопривлекательной улице.

Совершенно случайно двенадцать домов Хейуардс-гроув принадлежат двенадцати владельцам, каждый из которых живет или, как выражаются агенты по недвижимости, проживает здесь. Иначе Гроув непременно сделалась бы кварталом предназначенных к сдаче превосходных квартир, выходящих на Истни-стрит, или открытым круглые сутки гаражом, или просто отделом садовых оград и огородного инвентаря, расположенного поблизости универмага. Время от времени миссис Карстэрс из дома номер шесть выражает желание продать свое владение отделу садовых оград, но то, что оно расположено посреди Гроув, не дает возможности превратить эту идею в деловое предложение, и миссис Карстэрс приходится довольствоваться тем, что она время от времени сдает квартиры “приличным и благонадежным” жильцам.

Прежде чем она отбудет в Бакстон, потихоньку взглянем на нее в спальне. Она в ночном чепчике и серой шали, присланной из Шетланда внуком, который ездит в те края рыбачить. “Будем надеяться, – сказала миссис Карстэрс, когда служанка развернула перед ней посылку и вытащила шаль, – что в рыбе он понимает больше. Я стану носить ее за завтраком, Паркс, при условии, что ты не будешь ею восхищаться. Никто больше не должен видеть меня в ней”. Паркс принялась восторгаться мягкостью шерсти, а миссис Карстэрс добавила: “Кстати, когда день рождения мистера Гарольда? Во вторник? Удивительно!”

И вот теперь она завтракает в постели и распечатывает почту, а Паркс стоит неподалеку.

– Некий мистер Уэллард, – говорит миссис Карстэрс, – кажется, он написал книгу под названием “Вьюнок”. Я, должно быть, читала ее, поскольку я читаю все, что выходит, но не помню ни слова, значит, вряд ли это хорошая книга. Если не считать плохой книги, его рекомендации вполне удовлетворительны.

– Я помню этого джентльмена, – замечает Паркс. – Он, кажется, очень приятный.

Миссис Карстэрс поднимает брови и говорит:

– Ты поедешь со мной в Бакстон.

– Да, мадам, – кротко соглашается Паркс.

– Я оставлю Стоукер, и они привезут служанку с собой. Сегодня придет человек, чтобы переписать обстановку. Если ты обратила внимание на джентльмена, Паркс, то наверняка запомнила и его жену. Что ты скажешь о ней?

– В первый раз он приезжал один, мадам, а в другой раз у меня был выходной.

– А! Подойди-ка к зеркалу и взгляни на себя, Паркс. Нет, к большому.

Удивленная Паркс идет к зеркалу.

– Ты считаешь, что хороша собой?

Паркс краснеет и говорит:

– Нет, мадам.

– Ты хочешь сказать: “Да, мадам”.

– Да, мадам, – повторяет Паркс и в своем смущении кажется очень хорошенькой.

– Но не умна.

– Да, мадам.

– А ум долговечнее.

– Да, мадам.

Паркс слышала в кухне разговоры о том, что миссис Уэллард очень красива, и раздумывает теперь, относится ли последнее замечание к ней или к миссис Уэллард. А в сущности, кому нужен этот дурацкий ум?

– Как ты думаешь, я была красива в молодости?

– Да, мадам, – спешит ответить Паркс.

– Нет, ошибаешься. У меня была только хорошая кожа. Сейчас кожу можно купить, а в мое время надо было иметь собственную. Это гораздо труднее. Кожу и фигуру; в мое время фигура должна была быть фигурой, а не полным ее отсутствием. Да еще ум, Паркс. Миссис Уэллард, бедняжка, только красива. Но, Боже, до чего красива! Ну а теперь пойди пришли мне Стоукер.

После чего она отбывает в Бакстон, и мы теряем ее из виду.

Они приехали в Лондон во вторник, Реджинальд и Сильвия в автомобиле, Элис с багажом – на поезде.

– Мы сможем пользоваться автомобилем в Лондоне, как ты думаешь? – спросила Сильвия.

– Нет, но мы не будем чувствовать себя оторванными от Вестауэйза. Мы сможем заскочить туда в любой момент, когда захотим. Я не знаю толком, как это “заскакивают”, но ясно, что не поездом. Кроме того, мне хочется повести машину.

– Ты уверен, что справишься, дорогой?

– Почти уверен, что не справлюсь, а во вторник посмотрим.

– Конечно, справишься.

Удивительно, думает Реджинальд. Только что она в этом сомневалась.

– Конечно, справлюсь. Хотя не исключено, что, как только мы въедем в предместье, я вдруг почувствую усталость и попрошу тебя ненадолго сесть за руль. А к тому времени как ты сумеешь разминуться со встречным автомобилем, избежать столкновения с фонарным столбом и увернуться от двух трамваев и одного полицейского, я, возможно, уже отдохну и снова поведу машину. Не знаю, чем это кончится. Но надеюсь на лучшее.

Проснувшись утром во вторник, он ощутил нависшую над ним тяжесть. То ли выступление перед публикой, то ли поход к зубному врачу. Ах да, он должен вести машину в Лондон. Не так плохо. Действительно, что ж тут плохого. Даже приятно. Чертовски приятно. Смешно, чтобы взрослый человек, писатель, к которому обращаются за автографами, так нервничал из-за ерунды. Он громко плескался, принимая ванну, энергично растирался полотенцем, пытаясь внести веселье в свои действия...

– Разве ты не голоден, дорогой? – спросила Сильвия за завтраком.

Неусыпная забота, подумал Реджинальд. А вслух ответил:

– Как обычно. – И сердито поинтересовался: – А что?

Разумеется, он справился. Сам. Ну, не совсем сам, думает он. Без подсказок Сильвии, без ее “Прекрасно, дорогой” в нужных местах я бы никуда не доехал. Хорошо было бы всюду брать с собою крошечную Сильвию; носить ее в жилетном кармане; тогда можно было бы время от времени вынимать ее и чувствовать ее тепло ладонью и слышать, как она говорит: “Прекрасно, дорогой”... А потом, конечно если захочешь, снова спрятать ее, когда рассуждаешь в клубе о теории относительности или ведешь тонкий и остроумный разговор, ну, скажем, с Линой или, например, с мисс Воулс...

Проклятье, рассердился Реджинальд. Почему мне в голову лезут такие мысли? А что Сильвия думает обо мне? Мир обратился бы в ад, знай мы мысли друг друга!

Элис и приготовленный чай ждали их в гостиной миссис Карстэрс.

– Привет, Элис, – сказал Реджинальд радостно, как будто только что вернулся с полюса и встретил старого друга.