Мне проще ненавидеть тебя, чем… что? Что я чувствую к тебе? Не понимаю, но чем бы оно не было, оно спокойное. Трется за грудиной мягким комком, легко касаясь, стараясь не привлекать к себе внимания, боясь, что я смогу его вырвать, растоптать. А я не смогу, из нас двоих ты был чудовищем, а я нелепым его наблюдателем. Только тебе под силу расправиться с этим чувством, раздавить его своими «Grinders», приобретенные из «British Boot Co».

Я еще там, в той комнате заметила, ты поклонник всего натурального, качественного, обязательно от известного производителя. Эта твоя попытка скрыть в красивой упаковке свое гнилое нутро? Скорее всего. Вот только я не купилась тогда, да и сейчас это практически не возможно, я знакома с этим нутром, ты был настолько великодушен ко мне — красовался им урод.

— Я знаю, ты не спишь. — Твое дыхание касается меня.

И мне чертовски хочется, назвать его зловонным, но ты же во всем идеален, и это именно дыхание — слова смешанные с перечной мятой. А еще мне забивает ноздри аромат леса после теплого, летнего дождя, но это, скорее всего, пахнет от твоей руки, на которой я до сих пор лежу.

— Я ошиблась, или мы поменялись ролями? Уговорил, Нобеля заберешь себе, а я не получу Оскара, видимо из меня никудышная актриса. — Вспоминаю недавний сон.

Вспоминаю свои злые мысли, тихо отвечаю, зажмуриваюсь до черных точек и резко распахиваю глаза, которые тут же спотыкаются на пустой койке, где лежал Грегори.

Его нет. Возможно, он разочаровался и ушел. Я бы поступила именно так, а ведь по сути дела я и сама в себе разочарована. А он… он, просто не захотел быть свидетелем моего падения. Жаль, конечно, терять друга, но что поделать, если я живу в таком мире.

— Не понял? — Ну, еще бы.

Ты хоть раз пытался? Сомневаюсь, но тебе об этом знать не стоит. Ты и так слишком хорошо изучил меня, но не мои мысли. Эту территорию я оставлю только для личного пользования. А ты так и прозябай, разбираясь во мне с помощью своего невзъебенного обоняния и острого зрения.

— И не надо. — Я пытаюсь вывернуться из твоего душного плена, и ты отпускаешь меня, только со второй попытки. Хочется с хрустом потянуться, вспомнить, ощутить всю прелесть отдохнувшего тела, а еще ужасно хочется зевнуть. Вот только не на твоих глазах, не хочу, чтобы ты понял, что мне было удобно в твоих объятиях и на удивление хорошо спалось в них же.

Делаю несколько шагов на выход из этой стерильной белизны и замираю перед расправленной кроватью, мнусь. Не хочется впускать правду в себя. Еще несколько часов назад, здесь лежал друг, а теперь… кто он мне? Никто.

— Он ушел час назад. Всю ночь бдел за мной. Мальчишка. — Это хорошо, хочется ответить, но я молча выхожу.

Перед глазами грустные скобки Грегори, а потом спина и это удручает, хоть и не сильно. Я в этом даже вижу некие плюсы. Он бросит перемыкаться на мне, найдет себе такую же веселую и задорную девушку и все будет хорошо, а я действительно порадуюсь за него, и может, когда-нибудь мы сможем опять дружить? Мне бы этого хотелось, в моем мире и так немного друзей, поэтому не хочется терять хотя бы одного.

В столовой появляюсь только после долгой пробежки и затяжного душа. Не знаю что хотелось смыть с себя, но терла кожу очень долго, до покраснения и удовлетворенно разглядывала ее в зеркало, услужливо установленного прямо напротив — во весь рост. Даже если очень сильно захочешь, не сможешь пропустить и миллиметр кожи. Не знаю, что во мне видят мужчины, особенно, такие как Грегори, самая обычная — бледная, голубые глаза, тонкий нос, впрочем, как и губы и резкие черты скул, сужающиеся треугольником к подбородку. Тощее тело, никакой груди, ну не считая единичного размера. Я в общей массе этих мужчин просто теряюсь. Бледнявка. Тихая и неприметная, особенно когда спрятана в своем капюшоне.

