На протяжении всей первой трети XIX века ксанские, арагвские Эристави и Мачабели, пользуясь поддержкой российских властей, настойчиво добивались разделения Южной Осетии на феодальные владения и приобретения их в собственность. При этом, замечая как российские власти покровительствуют грузинским тавадам, «осетинские» Эристави пытались отторгнуть Южную Осетию от остальной Осетии, дабы в составе Грузии пользоваться теми же привилегиями, коими наделялись грузинские тавады. Особые надежды Эристави и Мачабели возлагали на карательную экспедицию Ренненкампфа, благодаря которой они думали окончательно закрепить за собой всю территорию Южной Осетии. Еще не был завершен разгром осетинских сел, а Эристави и Мачабели, ожидавшие получить должности «моуравов», заявили о своих притязаниях на феодальное владение в Южной Осетии. Размеры владений, на которые они претендовали, были столь непомерны, что ими практически охватывалась вся Южная Осетия. Дело здесь доходило до курьезов. Яновский и Козачковский доносили Паскевичу, «что князья Эристовы о претендуемых ими ущельях имеют не весьма верные сведения». Так, в списке «владений» Эристовых указывалось ущелье «Шуацверское», которого в Осетии просто не было. Многие деревни, приводившиеся в том же списке, будто являвшиеся их потомственной собственностью, также не значились на карте Осетии. В осетинских ущельях – Магландолетском, Тлийском, Чапранском, Гандасском, Кногском «и других», «на кои Эристовы объявляют претензию», по заключению Яновского и Козачковского, не было обнаружено «никаких следов их управления». Агрессивные устремления Эристовых в Южной Осетии, имевшие энергичную поддержку со стороны Верховного грузинского правительства, послужили поводом для таких же непомерных феодальных притязаний со стороны князей Мачабели. По свидетельству Яновского и Козачковского, «пример Эристовых подал повод и князьям Мачабели присваивать вновь покоренных осетин, живущих по Большой Лиахве в ущельях Роккском, Дагомском, Урс-шуарском, им никогда не повиновавшихся и не принадлежащих». Столь явная агрессия в отношении осетинских обществ объяснялась не только политикой грузинских князей, но и российской администрации, потакавшей во всем местным тавадам. Суть идеологии грузинской экспансии заключалась как раз в том, что на протяжении первой трети XIX века крупные военно-политические события, проводившиеся Россией в Закавказье, предназначались «для Грузии и производились во имя Грузии». Именно благодаря этому принципу, усвоенному грузинским обществом, стали рождаться идеи о некоем исключительном превосходстве не только над соседними народами, но и над той страной, усилиями которой создавался «кавказский монстр». Это вполне понятная логика общества, долгое время находившегося в состоянии угнетенности и неожиданно освободившегося и получившего право осуществить свою мечту – стать самому «исключительным» и иметь возможность угнетать других. Такого рода психология, распространенная среди грузинских тавадов, утверждалась в Грузии в основном в первой трети XIX века. Наиболее заметно она проявилась во время проведения карательных экспедиций в Южной и Северной Осетии. Узнав о том, что российские войска открывают военные действия в Северной Осетии, грузинские тавады заранее стали обсуждать вопрос о расчленении североосетинских обществ на отдельные феодальные владения. Яновский и Козачковский доносили Паскевичу, что «князья сии», т. е. грузинские, «полагая наверное, что скоро последует покорение осетин и по другую сторону Главного Кавказского хребта обитающих, объявляют уже своею принадлежностью» те районы, где жители «едва ли знают и по наслышке о существовании сих князей».

