— Не, зараз надо, — сказал Гриша, тощий и долговязый подросток.

— Почему?

— А если разобьется? Чего же тогда трогать?

— И то правда! — раздались голоса.

— Мне батька ноне говорил, — важно передал Михась случайно подслушанную в разговоре взрослых фразу, — что чем больше кто еропланов побьет, тот и есть ерой! Вот как…

Сказав это, Михась выступил вперед и петушино крикнул:

— Дядь, а дядь! Позвольте хучь немного ваш хвост потрогать, а?

То ли вид казачонка понравился взрослым, то ли его слова произвели впечатление, но летчик улыбнулся и громко сказал, обращаясь к своим товарищам:

— Вот вам и помощники.

Он махнул ребятам — и вся ватага мигом облепила самолет.

— Стойте! — испуганно крикнул летчик. — Мне же на нем лететь…

Мальчики поняли, отступили на шаг и спрятали руки за спины.

— Поможете нам выкатить аэроплан вон в тот конец поля, чтобы поставить его против ветра, — объяснил летчик. — А браться при этом можно только за те места, что я укажу. Уразумели?

— Хорошо, дядя!

Когда инструктаж был закончен, ребята взялись за самолет и дружно покатили его по пустырю. Их было так много и действовали они так старательно, что двукрылый маленький самолет едва касался колесами земли.

— Вот это подъемная сила! — засмеялся летчик. — Глядишь, вырастут хлопцы и всю русскую авиацию на своих руках поднимут…

Подлинного смысла этих слов Ванёк не понял, но похвалу уловил и гордо шагал, поддерживая хвост самолета.

Проба мотора вызвала всеобщий восторг. Когда летчик забрался в кабину, дал газ, проверяя работу мотора на больших оборотах, и по всему пустырю прокатились невидимые волны ритмичного рева, — мальчишки радостно загалдели.

Когда же люди, державшие чудесную птицу за крылья, выпустили ее из рук, та, словно вырвавшись из клетки, все быстрее разгоняясь, пробежала по пустырю, мягко подпрыгнула и повисла в воздухе.

— Ура! — закричали взрослые.

— Ура-а-а! — звонко подхватили мальчишки.

Ванёк открыл рот от удивления. Дитя нового века, он приблизительно знал, что такое аэроплан, но так близко видел его впервые. В глубине своей наивной детской души Ванёк сомневался, что полет состоится, и сейчас, когда машина уже набирала высоту, он был до крайности поражен и взволнован.

— Летит! — радостно вскрикнул он. — Михась, ты видишь? Летит!!!

Михась молчал, тоже с недоверием всматривался в небо, и только когда самолет накренился и развороте, лицо его просияло, он радостно захлопал в ладоши и закричал:

— Машет, машет, крыльями машет! Взаправдашний ероплант…

Набрав метров двести, летчик сделал круг, приземлился в центре пустыря и порулил на стоянку. На сегодня это было все; но мальчишки долго не спускали восторженных взглядов с «кожаного дядьки».

Все, даже самое приятное и удивительное на свете, имеет конец. Мальчишки расходились, унося незабываемое впечатление от первой встречи с летчиком.

— Пошли, Ванёк, — предложил Михась.

Шашин стоял, не двигаясь. В его взгляде, устремленном на самолет, появилось что-то нежное и одухотворенное. Он даже не заметил, что летчик, проходя мимо них, остановился и улыбнулся:

— Ну что, ребятки, понравился полет?

Ребята онемели от счастья: герой дня, настоящий летчик сам заговорил с ними! Такое бывает не часто даже в богатой приключениями мальчишеской жизни…

Шашин был взрослее и потому повел себя более уверенно.

— Дядя, а я смогу летчиком стать? — мечтательно произнес он.

Сацевич с интересом посмотрел на мальчика.

— Если очень захочешь, то сумеешь, — убежденно ответил он.

— А не страшно… летать?

— Пожалуй, нет, — улыбнулся летчик. — Вот на ковре-самолете не знаю как… Может, и страшновато было бы. А это же машина. На машине не страшно!

— Значит, и мне можно?

— Всем можно. Но для этого, знаешь, каким надо быть человеком?

— Каким, дядя? — затаив дыхание, спросил Шашин.

