Совсем разъярился мельник. Выломал он вмазанную в пол топку вместе с колосниками и поволок под липу: потом выкопал яму в человеческий рост и столкнул туда топку. Забросал огонь землей, затоптал копытами черного коня и только тогда наконец успокоился: вот теперь — то огонь в очаге матери погашен.

Значит, можно спокойно поджечь соломенную крышу — на то и лучинки в железном кольце горят. С треском взвилось к небу яркое пламя. Выхватил мельник горящую доску и, размахивая ею, как факелом, поскакал обратно. И где он проехал, красный петух побежал по крышам. Да только пожары эти — от того огня, что горел в очаге матери. И зола с пожарищ разносится ветром по всей стране. А куда она долетает, там взвивается песня. Та самая: «Близок день!..»

Ветер разносит золу Знания по стране. Одним зола попадает в сердце — и у них в груди разгорается пламя. Другим в глаза — эти обретают зрение.

А тот, кому зола Знания проникла и в глаза, и в сердце, снимается с места и отправляется к Крабату. Огонь материнского очага, горящий теперь в тысячах очагов, указывает ему путь.

На краю болота он находит Крабата. Тот стоит в глубокой яме и копает ров к середине болота. «Кто ты такой?» — спрашивает Крабат. «Один из сыновей», — отвечает пришедший. «А чего ты хочешь?» «Делать то же, что ты».

«А знаешь, что в старой легенде сказано: «Много зерен сгниет, прежде чем пшеница прорастет на болоте». Не боишься, что долго ждать?»

«У меня шестеро братьев, и все шестеро моложе меня». — С этими словами юноша спрыгивает в вырытую Крабатом яму.

Теперь оба трудятся плечом к плечу. Капля за каплей просачивается болотная вода в ров.

Она им уже до щиколоток, когда к краю канавы подходят люди из сожженной деревни. «Кто вы такие?» — спрашивает Крабат. «Сыновья матери, — отвечают те. — Где нам начать?» И Крабат показал им, где копать, чтобы канавы одним концом упирались в болото, а другим — в его ров.

Вода во рву доходит им уже до колен, когда к краю подходит строем целый отряд. Впереди — певец с трехструнной скрипкой.

«Мы — сыновья матери, — говорит певец. — Показывай, где копать, Крабат».

Крабат снимает повязанное у пояса траурное покрывало, взмахивает им, как флагом — флаг кажется алым на фоне заходящего солнца, — и расставляет пополнение по местам.

Когда наступила ночь и мельник пустился в путь, чтобы загасить огонь в очаге матери, болотная вода переполнила вырытый ими ров глубиной в человеческий рост и устремилась в главную реку долины.

Когда мельник затоптал огонь в очаге матери, на краю болота зажглись тысячи костров. А когда он пустил красного петуха на крышу домика под старой липой, болото глухо застонало и с клекотом выплюнуло зловонную воду в чистую реку.

И вот мельник возвращается восвояси. Солнце медленно выплывает из-за горизонта, мельничное колесо со скрипом и скрежетом начинает вращаться; рывками, как бы нехотя, сдвигаются с места жернова. Изрыгая проклятья, мельник врывается внутрь. «Какого черта дрыхнете? Почему мельница еле дышит?» — орет он на батраков. «Нет воды, хозяин», — отвечают те. Бросился мельник к ручью. Едва струится ручей по дну, не в силах он сдвинуть тяжелое колесо. Застыл на месте мельник и от бешенства весь побелел. Миг — и шестеро батраков полетели от его пинка в воду. Еще миг — и ядовитый ручей вскипел, сожрав их всех без остатка. Зато колесо теперь вертелось и жернова грохотали, как раньше.

Шестеро оставшихся валятся с ног и обливаются потом. Но их всего шесть, а не двенадцать: мельник нарушил свой собственный закон. Выпустил он из хлева шесть свиней и вернул им человеческий облик. Но тогда в хлеву осталось шесть. Видит мельник: куда ни кинь, все клин. И схватился он за волшебные книги. Но там написано лишь то, что он и сам знает. «Болото питает ручей. Ручей крутит мельницу. Мельница дает мельнику власть».

От злости чуть не разодрал мельник книгу. Но в последнюю минуту на глаза ему попалась строчка: «Огонь в очаге матери охраняет Крабата». Разве он не загасил этот огонь?

