В блестящей, к сожалению незаконченной, «Истории болезни» удачно сочетается лирическая исповедь с взволнованными размышлениями над многими животрепещущими проблемами нашего времени. К этому произведению примыкают небольшие рассказы-эссе: «Товарищ Н.», «Pro memoria» и другие.
В стихах поэта конца 40-х — начала 50-х годов отражается грандиозная ломка в бытии и сознании людей, пошедших по пути строительства социализма. Поэт — свободный среди свободных — делит с простыми людьми, встречающими зарю новой жизни, их труд, и веселье их праздников, и их раздумья о будущем. Еще не может быть успокоенности, безмятежности, людям предстоит разрешить немало сложных вопросов, преодолеть немало преград, и все это дается нелегко. Отсюда такие стихотворения, как «Час тяжелых мыслей», и другие, навеянные сходными чувствами. Однако даже в самых обыденных фактах той действительности, которая предстает перед поэтом, он с радостью улавливает отражение происходящих в обществе великих перемен.
Поэтический голос Фюрнберга в эти годы звучит то тихо и напевно, то подобно звону металла. Гамма чувств его так сложна, что привычные жанровые рамки оказываются для него слишком тесными. Он непринужденно переходит от лирики к сатире, от элегии к гимну, от разговорной интонации к ораторской, от строгой метрики и отточенной рифмы к свободному стиху.
До конца своих дней Фюрнберг — очень индивидуально, очень по-своему — славил вечно движущуюся, вечно обновляющуюся жизнь. В этом отношении характерно одно из его поздних философских стихотворений «Эпилог», где в удивительно простых и в то же время прочувствованных мудрых словах выражена вера в бессмертие рода человеческого. Для создателя «Дивного закона» не существовало поэзии вне борьбы за жизнь. Но и жизнь была для него немыслима без поэзии. Он говорил, что ненаписанные стихи — это все равно что «несостоявшаяся жизнь». Стихи надо писать так, чтобы ощущалось: «они реальны, как хлеб на столе, и пахнут рожью, они сочны, как мясо, и чудесны, как вино, в котором искрится солнце…»
В поэзии Луи Фюрнберга, «мужественной и мечтательно-нежной», как охарактеризовал ее Иоганнес Бехер, — действительно искрится солнце, солнце подлинной жизни.
Г. Знаменская
СТИХОТВОРЕНИЯ
1937—1946
ПОСВЯЩЕНИЕ
Стихи, я вам дарую бытие —
я вас не подбираю для букетов
в гостиные господ-эстетов, —
стихи, я вам дарую бытие —
вы для меня не тени силуэтов,
но пригоршни фальшивых самоцветов, —
стихи, стихи, оружие мое!
Стихи, я вам дарую бытие —
вы не для меланхолии актера,
не для страдальческого взора,
стихи, я вам дарую бытие
не для того, чтоб в вас искать спасенья
от горя, от нужды, от угнетенья, —
стихи, стихи, оружие мое!
Когда еще входил я с вами в залы, —
любовь к борьбе и мести призывала! —
рабочий класс вели вы за собой,
товарищей вы звали в бой, —
и, как винтовку, вас рука сжимала,
и вы звучали песней боевой.
И снова зал огромный полон света,
табачный дым, огни, — в который раз! —
я вижу пред собою сотни глаз,
о, как прекрасно устремленье это! —
и братья брата ждут — меня, поэта, —
и братья ожидают вас!
А те, кто служит только чистым музам, —
о, как они безвыходно бедны!
Они для жизни сделались обузой,
и голоса и зренья лишены,
не связаны ни дружбой, ни союзом, —
во мраке их стихи погребены.
О господи, — для грусти, для унынья
не может ни минуты быть, пока
преступники не сгинули в пучине, —
и не должна устать моя рука,
я заостряю лезвие клинка,
и будет завтра — так же, как и ныне —
разить кинжалом каждая строка!
Перевод Е. Витковского.
ОДИНОЧКА
Вы говорите: «Одиночка, страх…»,
но почему никто из вас не знает,
каким пожаром страсть моя пылает,
как много света в четырех стенах!
И я пою и меряю шагами
пространство от стены и до стены,
и звуки песен разрушают камень —
таким огнем они напоены.
И потому становится мне ближе
огромный мир за крепостной стеной,
где братья бой ведут, и я их вижу,
я рядом с ними и они со мной!
Перевод Н. Локшиной.
ЛИСТ ОРЕШНИКА
Сегодня в наш холодный узкий двор
влетел с порывом ветра лист ореха
через высокий каменный забор.
Мы руки протянули все за ним.
Увядший лист напомнил нам о лете.
Он в нас вселил тоску холодных зим.
Один из нас его схватил рукой
и долго прижимал к щеке негладкой
лист, опаленный летнею жарой,
потом отдал тому, кто сзади шел.
Так все передавали по порядку
друг другу лист, что к нам сюда забрел.
Перевод К. Богатырева.
ЧАС ТЯЖЕЛЫХ МЫСЛЕЙ
Голубая вечная чаша небосвода!
Листья, травы, ягоды, деревья!
…Нищие кочевники; кочевья
нищих — вот и вся твоя свобода.
Свято все, что дарит нам природа, —
птиц полеты, вечность голубая.
Светит солнце в ясную погоду,
этот мир в легенду превращая.
О, мы наше время растеряли!
Мир считали жалкою химерой,
блеском слов себя заколдовали…
К миру подходя с такою мерой,
мы химеры миром называли.
Перевод В. Топорова.
ПОЗДНЕЕ ЛЕТО
Коса поет в высокой траве,
вечерний воздух теснит мне грудь,
и я не в силах от счастья уснуть…
Как опьяняюще пахнут цветы,
застыли, последнюю влагу пьют,
душистую душу свою отдают.
И смерть еще так далека,
и ясен звездный небосвод…
и этот воздух… и этот год…
Перевод Н. Локшиной.