— Решительным и точным. Уметь управлять своим характером. Вот так-то… Ну, ступайте домой, желаю успеха.

Мечта Шашина сбылась: он поступил в летную школу Гражданского воздушного флота. Отлично закончив теоретическую программу, в первых же учебных полетах обнаружил незаурядные способности: усваивал все буквально на лету.

Природа вдохнула в Шашина счастливейший дар: в любых условиях безукоризненно чувствовать положение своей машины в пространстве; у него изумительная зрительная память, глазомер и железная выдержка.

Но есть в летном деле одна зазубринка: чем талантливее молодой летчик, тем скорее нужно воспитывать в нем чувство сознательной дисциплины. Иначе будет неприятность. Его летный талант заглохнет. Не достигнув подлинного мастерства, такой летчик станет ухарем, но Чкаловым, Покрышкиным, Тараном ему не быть!

Инструктор Хворостьян понимал это и, видя, как легко дается Шашину техника пилотирования, большое внимание уделял воспитанию его характера.

Результат усилий инструктора проявился в одном, с виду обычном, заурядном учебном полете Шашина на высший пилотаж.

Это было летом 1932 года… Выполнив глубокие виражи и — обычное начало задания на высший пилотаж, — курсант Шашин внимательно посмотрел на землю с высоты тысячи метров, убедился, что его самолет находится в середине пилотажной зоны, и развернул машину в сторону аэродрома.

Внизу, как раз под самолетом, пролегала хорошо заметная с воздуха, ровная, как струна, дорога. Она-то и была нужна курсанту: вдоль нее легче выполнять перевороты и петли, лучшего ориентира искать не надо. Без этой дороги перевороты, да и петли тоже, могут получиться кривобокими: войдешь в фигуру в одной вертикальной плоскости, а выйдешь в другой, куда-то в сторону. Глядишь, или, вернее, проглядишь, — и «тройка» за такой пилотаж обеспечена.

Иван приподнял нос самолета чуть выше горизонта, энергично взял на себя ручку управлении и нажал правой ногой на педаль руля поворота. Юркий У-2 лег на правое крыло перпендикулярно земле и как бы уперся им в четкую линию дороги. Шашин быстро убрал газ, стало совсем тихо, а самолет, по инерции и повинуясь рулям, продолжал вращаться вокруг продольной оси, пока не лег на спину.

Шашин сейчас же поставил рули нейтрально и слегка подтянул ручку управления на себя. Нос самолета медленно стал опускаться к земле, У-2 перешел в пикирование. Тело Шашина стало почти невесомым, на душе сделалось легко и озорно.

Вдруг Иван заметил, что между фюзеляжем самолета и дорогой образовался изрядный угол и машину все больше увлекает влево… Он энергично вернул самолет на заданное направление. Ошибка исправлена, и Шашин опять предался своему восторженному настроению.

Впрочем, ненадолго: забот хватало. Когда Шашин набрал скорость, ввел самолет в петлю и, подняв голову, глянул на землю, дорога опять лежала криво. Пришлось, вися над землей вверх колесами, осторожными и точными движениями рулей исправлять положение, чтобы как можно меньше нарушать красоту и изящество фигуры.

Это было сделано так своевременно и мягко, что инструктор, заметив ошибку, оценил грамотное и быстрое ее исправление. Но мальчишки, облепившие бугорок возле аэродрома и наблюдавшие за пилотажем, освистали неопытного пилота:

— Фьо!.. Фью!.. Косая петля! Косая!.. «Летчик»!..

Зато вторая, третья и четвертая петли были выполнены настолько безукоризненно, что мальчишки радостно заплясали на бугре и, как это у них водится, тут же сменили гнев на милость:

— Ура летчику! Ура-а-а!..

Шашин сам чувствовал красоту этих фигур и теперь, закончив последнюю, в странном раздумье летел по прямой, медленно теряя скорость.

В душе его завязалась борьба. Словно два голоса — озорной и непокорный и добрый и благоразумный — заспорили в нем…

«Махни, Иван, еще одну петельку! Ведь так приятно крутиться в небе… Ты один, инструктор на земле, — крутани, приятель!»

«А как ты объяснишь инструктору, если он заметит и спросит? Ведь в задании точно указано: выполнить четыре петли — не меньше и не больше».