— Грр-м. — Я-Кела задумчиво почесал рыло. — Твои слова звучат хорошо. Но давай я сначала подумаю, а потом уже передам твои слова Стае.

И тут, незадолго до времени сна, я-Валланд стал говорить в коробочку, что была у него с собой. Коробочка ему отвечала, как часто уже бывало и раньше. Но в этот раз я-Кела увидел, как он вдруг напрягся, голос у него стал резким, а в запахе появилась горькая струйка.

— Что случилось? — спросил Единый, держа руку на рукояти ножа.

Я-Валланд прикусил губу.

— Отчего бы мне тебе и не сказать, — произнес он. — Я знаю, что у тебя остались там наблюдатели, и они тебе передадут, как только доберутся до барабанов. У лагеря моих друзей появились какие-то суда, и некоторые из тех, кто на них приплыл, подошли к частоколу для разговора.

— Стадо не говорит на языке Стаи, — сказал я-Кела. На его коже выступила влага. — Некоторые из них выучили этот язык. Но из твоего народа никто, кроме тебя, больше нескольких слов не знает. Какой же может быть разговор?

Я-Валланд довольно долго молчал. Угасающий огонь выбрасывал язычки пламени. Их отсветы выхватывали из темноты женщин и детей, испуганно сгрудившихся в глубине пещеры.

— Не знаю, — наконец сказал я-Валланд. — Но мне лучше бы вернуться сразу. Ты дашь мне проводника?

Я-Кела прыгнул ко входу в пещеру и коротко гавкнул, призывая на помощь.

— Ты лжешь! — прошипел он. — Я понимал, что ты что-то держишь за спиной. И ты не уйдешь, пока мы не вырвем всей правды из твоей глубинно-дьявольской пасти.

Я-Валланд вряд ли понял все слова. Но он поднялся на ноги, огромный и чужой, и схватился за висевшее у него на поясе оружие.

Уходя всей командой к кораблю, мы всегда оставляли часового на сторожевой башне. Из того, что нам сообщил по радио Валланд — хорошо, что у нас в снаряжении были портативные рации! — можно было предположить, что нападение каких-то противников азкатов не так уж невероятно. Он пока еще не очень много о них узнал — только что они относятся к совсем другой культуре и что это им, скорее всего, принадлежали каноэ, виденные нами на закате.

Без сомнения, азкаты были предубеждены. Они ведь были… нет, просто охотниками и собирателями их нельзя было назвать. Стаю лишь с натяжкой можно было считать эквивалентом земного племени, и Валланд подозревал, что здесь задействованы гораздо более тонкие понятия. Он даже еще не знал точно такой элементарной вещи, как значение слова «азкат». Это понятие относилось ко всем Стаям, делившим между собой права охоты на холмах и рыболовства на берегах озера, говорившим на одном языке и ведущим один и тот же образ жизни. Но было ли правильным переводом этого термина «люди холмов», как он думал вначале, или «свободный народ», или «народ галактического бога», или что-то еще? Может быть, это слово имело и эти, и еще какие-нибудь значения?

Как бы там ни было, шкилы, как называл их иногда я-Кела, охотились временами на азкатов, а в прошлом именно они прогнали Стаи с прибрежных островов дальнего края Озера Безмолвия. Эти факты, а также подробности, которые удалось добыть Валланду в процессе напряженного труда установления контакта, предполагали более развитое общество, возможно, сельскохозяйственную культуру, распространяющуюся за счет вытеснения дикарей. И это наводило меня на мысль, не подойдут ли нам шкилы больше азкатов. Но с другой стороны, они могли бы повести себя враждебно по тысяче самых разных причин. И мы не хотели полагаться на случайность. Человек на сторожевой башне с оружием и прожектором мог отбить нападение и прикрыть высадку остальных на берег.

Шкилы прибыли во время моей вахты. Галактика была скрыта за теплым моросящим дождем; в оптику я видел только клубы пара, поднимающиеся из-за стен нашего лагеря. Я мог сколько угодно сыпать проклятиями по поводу худой крыши, и этим я и занимался, когда раздалась возбужденная скороговорка по радио с корабля. Наконец-то положение прояснилось! Появился большой отряд аборигенов в нескольких каноэ, сопровождавших двухкорпусную галеру, и они хотели разговаривать. И по крайней мере один из них говорил на языке внешников!

