В приверженности поэта ко всему земному, в его восприятии человеческого существования как извечной жажды созидания, тяги к преобразованию сущего, есть нечто от лучших традиций немецкой классической литературы, и в первую очередь от гуманистического наследия Гете. С годами творчество этого величайшего немца стало оказывать на Фюрнберга все большое влияние, между тем как духовный мир Рильке постепенно утрачивал свою магическую власть над его душой. Автор «Ада, ненависти и любви» все чаще полемизирует с Рильке, полемизирует и тогда, когда обращается к его образам, следует мелодическому строю его стихов, даже интонациям.
Глубокое проникновение в самые различные сферы бытия — в частности духовного бытия человека — свойственно всей зрелой лирике Фюрнберга. Споря в стихотворении «К влюбленным в поэзию» с ревнителями «чистого искусства», утверждающими, что только художникам, равнодушным к борьбе добра и зла, дано чувство прекрасного, поэт восклицает, что и он страстно влюблен в красоту, в соловьиную трель и восход солнца на море. Однако магнитная стрелка его сердца не может не указывать при этом на грандиозные катаклизмы нашей эпохи.
О месте искусства в современном мире Фюрнберг полнее всего сказал в поэме «Брат Безымянный». Лирический герой ее, душевный мир которого раскрыт во всей сложности и противоречивости (поэма построена как сплошной внутренний монолог героя), — по существу двойник автора, его брат, но в то же время это «брат безымянный». Перед нами обобщенный образ художника, который долго бродил в лабиринтах декадентского искусства, но в конце концов понял, что его призвание быть вместе с теми, «чьи руки переделывают мир». Не случайно Стефан Хермлин и Франц Фюман, да и многие другие поэты ГДР, увидели в «Брате Безымянном» правдивое отражение их собственного творческого пути.
В центре поэмы «Испанская свадьба» тоже образ художника, это произведение звучит как монолог то самого автора, то главного героя, который наделен некоторыми чертами Гарсиа Лорки, певца борющейся Испании. Стремясь подчеркнуть драматизм поэмы, Фюрнберг назвал ее «балладой, сотканной из боли и гнева». Создавая свою «Испанскую свадьбу», поэт исходил из двух реальных фактов, поразивших его воображение. В декабре 1944 года, как сообщали газеты, в Севилье состоялось неслыханно роскошная свадьба неких принца и принцессы, и в то же время в одном из нацистских концентрационных лагерей советские воины обнаружили тысячи детских башмачков — те, кто их носил, были уничтожены гитлеровцами. Поэт с огромной болью поведал о своих раздумьях над грандиозными масштабами зла, причиненного человечеству немецким фашизмом и его пособниками. В поэме нет подробного изображения событий сороковых годов, кровавая прелюдия к которым разыгралась на испанской земле. И все же в этом произведении ощущается эпический размах. Перед внутренним взором автора появляются, словно быстро сменяющие друг друга кадры киноленты, вереницы ужасных картин.
Но поэт не позволяет смерти торжествовать окончательную победу. Смерть не в состоянии погасить пламя освободительного движения народов, она терпит поражение в схватке с непобедимым противником — советским человеком, «самым человечным человеком самой человечной страны». Силы зла не могут заглушить песен Гарсиа Лорки, воплощающего в «Испанской свадьбе» подлинно народную, вечно живую революционную поэзию.
С весны 1946 года, с момента возвращения на освобожденную от фашизма землю Европы, жизнь Фюрнберга наполнилась новым значительным содержанием. И в Чехословакии, и в стране, с чьей культурой он был связан с раннего детства и до конца своих дней, — стране Гете и Шиллера, писатель становится одним из самых активных поборников коренных социально-политических и культурных преобразований.
Несколько лет Фюрнберг был первым советником посольства новой, народной Чехословакии в Германской Демократической Республике. В эти годы он переводит на немецкий язык виднейших чешских поэтов. Что еще важнее — его собственные произведения (стихи, художественная проза и публицистика) все чаще появляются в печати ГДР. Писателя привлекает также и исследовательская работа. В 1954 году он становится одним из руководителей Мемориального института классической немецкой литературы в Веймаре.
