— Он нас спас. Отвлек внимание на себя, уложил большинство, со словами «Она мне не простит, если кто-то из вас сдохнет». Вик, я ненавижу себя за это, но прошу помочь ему. Он в камере, заражен и не может обратиться обратно. Никого не подпускает к себе. Лис пробовала чистить, но так и не смогла, уровень регенерации более высок. Нужно его обращение, в человеческой форме вирус замедлится. — Мне не нужно слышать его имя. Мы и так знаем о ком речь. Помочь чудовищу?

Да запросто, сейчас только найду какого-нибудь охранника, заберу оружие и добью. Выстрелю в лоб. Маленькое отверстие с обожжёнными краями прямо по центру идеального лба и буду с затаенной радостью смотреть, как тухнет ебучий желтый огонь в глазах. Да, так и сделаю и избавлюсь от проблем. Или не избавлюсь? А как же «он ни в чем не виноват»? Не в этот ебанный раз! Не в этом случае! Намеренно состроил из себя великого искусителя. И искусил, сорваться к нему во мрак, заплутать в нем, потеряться. Забыть обратную дорогу к себе. Расстроить друзей, разочаровать Сашку. Уебок.

— Виктория, пожалуйста, он достоин второго шанса. Дай его. — Откуда такая уверенность, что мне это по силам?

Я не смотрю ему в глаза, не хочу удовлетворять его просьбу. Мне вообще хочется, чтобы эта тварь сдохла. Пристрелить, как одного из этих убогих. Щелчок, глухой выстрел и нет его. Нет проблем. Не станет его мрак проникать в меня, заживут душевные раны, перестанет из расковырянной болячки течь кровь с сукровицей, обрастет новой кожей, пусть будет выделяться шрамом, пусть, только не болячкой. А я со временем перестану расчесывать эту болячку, дам зажить.

— Хорошо, я попробую. — Но я слаба. Ненавижу и боюсь убить. Как так-то блядь? Что же я за урод? Злые мысли как всегда жрут мой мозг, растворяют и разжижают его внутри, а на поверхность смирение. Дать шанс? Нет проблем, я же стойкая, не до конца сломанная или просто настолько слабохарактерна. Я дам.

Ухожу не прощаясь, может не хочу этого, а может, чувствую, словно только что мне в спину засадили ржавое лезвие и разодрали все там, к чертям собачим. Умом понимаю, что это не предательство друга, это просьба помочь ближнему, отчаянное желание спасти. Только от чего же мне так чертовски обидно? Не хочу помогать? Спасать? Меня не заставляют, а я все так же переставляю ноги по линолеуму к камере. Боюсь его, боюсь себя. А если меня опять переклинит, а может все же мое сердце не выдержит и остановится. Нет, этот упорный моторчик не подведет, предатель.

Приближаюсь, еще один поворот и комнаты временного содержания. Толстые стены, прочно обшитые не менее толстым металлом не по силу проломить даже дюжине качков из центра. У меня есть немного времени, я смогу остановиться, отдышаться пару минут и передумать. Нет нельзя. Не ради себя, ради ребят, к тому же он на проверку оказался действительно полезным «членом команды». Безжалостный хищник, играющий только по своим правилам, не подчиняющийся никому. Вольный зверь.

Яркий цветок начинает пульсировать, кода слышит глухое рычание в застенках. Взгляд натыкается на сгорбленную фигурку Лисы, которая что-то бормочет, не обращая никакого внимания на меня. Касаюсь трясущейся рукой ее плеч. Поднимает влажные глаза на меня, смаргивает слезы и тут же приникает ко мне. Оплетает руками плетями, вжимается.

— Хорошо, что ты здесь, хорошо, может у тебя выйдет, может у тебя получится. У меня вот не выходит. Он словно заперся внутри своих мускул, замуровал себя и растворился в звере. — Шепчет на ухо, и это звучит для меня полнейшей белибердой, но я не хочу ее слез, и будь что будет.

Отрываю ее руки от себя, поворачиваю ключ на двери. Щелчок, еще один, мой цветок начинает полыхать, пульсировать совместно с токами крови. Зарождаться внутри меня, стоит мне только очутиться внутри белых стен изрисованных росчерками когтей. Разодранных. Разбитых осколков, какой-то мебели усыпавшей белый бетонный пол, куски толстых звеньев цепей, не способных удержать вольного зверя обрывками свисающих с боковых стен. Лампа одним боком выдранная и провисшая на проводе, мигает, словно сговорившаяся с морганием моих век.

