В подобных антифеодальных акциях югоосетины имели не только богатый опыт, но и располагали хорошей оснащенностью. По оценке офицеров военного штаба в Тифлисе, «непокорные осетины» были «вооружены ружьем, саблею, кинжалами, пиками, отчасти имели пистолеты». Эти же офицеры отмечали, что южные осетины «оружие содержат довольно исправно, делают сами порох, а свинец добывают из своих гор». Кроме оружия, всегда готового к применению, жизненный уклад южан был приспособлен к военному сопротивлению иноземным агрессорам, постоянно угрожавшим их независимости. Описывая Южную Осетию весной 1830 года, российские военные чиновники считали, что «народ сей... силою оружия и, надеясь на природную крепость своих жилищ в удаленных и малоприступных ущельях, приписывает» уверенность в «невозможности проникнуть в их жилища». Учитывалось при обороне или вражеской осаде четкое взаимодействие предгорных жителей с горными: «замечено, – обращалось внимание российского командования накануне экспедиции, – что осетины нижних ущелий имеют связи и влияние на верхних, ибо через них сии последние получают с плоскости все, что им нужно для жизни». В условиях неотвратимого наступления грузинского феодализма Южная Осетия напоминала хорошо отлаженную крепость, одолеть которую было непросто. В этом факте российское командование находило и объяснение отношений, сложившихся между югоосетинскими обществами, с одной стороны, и князьями Мачабели и Эристави – с другой. По поводу этих отношений в «Описании» подчеркивалось: «над южными» осетинами, «живущими по Большой Лиахве и Паца, присваивают себе власть князья Мачабеловы, а над живущими по Малой Лиахве и Ксане – князья Эристовы, но они им мало повинуются».

Как отмечалось, директиву о фронтальном военном наступлении на горцев Большого Кавказа сформулировал Николай I, придававший Кавказскому перешейку, как стратегически важному, особое значение. Идеология установки на «покорение или истребление» рождалась, однако, не столько в Петербурге, сколько в Тифлисе. Она становилась важной чертой российско-грузинского взаимодействия в условиях русско-иранской и русско-турецкой войн конца первой половины XIX века. Выдвинутая еще Ермоловым идея о создании в лице грузинской знати надежной политической опоры в Закавказье, получила новое развитие при Паскевиче. Не без его участия весной 1827 года грузинское дворянство, которое все еще оставалось расколотым на «пророссийски» и «проирански» настроенных, полностью было уравнено «в правах и преимуществах с российским» дворянством. Это было сделано в соответствии с «жалованной грамотой дворянству», изданной еще в 1785 году Екатериной II. Такого социального возвышения, какого удостоилось «разбойное дворянство» Грузии, не знали феодалы других районов Кавказа. Особая привязанность российской властвовавшей военной и гражданской бюрократии, увлеченной высокой идеей защиты православия, к грузинским тавадам, любителям громких и лживых фраз, усилилось в ходе русско-турецкой войны, в которой активное участие приняли со своими отрядами грузинские дворяне. Крупные победы России в русско-иранской и русско-турецкой войнах фактически были преподнесены с российской щедростью на алтарь Грузии. Благодаря этим войнам окончательно была снята опасность для Грузии со стороны Ирана и Турции, а закрепление за Грузией западных районов Кавказа и присоединение к ней Ахалцихского пашалыка наметили процессы создания из бывших грузинских княжеств – вассалов Ирана и Турции – некоего подобия «Кавказской империи». Город Тифлис из небольшой крепости на берегу Куры превратился в столицу созданной Россией в Закавказье страны. Столь неожиданное новшество было замечено не только на Кавказе, но и далеко за его пределами. К. Маркс в далекой Западной Европе стал называть Тифлис «центральным пунктом... в Азии».

В грузинской историографии гипертрофически оценивается участие Грузии в русско-иранской и русско-турецкой войнах. На активность в них грузинской знати, ожидавшей своего дальнейшего возвышения, социально остро реагировало грузинское крестьянство, опасавшееся новых угроз феодального гнета. По свидетельству А.В. Орбелиани, «грузины давно не воевали, забыли даже слово „война“. Когда же весной 1829 года в Тифлисе прозвучали распоряжения гражданского губернатора о призыве в ряды „милиции“ для участия в войне с Турцией с „5 дворов или семейств“ по одному вооруженному милиционеру, «весь народ закричал:

«не дадим, нет, нет!» Генерал Стрекалов пытался объяснить, что призывают не рекрутов, а создается грузинское ополчение, но и это не помогло. На Авлабарской площади Тифлиса собрались жители города и близлежащих сел и, угрожая всеобщим восстанием, отвергли идею об участии грузин в войне с Турцией. Присутствовавшие здесь же тавады взялись «образумить народ», но «были избиты разъяренной чернью, угрожавшей даже сжечь их дома и истребить сады». Дело о создании грузинского ополчения и отправке его на турецкий фронт приняло столь бурное развитие, что в него пришлось вмешаться главнокомандующему Паскевичу. Он обратился ко всему грузинскому народу с воззванием: «Дошло до сведения моего, – говорилось в нем, – что злонамеренными гнусными людьми рассеиваются между народом вредные и нелепые слухи по случаю сбора земского ополчения. Они говорят, будто требуют от грузин солдат. Такого намерения вовсе не было. Ваши солдаты не нужны». Фельдмаршалу потребовалось добавить, что призыв в ополчение объявлен на ограниченный срок – «в течение нынешнего лета, именно 6 месяцев». Речь шла о завершении войны с Турцией и чтобы решить эту задачу, командованию требовались дополнительные силы. Поскольку войну с Ираном и Турцией российские генералы рассматривали как «защиту Грузии» от ее внешних врагов и, учитывая будущие территориальные приращения к Грузии, губернатор Стрекалов и командующий Паскевич были уверены, что их призыв к участию в войне с Турцией найдет поддержку среди простого народа. Но их надежды не оправдались. По данным советского историка Г.В. Хачапуридзе, по Грузии «рассылались нарочные, которые убеждали крестьян не соглашаться итти в солдаты. Первыми оказали неповиновение Коди, Кумиси, Вашловани и Табахмели. Их примеру последовали и крестьяне других сел». Отличились в русско-турецкой войне тавады – А. Чавчавадзе, Л. Орбелиани, И. Абхазов, Г. Эристов и другие, ранее удостоенные Петербургом генеральских воинских званий. Война с Турцией обнажила, таким образом, отсутствие у российских властей в Грузии опоры среди простого народа, разоренного своими владельцами. Эта слишком очевидная реальность, казалось, требовавшая необходимых перемен в социальной политике, еще больше подтолкнула российское командование на поиски новых средств расположения к себе тавадов. Одним из таких способов вызвать у грузинской знати уверенность в своем будущем являлось покорение непокорной Южной Осетии. Не исключено, что идея о крупной карательной экспедиции против осетин рассматривалась с участием генерала Г. Эристова, героя русско-турецкой войны, сородичи которого (да и он сам!) никак не могли добиться в Южной Осетии беспрекословного повиновения.