Жители Кного, уверенные, что отряд Андреева проследует в Карталинию, решили напасть на него у деревни Шапаури. Узнав об этом, генерал Ренненкампф направил против них воинский отряд под командованием грузинского князя Гурамова. Но последний не застал повстанцев в Шапаури – они ушли в горы и приготовились к бою. Не задерживаясь, капитан Гурамов направился вслед за повстанцами. Происшедший бой между многочисленным русско-грузинским отрядом, с одной стороны, и осетинскими повстанцами – с другой, ни к чему не привел. Повстанцы не пожелали принять присягу и ушли в горы для дальнейшей борьбы.

Недовольный походом грузинского князя Гурамова, генерал Ренненкампф бросил против повстанцев, укрепившихся в Кного (Гнух), силы капитана Завойко. Но попытки окружить осетин, отступивших глубже в горы, также не принесли успеха. Не помогли справиться с ними и усилия отрядов капитанов Андреева и Наплешица. Свою неудачу Ренненкампф решил восполнить сожжением и разрушением домов и уничтожением посевов. Однако чтобы считать Южную Осетию покоренной – а это являлось главной задачей карательной экспедиции, одних разрушений было недостаточно. Понимая это, генерал Ренненкампф принялся за репрессии против местного населения. По приговору военно-полевого суда 21 крестьянин был наказан шпицрутенами; из них двое прошли через 1000 человек, четверо – через 500 человек по три раза и 15 – через 500 по два раза. 21 повстанец был отправлен в Сибирь, остальные выселены навсегда из Осетии. Несколько человек были наказаны розгами. Все репрессии проводились в селах, откуда происходили подвергавшиеся наказанию, тем самым преследовалась цель навести на местное население страх и добиться от крестьян покорности.

Судя по всему, генералу Ренненкампфу удалось добиться своей цели. Дикие формы экзекуции, ранее не знакомые местным жителям, вызвали немалую тревогу у свободолюбивых горцев. По свидетельству В. Чудинова, репрессии «ужасающим образом повлияли на население. Южные осетины помнили их до последних дней умиротворения Восточного Кавказа и с трепетом передавали» о них «новому поколению».

Главнокомандующий на Кавказе Паскевич был доволен итогами карательной экспедиции в Южной Осетии. Отчитываясь перед военным министром Чернышевым, он писал: «Таким образом, экспедиция, посланная мною в Осетию, имела желанный успех: войска наши, преодолев с твердостью все препятствия, прошли через такие места, куда и самые отважнейшие путешественники никогда не достигали». Главнокомандующий был прав – русские солдаты действительно прошли по таким местам, которые считались самыми малодоступными. Но он был неправ, когда преувеличивал военно-политические достижения командования в Южной Осетии и в качестве итога подчеркивал, что Ренненкампф и его экспедиция имели «желанный успех». Паскевич не стал писать в Петербург о том, что в горных ущельях Южной Осетии, где побывали российские войска, остались не только обугленные и разрушенные села, убитые и принявшие присягу жители, но и повстанцы, не покорившиеся российско-грузинским войскам и не признавшие над собой грузинского феодального господства.