Глухое рычание привлекает мое внимание, а щелчок захлопываемой двери звучит как контрольный выстрел. Уже не страшно, ведь я умерла? Цветок ярости подступает к горлу, пробивает тьму, впившуюся в меня, выплескивается криком.

— Ааааааааааааааааааааааааааааааааааааааа. — Нахожу глазами, злобный оскал пасти с капающей слюной, перекрикиваю его рычание, все сильней и сильней. Цветок распустился, душа разворачивается внутри меня, оживает совместно с криком, заставляет выгнуться в пояснице, свести лопатки вместе, а ноги подогнуться, сползти на холодный, бетонный пол, на колени перед тобой. Разжать кулаки и скрести когтями. Такой же зверь. Или зверек, ведь где я и где ты? Помнишь «разные весовые категории»? Это про нас. Слишком не похожи, но пропитаны одним безумием, одним эгоизмом. Только я безобидна в отличие от тебя! Или нет? На моем счету уже много душ, подаренных тобой и отнятых моими руками.

Почувствовать холод помещения, почувствовать страх от вида Зверя, приближающегося ко мне на четырех конечностях. Без изящества, с опаской, с глухим рычанием. Посмотреть на тьму в тебе, принять ее как часть тебя. Слышишь, мой крик сливается с твоим рычанием, сплетается, разносится по пустому пространству, отражается от стен. Моя ярость и ненависть к тебе выходит с этим криком.

Я вырвалась, выпустила из себя весь внутренний мрак, сломала опаявшее меня стекло. Во мне осталась только тишина. Не такая гулкая и безысходная, не пропитанная твоим ядом. Просто тишина. А ты не желаешь останавливаться, приближаешься ко мне. Ближе. Во мне нет больше ненависти к тебе, блядь возможно, мне больше нет дела до тебя, и все же я протягиваю руку. Задеваю пальцами горячую кожу на черном носу, провожу пальцами по пасти. Ты порыкиваешь. Не знаю, с угрозой, или же с одобрением, не знаю, но это ощущение мне нравится. Контраст наших температур. Шелк коротких, жестких волос на ушах похожих на уши как у овчарки, только больше. Ты прижимаешься к руке, тянешь свою морду, из глаз которой, на меня любуется твоя тьма. Она приглашает к себе, обещает бездну с тобой, весь твой мрак, только не насильно, нет, просит согласиться добровольно последовать за ней. И я не сопротивляюсь. Устала. Покорно иду.

Второй рукой зарываюсь в густой мех, глажу его, тяну зверя на себя за шкирку, а ты позволяешь это. Укладываю твою морду на свои колени и глажу. Мне нравится это ощущение вседозволенности, которую ты позволяешь мне. Действую немного смелей, склоняю свою голову к твоей шерсти, хочу зарыться носом в тебя, глотнуть твой запах и разочароваться. Хочется, чтобы ты вонял псиной, дворовой тварью, но нет. Ты пахнешь лесом и безумием. Опасное существо, которое сейчас доверчиво лежит рядом, утыкаясь мордой мне в бедра и по хорошему бы достать свой тесак, потянуть твою кожу, заставить поднять башку и полоснуть по доверчиво оголенной шее, но не смогу. Ты мой хозяин, мой господин, тебе одному позволено прикасаться ко мне. Или сейчас все иначе? Потому как ты ластишься к моим рукам. Я хозяйка тебе? Скорее всего. Мне нравится, это ощущение оно покалывает тысячью иголочками на нервах. Ты это чувствовал когда держал меня на привязи в своей спальне на втором этаже каменного замка, во тьме? Чувство превосходства? Вседозволенности? Оно прекрасно, я понимаю тебя.

Чувствую, как твое тело начинает полыхать под кончиками пальцев, кости начинают вибрировать, ломаться и снова срастаться. Чувствую судорогу, прокатывающеюся по телу, мех осыпается под пальцами мелким песком, утекает на пол, а там растворяется, и мои пальчики начинают скользить по мышцам обернутыми гладкой кожей. Красивой золотой кожей, твоей кожей, долбанным совершенством.