Нет проявлений джентльменства, нет сдержанности в лице. Скулы ходят ходуном, губы сжаты, до синей, ровной линии и взгляд — прямой, убивающий меня, оценивающий все мои шансы на спасение. И знаешь, что? Мне похуй.

Демонстративно, медленно залажу в высокую машину, сажусь напротив, захлопываю дверь, расслабленно откидываю голову на подголовник и смотрю на тебя с ухмылкой. Ты злой. Не нужно напрягаться, пытаться рассмотреть это, предугадать, вычленить твои эмоции из маски. И так все видно и, черт меня дери, это радует, это доказывает, что ты внутри еще жив. И твоя злость как гиена огненная обжигает своим желтым пламенем, а мне похрен. Господи спаси, мне нравится, то, что я вижу сейчас.

Всю обратную дорогу, в машине стояла тишина. Странная, чудовищная или для кого-то еще и напряженная тишина, но не для меня. Я все это время провела в игре «Гляделки» блядь называется. Такая интересная игра, где вас всеми возможными методами, пытаются взглядом, задушить, расчленить и сжечь все ваши внутренности, а ты вылезаешь из гребанного пепелища с довольной миной и вопросом на устах «Это все? Это все, что ты смог придумать? Хуйня, давай сначала!» и все повторяется, и повторяется, и моя улыбка с каждым моим убийством становится все больше, пока ты не прерываешь эту игру. Проигрываешь мне.

Не смог убить? Не смог причинить вред?

— Ты, правда, изменился. — Говорю твоему отвернувшемуся телу, твой взгляд устремлен в лобовое окно.

— Оценила, что еще жива? — Задаешь вопрос, не смотря на меня и твой голос уже не злой, он звучит усталостью. Такой схожей с моей. Еще одно подтверждение того, насколько мы похожи.

— Оценила. — Говорю и сама протягиваю руку и переплетаюсь с твоими пальцами. Глажу кожу большим пальцем. Она горячая и гладкая. Ты в ответ гладишь мои пальцы и наконец, поворачиваешься.

Я улыбаюсь тебе, спокойно, возможно даже немного нежно и всматриваюсь в усталое, осунувшееся лицо. И я делаю единственное, что думаю, может тебе помочь. Я помню твои приказы, когда усталость отпечатывалась на надменном лице. Я начинаю петь песню, которая сегодня утром на пробежке взорвала мне мозг.

All smiles, I know what it takes to fool this town.

Да, это Unstoppable от Sia, мне нравится неспешный ритм ее музыки и этот слегка хрипловатый голос. Он заставляет вслушиваться в ее слова, проникает в мозг, разъедает его и черт возьми, я не полиглот как говорила, но это не остановило меня от поиска и перевода ее слов, с гуглом в помощниках, так же как и не остановило от зубрежки этой песни.

Да в этом я безумный фанатик, хотя с возрастом это уже не так пугает как по началу. Мои родители очень сильно переживали мою фанатичность музыкой, если говорить начистоту. За год до школы, еще толком не умеющую читать им пришлось вести меня в музыкалку и сдавать на попечительство учителей, которые мягко говоря, были в шоке. Да, читать буквы было для меня проблемой, очень большой, но не ноты. Эти странные закорючки были для меня всем миром моего общения. Моим языком. А после вынужденной покупки родителями гитары, остановить меня смог только Шакал. Заткнуть, затормозить или заморозить, хотя не полностью.

Смотрю сейчас на тебя и удивляюсь, как же так получилось, что мне впервые захотелось музыкой расслабить, успокоить, стереть усталость с твоего лица, раньше я и по принуждению не могла спеть тебе полностью песню.

Не знаю, черт побери. С ним я вообще ничего понять не могу, но это чувство, словно мы с ним спаяны какой-то прочной ниткой никуда исчезать не собирается. Зависимые. Это про нас с тобой. Оба не рады, и оба не можем ничего с этим поделать, а еще не можем нормально поговорить. Не понимаем друг друга. Это и не удивительно ты маньяк, я жертва. Разные категории.