Смотрю на мобильник и решительно жму долбанную зеленую кнопочку. Три гудка с той стороны щекотят нервы и обрываются обиженным сопением. Он не говорит со мной, потому как уверен, что в ответ услышит тишину. Да, не смотря на последний срыв, я всегда набирала его и он отвечал. Сначала. А вот сейчас принимает вызов и молчит в трубку. Такое беззвучное общение у нас, но не сегодня.

— Прости меня. — Шепчу сопящему собеседнику и замолкаю. Это все, на что я сейчас способна.

— За что, мам? — Устало отзывается.

— За все, малыш. Такая не путевая я тебе досталась. — Как объяснить ребенку, что в моем состоянии это нормальный припадок? Ебаное расстройство личности, психоз и апатия и прочая хуйня, слишком прочно проросшая во мне, слившаяся с моим сумасшествием.

— Ты у меня самая лучшая, не смотря ни на что! — Ты плачешь, я это слышу, и это убивает меня. Заставляет долбанный моторчик в груди разрываться от вины. Я не лучшая, я просто нелепая случайность, произошедшая с тобой и расстраивающая тебя малыш.

— Малыш я буду стараться для тебя. — Шепчу твоим слезам, опять даю ложные обещания? Одно радует, если меня не станет, у тебя будет защита в виде моего тебе наследия и таких добрых людей как Лис. Именно это она обещала. И я знаю, что выполнит данное обещание.

— Ты уж постарайся, я только привык к тому что у меня есть ты.

— А у меня есть ты, и да, я буду стараться.

Мы еще недолго пообщались, надеюсь, я заслужу его прощение. Я слышала, как ребенок успокоился, как высморкался, и даже представила, как он улыбнулся, и мы попрощались до рассвета.

— Я постараюсь. — Прошептала на прощание уже давно выключенному пластику и пошла завтракать. И это старание приведет меня к окончательному падению в своих глазах, но, черт побери Я БУДУ СТАРАТЬСЯ.

Время для завтрака оказалось, если сказать мягко — поздним. Поэтому не удивилась пустому помещению столовой, и вольготно распорядилась остатками некогда богатого разнообразия из омлета — маленького, холодного кусочка и стаканчика сока с хлебом. Думаю, для перекуса сойдет, все равно нормальный выбор был только из бутербродов, от которых меня уже тошнит.

А вот в спортзале народу было достаточно и мне практически удалось проскользнуть до Лисы, бережно протиравшей своих любимых кинжалов не замеченной.

Несоответствие врезается в мозг. Такая маленькая, нахальная девчонка и такая нежная, заботливая к своим маленьким друзьям. Ей больше подошло бы выковыривать этими кинжалами грязь из-под ногтей, но нет, это же Лис и ее любовники в количестве десяти штук. Лежат на расстеленном замшевом чехле, каждый в своем кармашке, очищенные и отполированные заботливой рукой, протертые каждый с трепетом и любовью.

Я не такая. Мой товарищ своим злобным хищным лезвием касается стены, на которую я его вешаю. Гребанный символ. Я не глажу его, нет. Обычное скольжение мягкой материи смоченной в оружейном масле по стали и обратно как обелиску на стену, чтобы каждый решивший посетить мою обитель смог им любоваться. Знать что я опасна, увериться в этом.

Мне нравится его грубость и надежность, а еще мне нравится им орудовать.

Вонзать в стену и представлять вместо нее широкую грудь. Да мне нравится это делать, как мне кажется и ему это нравится, он сверкает от счастья, что может быть полезен для сумасшедшей и я должна за это ему, как минимум сказать «спасибо». Ему, безмолвному свидетелю моего отчаянья и я сейчас не о своем занятии по убиванию стены, нет, я сейчас о том, как после этих ударов он с пола тихо наблюдает мою истерику, слезы — безмолвный свидетель.