Разносторонняя литературная деятельность Фюрнберга получила в ГДР заслуженное признание. Он был избран действительным членом Академии искусств, а в 1956 году награжден Национальной премией.
В эти годы писатель неутомимо трудится на разных поприщах. Он не бережет себя, а между тем его здоровье уже было подорвано всеми испытаниями, перенесенными в годы фашизма и эмиграции. Тяжелая болезнь сердца прервала жизнь художника в момент его наивысшего творческого взлета. Фюрнберг скончался летом 1957 года, когда ему едва минуло сорок восемь лет.
На послевоенные годы приходится многое из созданного писателем. В 1955 году вышла в свет в окончательной редакции поэма «Брат Безымянный». Появились два сборника новых стихов — «Странник, идущий навстречу утру» (1951) и «Дивный закон» (1950), прозаическое произведение о Гете и Мицкевиче — «Встреча в Веймаре» (1952). Можно назвать также немало значительных работ Фюрнберга, которые остались незавершенными. Это, в частности, уже упомянутый большой роман «Отпуск», в центре которого сложная судьба поэта-коммуниста в период полновластия фашизма в Германии, новеллы «Великая дружба» (о Марксе и Энгельсе) и «Бедный доктор Эккерман», эссе «История болезни» и вдохновенная поэма о великом Октябре, о Ленине и советских людях — «Вселенский гимн». Целый ряд стихов был опубликован лишь после кончины поэта.
Фюрнберг вошел в немецкую литературу не только как выдающийся лирик. Такие произведения, как «Новелла о Моцарте», «Встреча в Веймаре» или «История болезни», а также многочисленные публицистические опусы писателя свидетельствуют о незаурядном значении его и как мастера прозы.
Включенные в этот сборник рассказы на исторические темы довольно своеобразны по структуре. В них доминирует мастерски построенный диалог персонажей. Сам Фюрнберг охарактеризовал, например, «Встречу в Веймаре» как эссе, написанное в диалогической форме. В основе рассказов писателя не острый сюжет, событийность в них не главное, — их притягательная сила в тонком психологическом подтексте, в умении автора дать простор воображению читателя и вызвать в нем желание сопоставить прошлое с настоящим. Поэт хочет заставить нас мысленно завершить жизненные пути героев, намеченные лишь пунктиром.
В великолепной «Новелле о Моцарте», изящной как акварельная миниатюра, перед нами великий немецкий композитор и итальянский писатель Казанова. Их взгляды на цели и смысл творчества прямо противоположны. Мы присутствуем всего лишь при недолгой встрече героев в Праге, где должна состояться премьера моцартовского «Дон-Жуана». Но при этом как рельефно изображены характеры обоих персонажей, запечатленных скупыми, но точно отобранными деталями, с каким знанием исторического колорита воссоздана атмосфера культурной жизни Европы XVIII века!
Моцарт, как он видится Фюрнбергу, — вольнолюбивый сын третьего сословия, художник, духовный мир которого озарен светом приближающейся Великой французской революции. И это, как нам дано понять, накладывает особый отпечаток на его жизнеутверждающие произведения. Композитор знает: праздное привилегированное общество не поймет его оперы. Пребывание среди светской черни представляется Моцарту подлинным адом. Напротив, нищий сердцем аристократ Казанова, воплощающий век уходящий, охотно продает свое перо знати. То обстоятельство, что музыка Моцарта проникает в народ, возмущает Казанову, самому же композитору это приносит радость.
В новелле «Встреча в Веймаре» Фюрнберг вновь обращается к постоянно привлекавшей его теме искусства в его соотнесенности с жизнью и нуждами народа. Центром произведения являются образы дорогих сердцу писателя гениев мировой литературы — Гете и Мицкевича. Польский певец свободы, в уста которого автор вкладывает многие свои сокровенные мысли, воспринимает создателя «Фауста» отнюдь не как олимпийца, равнодушного к треволнениям своего века. Нет, Мицкевич угадывает, как глубоко погружена в современность титаническая душа Гете, вынужденного прятать свои чувства за внешней холодностью. Величайший поэт Польши ощущает весь трагизм существования великого Гете в отсталой феодальной Германии.