— Спасибо. — Говоришь ты и легко поглаживаешь мою ладонь, после того как мой голос затихает.

— Прости. — Отвечаю и опять улыбаюсь тебе. И сейчас меня не раздражает мой ласковый голос, мне не хочется вырвать глотку или подавиться словами. Мне действительно неприятно причинять неудобство окружающим, злить их. И неважно Зверь это или кто-то другой.

Я только сейчас замечаю, что машина затормозила перед главным особняком, а шофером оказался ни кто иной, как член твоей стаи.

— Пойдем, я переоденусь, и сходим перекусить? — И это просьба от тебя. Не приказ.

Разница чувствуется, но я еще не готова к такому. Морально. Хотя во мне уже нет этого всепоглощающего страха.

— Давай лучше встретимся в столовой? — Я оттягиваю края футболки, показывая, что не ему одному нужно переодеться. А он в ответ загадочно улыбается, то ли в попытке показать, что раскусил мой фарс, то ли его смешит моя грязная одежда. Хрен знает.

— Тогда, до встречи? — Ты вылез и придерживаешь мне дверь, и, слава всем богам, тому, что ты не кидаешься для того, чтобы поспешить открыть мою дверь, а просто приглашающе держишь свою дверь открытой.

— До встречи. — Я цепляюсь за твою ладонь и окончательно покидаю теплый салон явно дорогой машины и ухожу в сторону центра обучения.

Быстро принимаю душ, спускаюсь в столовую, набираю в свой поднос вкусный ужин, прихватываю еще кровавый кусок мяса и чашечку кофе. Твой ужин. Сажусь за наш столик и расставляю снедь, твою и мою рядом. Столовая еще тиха, но это ненадолго, сейчас скоро раздастся звонок, и усталые молодые люди заполнят ее, но ты приходишь раньше. Я сижу спиной ко входу, но чувствую твое появление.

Чувствую твой взгляд, скользнувший по моим лопаткам, прошедший по позвоночнику и замерший на макушке головы. Разворачиваюсь к тебе лицом и приглашающе показываю на приготовленное мясо. Ты чему-то своему скупо улыбаешься и направляешься ко мне. Я слежу за тобой и твоим лицом. Это что-то новое. В нем эмоции и жизнь, немного скупая, но все же жизнь. Подходишь и протягиваешь мне пачку крекеров. Соленых, с сыром.

На эту гадость я подсела с детства. С чертовых пеленок и это правда ужасная гадость, и запах у нее не стиранных носков, но я их, черт возьми, обожаю.

— Откуда? — Поднимаю удивленный взгляд на тебя.

— У меня свои методы добычи. — Весело отвечаешь мне.

— Это-то я как раз таки понимаю, откуда знаешь, что я влюблена в эту хрень? — Тыкаю дрожащим пальчиком в пачку и сглатываю набежавшую слюну чувствуя себя счастливым ребенком. Не ела их целую прорву лет.

— Если тебе не изменяет память, то я следил за тобой с детства. — Ты потираешь свою челюсть, немного нахмуриваясь. — Ты менялась, но это… — Ты киваешь на пачку крекеров.

— Это всегда оставалось неизменным. — Заканчиваю твое предложение.

— Точно. — Довольно киваю и начинаю быстро кушать салат и все остальное, не смакуя вкуса обычной еды и предвкушая как вгрызусь в соленую печеньку и запью горячим и сладким чаем.

Ты заканчиваешь ужинать намного раньше меня и с достоинством королей, вытираешь свои длинные пальцы о салфетку, а я уже уплетаю за обе щеки свой десерт. Это тебя веселит, веду себя как долбанная деревенщина, еще и облизываю соль с пальцев и я тащусь от этого вкуса.