Планы Паскевича не ограничивались покорением Южной Осетии и фактической ее передачей грузинским тавадам. Они предусматривали также карательную экспедицию в Северную Осетию; северо-осетинские общества не давали сколько-нибудь значительных поводов для применения к ним карательных мер. Однако было ясно, что репрессии российско-грузинских войск в Южной Осетии серьезно повлияли и на Северную Осетию, где в последние годы преобладали пророссийские настроения. В северных районах Осетии осознавали, что карательная экспедиция российско-грузинских войск может перекинуться из Южной Осетии в Северную Осетию и готовились к вооруженному сопротивлению. Но население Северной Осетии было настроено мирно и надеялось на то, что сможет избежать конфликта. Еще не до конца завершились карательные меры в Южной Осетии, как генерал Ренненкампф направил капитана Ковалевского в «северные районы Магладвалетии», т. е. на северные окраины Южной Осетии. Перед капитаном ставилась задача успокоить население Закинского и Трусовского округов, взбудораженное военными событиями в Южной Осетии, и продолжить топографическую подготовку карательной экспедиции в Северную Осетию. Встретившись с местными старшинами, Ковалевский, благодаривший последних за «доброе поведение», требовал, чтобы они предоставили ему проводников «для проезда» в Куртатинское общество. Под разными предлогами старшины отказывались выполнить просьбу капитана. Ковалевский поинтересовался «у толпы», окружавшей его, нет ли куртатинцев среди собравшихся. Капитан не скрывал причину, по которой собирается посетить куртатинцев, «жилище коих» он «желал означить на карте». Пригласив к себе представителей Куртатинского общества, Ковалевский одарил их «подарками» и «несколькими червонцами» и «просил их ехать... в их жилища». Но русскому офицеру не помогли подношения. По собственному его признанию, «...куртатинцы отказались исполнить просьбу» Ковалевского «и решительно объявили, что все Куртатинское общество поклялось не принимать к себе ни русских, ни писем от них и действовать заодно с тагаурцами, кои, как известно, собрали многочисленную толпу и намерены по примеру джамурцев встретить» российские войска «с оружием». Капитан Ковалевский прибег к угрозам, на что куртатинцы «в дерзких выражениях отвечали, что решились умереть», но не позволят кого-либо пустить в свое общество.

По-другому были настроены представители Нарского общества. Ковалевский заметил миролюбие нарцев и решил направиться к ним; здесь, среди жителей Нара, он «был встречен народом с особенною ласкою». Судя по всему, в Наре и в других окрестных селах события в Южной Осетии воспринимали так, словно южане не желают состоять в составе Российского государства и по этой причине Ренненкампф был вынужден предпринять против них карательные меры. Жители Нарского общества, поверившие такому объяснению российского командования, осуждали своих южных соотечественников, призывая их к миру с Россией. Мысль о виновности южных осетин в «разбоях», в «непокорности российскому государю» внушалась нарцам также капитаном Ковалевским. Верившие русскому офицеру, явно искажавшему подлинные цели российско-грузинской карательной экспедиции, «нарцы отвечали, что они со времени императрицы Екатерины были всегда покорны воле правительства». Они напомнили и о другом – о том, что в 1801 году «присягою верности» подтвердили свое вхождение в состав России. Свою готовность быть в составе Российского государства Нарское общество выразило в следующих предложениях: а) наладить почтовую связь между нарцами и официальными властями России; б) назначить им «начальником русского чиновника и преимущественно военного, который, живя среди них, в Наре, управлял бы ими...»; в) «дать некоторым» нарцам «способ учить грамоте детей своих». Особо подчеркивалось, что этого желает «нарский дворянин Таги Хетагуров»; г) наладить в Нарском обществе российское судопроизводство; д) снять блокаду Цхинвала и открыть северным осетинам дорогу для торговых сделок в Цхинвале.

Мирные переговоры капитана Ковалевского в центральной части Осетии сопровождались одновременной подготовкой к проведению карательной экспедиции в Восточной Осетии. Этому району российское командование придавало особое значение, поскольку по нему проходила Военно-Грузинская дорога, более или менее надежно связывавшая Россию с Закавказьем. Немалый интерес к дороге проявляли и грузинские тавады. Последние от карательной экспедиции в Восточную Осетию ожидали получить властные полномочия над местным населением и главное – овладеть дорогой, приносившей доходы как командованию, так и тагаурским феодалам. Уверенность в возможности заполучить в свои руки наиболее выгодный район Осетии повышалась тем, что карательную экспедицию предстояло провести генералу Абхазову – грузину по происхождению. Но было и другое обстоятельство, вызывавшее возбуждение у тавадов. Как и в Южной Осетии, они думали, что российское командование привлечет в карательную экспедицию Абхазова войсковые отряды грузин, существовавшие в виде милицейских формирований. Тавады, однако, этого не дождались. Они еще не знали, какие серьезные перемены произошли во взглядах главнокомандующего Паскевича по поводу административного устройства Осетии и феодальных прав в ней грузинской знати.