Не только загасил, но и закопал, втоптал ногами в землю! Значит, одно остается — покончить с Крабатом. Час пробил!

Смотрит мельник на кольцо, что носит на безымянном пальце. Смотрит и смотрит, не отрываясь, завороженный твердо — текучим блеском, пока изо рта не начинает капать слюна. Мысленно он уже видит тысячные толпы, чьей кровью напьется иссохшее болото. И тогда мельница вновь завертится с прежним гулом и грохотом. А жернова меж тем опять дернулись и застряли. Столкнул мельник в воду еще шестерых батраков и взлетел на своего коня. Мельница за его спиной загромыхала с прежней силой.

Спешился мельник там, где болото еще не высохло, и, спрятавшись в зарослях ольхи, увидел толпы людей, копошившихся у края долины. Доволен мельник: не зря растечется по полю блеск его третьего кольца. Видит он, как поглощены работой его враги, слышит, как разносится окрест их песня, но слышит также глухие стоны сохнущего болота, видит, как зловонная вода вливается в клокочущий поток, и понимает: пришла пора вырвать язык у песни и залечить раны истекающего кровью болота. Снял он кольцо с пальца и дал ему строгий наказ: засыпать свежевырытые канавы и в один миг уничтожить людей — двенадцать раз по двенадцать сотен, — не тронув одного только Крабата. Этому уготовил мельник особую смерть, долгую и мучительную, смерть на глазах у всех — в том числе на глазах у детей и женщин, вынашивающих младенцев. Отныне женское чрево не породит бунтарей.

И мельник с силой швырнул кольцо в небо над долиной.

Взлетело кольцо ввысь, разомкнулся мерцающий круг, вырос беззвучно вверх и вширь и превратился в огромный черный гриб. Из середины гриба молнией сверкнул нестерпимо яркий свет, и оглушительный гром расколол небо. Двенадцать раз по двенадцать сотен ослеплены светом, оглушены громом; только что выкопанные канавы засыпаны дрогнувшей землей, а болотная вода у запруды захлестнула и мертвых, и живых и унесла всех назад, в болото.

Но из толпы тех, кого не уничтожило кольцо мельника, выступил вперед Крабат. Не медля ни минуты, устремился он по долине смерти туда, где, выйдя из засады, ждал его мельник — черная громада на фоне темных кустов. Еще издали крикнул Крабат — и его крик потряс небо наподобие грома, непременного спутника ослепительных молний: «Мельник! Я поклялся, что уничтожу тебя своими руками. Иду исполнить эту клятву!»

«А ведь у матери огонь-то погас!» — раздалось в ответ вслед за взрывом злорадного хохота.

Крабат слегка отступил в сторону, и мельник увидел за его спиной высокую худую женщину во всем черном, с глиняным горшком в руках. В горшке спокойно горел огонь из ее очага.

Черный Мельник поражен. От ужаса кровь застыла в его жилах и руки-ноги онемели. Но, изрыгнув страшное проклятье, он разорвал оковы страха, взвыл по-волчьи и, вырвав из собственного черепа мозг, швырнул его в женщину.

Однако Крабат перехватил на лету мозг мельника — такой же твердо-текуче-блестящий, как и кольцо, — и бросил на кучи земли, преградившие путь болотной воде. Вода вновь с ревом устремилась к реке, что текла посреди долины, и Крабат стал подступать к мельнику. И чем ближе он подступал, тем выше казался. Никакого оружия при нем не было. Их разделяла всего сотня шагов.

«Послушай-ка, Крабат, — не выдержал мельник. — Наши силы равны. Мне с тобой не справиться, но и тебе меня не одолеть. Поэтому предлагаю: давай поделим поровну и мельницу, и все остальное. Помнишь, как я делил зайца? Ведь по-братски делил? Станем союзниками, станем друзьями! Нет в мире силы, способной противостоять нам обоим. Вот тебе моя рука, брат Крабат! — Он рассмеялся дружелюбно и звонко и повторил: — Вот тебе моя рука!» Осталось всего десять шагов.

«Не рука мне твоя нужна, а жизнь!» — отрезал Крабат.

«Постой, погоди! — заверещал мельник. — Предлагаю тебе две трети…»