Среди князей, претендовавших на осетинское крестьянство, наиболее влиятельным в 30-х годах XIX века являлся сенатор, генерал-лейтенант Г.Е. Эристави. Именно он и Верховное правительство Грузии вступили в острую борьбу с Паскевичем по поводу Южной Осетии. В начале июня 1831 года генерал Панкратьев сообщал главнокомандующему о том, что сенатор Георгий Эристави требует, чтобы его родственников – ксанских Эристави «допустили к владению несколькими осетинскими ущельями», над которыми установлено российское административное управление. При этом со ссылкой на Верховное грузинское правительство и указ Александра I (1803 год) Г.Е. Эристави перечислял осетинские ущелья, на которые претендовали сородичи сенатора. Любопытно, что к названиям этих ущелий, имеющим в основе осетинские топонимы, он добавлял грузинское «хеоба», т. е. ущелье: Джамурис-хеоба, Лиахвис-хеоба, Гвидис-хеоба, Шуацверис-хеоба и Маграндолетис-хеоба. Искажая осетинские топонимы, воспроизводя их с грузинского языка, сенатор подчеркивал, что все ущелья «без изъятия принадлежали фамилии князей Эристовых и постороннего владения в оных никогда не было». Генерал Панкратьев, «доискавшись» до более ранних актов, установил, однако, что, кроме Джамурского ущелья, Эристави не были управителями в других ущельях. Генерал особо отмечал и другое: «притом с вероятностью можно заключить, что при всем снисхождении к Эристовым, здешнее начальство не считало себя в праве отдать им то, что еще не было достоянием России». Продолжая эту мысль, генерал Панкратьев пояснял также, что «князья Эристовы», несмотря на то что они «титуловали себя до сего времени осетинскими помещиками, но владения в этих местах не имели никакого». Он хорошо знал Осетию, в особенности ее южные общества, и был уверен, что притязания как Эристовых, так и Мачабели происходят не из того, что они действительно что-то «потеряли» в Осетии, а из стремления закрепиться в качестве владельцев на значительной территории, принадлежавшей осетинам. В связи с этим генерал Панкратьев вопрос о феодальных притязаниях грузинских князей поставил в плоскость политического решения. Он писал Паскевичу, что последствия, к которым приведет предоставление грузинским князьям феодальных владений в Южной Осетии, будут тяжелыми. После экспедиции Ренненкампфа, свидетельствовал генерал, «осетины чувствуют...» такую попечительность, что «сами стараются спомошествовать намерениям правительства» и что «все эти начатки истребятся совершенно, если предоставить» осетин «помещичьему владению».

Генерал Панкратьев, основываясь на обсуждениях осетинского вопроса в годы правления Александра I, высказывал мысль, ранее часто повторявшуюся: «закоренелая ненависть» осетин к грузинским князьям «простирается даже на весь народ грузинский». Напоминая об этом, генерал приводил пример, как осетины «составляли заговор», чтобы потребовать от «начальства сменить» им «пристава грузина и назначить на его место чиновника из русских». Из этой конкретной ситуации он делал вывод: «при таком расположении» осетин к Грузии «нельзя не ожидать, что отдача сего народа Эристовым, особенно при беспорядочном помещичьем управлении в Грузии, повлечет за собою снова волнения». Занимая принципиальную позицию в вопросе о непризнании за Эристави прав в Южной Осетии на феодальное владение, генерал Панкратьев учитывал также, что уступка княжескому роду Эристави повлекла бы «бесчисленное множество подобных требований, ибо, – подчеркивал генерал, – на опыте известно, сколь притязательны помещики Грузии». Он был уверен, что малейшее послабление в отношении княжеских притязаний приведет к тому, что в Южной Осетии не останется «малейшего участка земли без того, чтобы на оный не явилось» грузинского «претендента». Генерал Панкратьев, следуя этой реальности, отказал сенатору Г. Эристави, обратившемуся к нему с просьбой о допуске представителей Эристави к управлению осетинскими ущельями (хеобами). При этом он сослался на Паскевича, в компетенции которого был подобный вопрос.

Когда генерал-адъютант Панкратьев составлял свое донесение на имя Паскевича, последний находился в Петербурге. Было ясно, что вопрос об Осетии в контексте нового административного управления и в свете грузинских феодальных притязаний на югоосетинские общества является ключевым в обсуждениях, которые главнокомандующий на Кавказе проводил с верховной властью в Петербурге. Не случайно, что вслед за донесением Панкратьева последовало распоряжение Паскевича о составлении «Проекта всеподданнейшего рапорта графа Паскевича», разработанного тем же Панкратьевым. В «Актах Кавказской археографической Комиссии», где был опубликован «Проект», содержится приписка: неизвестно, «был ли» «Проект» «доводим до высочайшего сведения», или он остался на бумаге. Но последующие решения, принятые Петербургом по Южной Осетии, не оставляют сомнения, что императорская воля о лишении Эристовых права на феодальное владение в юго-осетинских обществах основывалась на указанном «Проекте». В связи с этим о последнем следует сказать подробнее. Первая часть «Проекта» состояла из истории вопроса, начиная с 1802 и до 30-х годов XIX века – до экспедиции Ренненкампфа. Вторая его часть целиком посвящена притязаниям ксанских Эристовых и конфликту грузинских князей с графом Паскевичем. В «Проекте» приводилась «Жалоба» князей Эристави, состоявшая из трех пунктов: