Он встал и, обойдя столик и присоединившись к девушкам, увидел в верхнем правом углу на дисплее своего телефона медленно переворачивающееся горизонтально, слева направо, наименование провайдера, которое по-прежнему мерцало в трёхмерной графике рыжими отблесками от адского пламени, булькающего в нижней части фоновой картинки. Каждый поворот брэнда позволял прочитать слово теперь как в традиционном порядке, так и в обратном:

LiveD – DeviL – LiveD – DeviL

 Неожиданно вся картинка ожила, подобно снятому с паузы видео-ролику: склоненная девушка медленно подняла голову, не размыкая ладоней, вознесла руки вверх и развела их над головой, как бы приветствуя зрителей. Только в тот миг, когда лицо её было закрыто ладонями, облик её изменился: вместо синеглазой брюнетки теперь на них смотрела черноглазая блондинка, и это была, без сомнения, Вероника! Кипящая лава стала медленно оседать, обнажая её бёдра и длинные стройные ноги, пока, дойдя до колен, живая Вероника не вскрикнула в шоке:

 - Ой, дальше не надо! – и бурлящий огнём омут замер у её щиколоток.

 В их тесном кругу воцарилось гробовое молчание.

 Наконец Света произнесла с сарказмом:

 - Фигура-то твоя?

 Вероника изумленно переводила глаза с Глеба и обратно на крошечный экран, пытаясь уразуметь очевидное:

 - Как… откуда… ты… это…

 Глеб сам находился в полном остолбенении и чувствовал, что если не объяснит толком произошедшее, его просто разорвут на мелкие кусочки две разгневанные тигрицы на глазах у Сидорова и Петрова-официанта, или кем бы там он ни был, невозмутимо расставлявшего приборы на их столике. Они и не заметили, как тот подошел с их заказом. Глеб мысленно взмолился «Боже, помоги!», но в тот вечер ему помогал сам сатана – «живой Д<ьявол>». Что-то подстегнуло его взять у Вероники телефон, навести камеру на Светлану и сделать снимок. Девушки заворожено смотрели на его манипуляции, пока он не показал им картинку на дисплее: теперь на ней была изображена Света, и рыже-огненная кипящая масса доходила ей до пышной груди, скрывая нижнюю часть округлостей.

 - А… Свет, ты тоже нормально вышла, - съязвила Вероника.

 - Это функция телефона такая, - сдавленным голосом произнес Глеб, обретая постепенно некоторую уверенность, - я еще не до конца изучил инструкцию, но, честное слово, Вероника, я не подозревал, что она включена и… что ты в неё попадешь: мы буквально недавно с Цветиком сделали ваш снимок за столом… вот… посмотри… он вполне приличный… я не мог предположить, что такая обработка… очевидно, в аппарате установлено новейшее программное обеспечение, которое позволяет посредством использования встроенной функции считывания цифровых образов переводить их в трёхмерное измерение и анимировать полученный результат.

Вероника окинула его долгим изучающим взглядом и ответила:

 - Ну да, наверно. Скоро уже и трахаться все начнут по мобильнику. Ладно, Несчастный, забавный у тебя сотик. А нашу фотку с Борисом, кстати, сбрось мне, пожалуйста, на сервер в офисе. Или перекинь по ммс. Да и тот монтаж тоже, если сохранился, - улыбнувшись, добавила она, помахала им рукой и направилась к своему столику, томно покачивая бёдрами.

 Глеб сел на своё место. Похоже, что лоб его вспотел от волнения, только он не мог сразу сообразить, отчего больше: от её такого близкого и кокетливого присутствия, или от этого казуса с её изображением, которое тоже взволновало его не на шутку не только эмоционально, но и физически. Он пробормотал застенчиво, натягивая скатерть на колени:

 - Глупо получилось. Света, честное слово, я не ожидал, что она вдруг разденется, да еще и на публике. Черт меня дернул выложить трубку на стол.

 - Вот именно! Хвастаться меньше надо, целее будешь. Ну-с, что тут у нас на первое?

 Тему сняли, и Глеб выдохнул с облегчением. Он подумал, что, вероятно, не знает еще и сотой доли возможностей этого «живчика», и надо бы быть с ним аккуратней впредь.