Я не позволял себе надеяться, что у внешников до сих пор сохранялся форпост на этой планете, столь для них бесполезной и опасной. Но у меня чуть голова не закружилась от этой новости. Я согласился, чтобы в наше расположение вошли с рабочей командой двое или трое пришельцев. Опасаясь хитрости, мы никого в башню не впустили и, перед тем как ввести наших гостей в хижину, заперли ворота.

Я стоял весь промокший, слушая шум дождя по крыше, окруженный своими людьми в тесной хижине, и смотрел на появившееся передо мной чудо.

Наших гостей было трое. Один был похож на уже виденных нами азкатов, хотя и был одет в белый балахон из растительного волокна и высокую белую шляпу. Он держал посох с закругленной рукоятью, как древний епископ, и стоило ему шевельнуть пальцем, как остальные кидались выполнять его команду со всех ног. Другой был великан ростом в добрых двести сорок сантиметров. У него были непропорционально мощные и развитые руки и ноги при очень маленькой голове. Одет он был в корсет из чешуйчатой кожи, в руке держал обитый сыромятной кожей щит. Свое оружие он, по нашему настоянию, оставил у входа в хижину. Третий, должно быть, по контрасту, был карликом, также одетым, но в серое. Он шел с закрытыми глазами, и я не сразу понял, что он слепой.

Первый из команды довольно хладнокровно обвел рукой своих спутников, как будто разговор с инопланетными робинзонами был ежедневной рутиной.

— Ниао, — сказал он. Я так понял, что это было самоназвание его народа. Потом, показав себе на грудь, добавил: — Гиани.

— Фелип Аргенс, — сказал я, чтобы не отставать от него. Представил своих товарищей и сказал: — Люди.

— Это мы ему уже сообщили, — сказал Урдуга мне на ухо. — Он стоял на носу галеры и что-то долго говорил. Но ведь вы, капитан, лучше знаете речь внешников, чем любой из нас.

По крайней мере, я должен был. Я изучил, помимо того что подвергся электростимуляции, все, что по этому поводу знали на Заре. Нельзя было, конечно, с уверенностью считать, что именно на этом языке разговаривают между собой внешники. Это мог быть всего лишь искусственный код, подобный многим другим, которые я знал, разработанным для установления быстрого контакта с теми, кто не был совершенно уж безнадежно чужд по складу своего разума. Однако сейчас это не играло роли, поскольку Гиани из народа ниао также им владел.

— Прошу всех садиться, — предложил я. — Что мы им можем предложить? Лучше всего не из еды или питья. Подарки. Найдите кто-нибудь несколько приличных сувениров. И Бога ради, принесите виски!

У нас еще оставалось немножко драгоценного алкоголя, и он меня успокоил. Я забыл про дождь и жару снаружи и сосредоточился на разговоре.

Предстоящую работу вряд ли можно было назвать легкой. В этом языке жестов и звуков ни у кого из нас не было достаточного словарного запаса, а того, что понимали бы обе стороны, оказалось и того меньше. Кроме того, народ Гиани познакомился с этим языком на столетия раньше моего, а язык за это время изменился. Можно сказать, что мы говорили на разных диалектах. И наконец, язык, столь чуждый по происхождению как моей, так и его расе, фильтровался через разные типы культур и тел, различия в инстинктах которых мне еще только предстояло узнать.

В результате я мог не больше выяснить в разговоре с Гиани, чем Валланд в разговорах с я-Келой. Мне удалось только сообщить:

— Мы пришли с неба. Мы не враги вам. Мы всего лишь потерпели крушение и нуждаемся в помощи, а потом мы уйдем. Вы ведь встречали других, непохожих на нас, но тоже пришедших с неба?

— Мне говорили о таких существах, — ответил Гиани. — Но это было до моего рождения и в далеких местах.

Похоже было на правду. На ранних стадиях развития космических путешествий внешники не могли миновать планету своей системы. Найдя на ней разумную жизнь, они должны были основать там базу для ведения исследовательских работ — пока не открыли гиперпространственный прыжок и не оставили этот мир ради более интересных и гостеприимных. И если бы база все еще была здесь, это было бы невероятной удачей.