 Между тем зал стал заполняться новыми и новыми лицами. Впрочем, новыми они были для Светланы с Глебом, а многие между собой, судя по всему, были хорошо знакомы, и некоторые подходили к столику Вероники и здоровались, обмениваясь рукопожатиями с Борисом. Жизнь в этом заведении существенно отличалась от той, что оставалась за окном: другие платья, костюмы, духи, и в воздухе царила атмосфера непринужденного благополучия и комфорта. Так и формируется элита, подумал с долей горечи Глеб, ковыряя вилкой в морепродуктах под майонезом. Еще недавно, пару-тройку лет назад, рестораны были забиты «братвой» от шестнадцати до двадцати лет, и отовсюду неслась характерная речь, а со сцены в основном пели шансон. И где они теперь, теневые воротилы жизни русской? Кого отстрелили, кто сам сошел, кто легализовался и вырос; и поднялся возрастной ценз в таких заведения до отметки «сорок», так что Глеб стал ощущать себя несколько неловко даже, когда на него бросали мимоходом беглые взгляды солидные господа и дамы, зашедшие сюда по привычке, просто поужинать.

 В дальнем углу зала ненавязчиво играл маэстро за белым роялем, и мало кто из посетителей знал, что он исполнял Анданте из концерта Моцарта для фортепиано №25 до-мажор, да и незачем, наверно, им это было знать; но насколько себя уверенно чувствовала Светлана, слушая эту музыку и мысленно пробегая пальцами знакомые ноты, рожденные гением более двухсот лет назад. А от их века достанется потомкам творения Белла, Калашникова, Биттлз и Циолковского, суть которых их последователи уже модернизировали до неузнаваемости – старину Дарвина удар хватил бы от такого совершенствования видов.

 Тот же официант принес им горячее. Света по достоинству оценила стейк-медиум: мясо было мягким и ароматным, прекрасно сочетаясь с красным вином, названия которого она так и не уловила, но догадывалась, что Глеб заказал что-то особенное, не из их обычного рациона. В голове потихоньку зашелестела листва, все люди, казалось, улыбались только ей, и Глеб был сегодня по-особенному притягательный и обворожительный: шутил, смеялся, рассказывал анекдоты – да и Бог с тем, что она их уже читала в Интернете сто лет назад, а вот эта синяя рубашка была ему очень к лицу; и она, как завороженная, легко поддавалась его мягкому обаянию, не тревожась уже особенно из-за неестественного блеска его глаз и обозначившимися под ними тенями: подумаю об этом завтра, как успокаивала себя Скарлет О’Хара, уплывая в грёзы.

 Они провели великолепный вечер. Светлана помнила, как они танцевали вдвоём под звуки вальса, у Глеба это получалось прямо как у того танцора, которому постоянно что-то мешает, но было весело и непринужденно, им все аплодировали, и ей даже на какое-то мгновение показалось, будто она выхватила из массы кружащихся вокруг лиц напряженный от зависти взгляд Вероники – но, Бог мой, чего ей-то завидовать; и Света ощущала себя счастливой и умиротворенной, но… слегка одурманенной этим чудным напитком то ли 51-го, то ли 91-го года, явно набравшего крепость за всё это время в подвалах древних викингов, или норманнов, или просто каких-нибудь замечательных виноделов... Потом они поднимались в громадном лифте наверх, и она смотрела на себя в большое, на всю дальнюю стенку лифта зеркало и строила рожицы Глебу, который обнял её сзади и целовал её шею, уши, затылок, плечи.

Смешной портье в несуразной тюбетейке встречал их на этаже, провожал по выстланному мягким ковром коридору до их номера 405 и отворил перед ними массивную дверь в двуспальные апартаменты, показавшиеся ей поистине царскими: пышные кремовые кресла с могучими спинками, в которых, казалось, можно было утонуть; светлые плотные портьеры, открытые наполовину и придерживаемые алым кушаком, словно поясом запорожского казака; огромный плоский телевизор, неподалеку от которого стоял стеклянный столик и на нём живые цветы – веточка белой хризантемы, придававшей этому райскому шику оттенок уюта и домашнего комфорта.

Она не успела толком разглядеть спальню, потому что только лишь захлопнулась входная дверь, как Глеб увлек её туда, стаскивая с неё одежды, и она вся отдалась этому порыву, неистово целуя его шею и грудь, разрывая путы его рубашки и брюк, пока не ощутила в себе его твердое мужское присутствие, возносившее её в поднебесные выси, сначала медленно и осторожно, но потом всё выше и быстрее, быстрее и выше, и выше, еще выше и еще быстрее... Её пальцы непроизвольно стискивали тонкую ткань простыни, а голова металась между двух подушек, раскидавшихся в изголовье кровати от неистовых движений её буйного тела, и ей казалось, что она вот-вот достигнет неба и коснется его кончиками своих пальцев, всё также возносясь ввысь, пока они вместе, наконец, не ощутили обжигающее прикосновение звезд, вдруг рассыпавшихся веером над их изможденными телами, раскинувшимися на постели в бескрайнем море удовлетворенной страсти.