Черт бы побрал, я и вернулся сюда из-за нее! Стоило мне увидеть этот поганый номер с нею и ее мудаком на обложке, как я сорвался и набил морду особо противному вратарю на решающей университетской игре.

Гребаный тренер отправил меня «остыть», а я собрал вещи и свалил домой.

Да, я трус. Я бегу от последствий своих решений и, черт бы их побрал, они сами не решаются.

Я должен найти способ объясниться с ней. Пусть это будет стоить мне жизни — но я должен объяснить ей все. Все: мой неправильный выбор, точнее, мою слабохарактерность и подчиненность отцу, мой страх перед тем, что если я не отпущу ее сейчас — не отпущу никогда. Что ж, только он и сбылся.

Я понимаю, что она — моя идея фикс. Она прочно в моей голове, от нее ни спрятаться, ни скрыться.

Вечно во мне.

И я должен с этим разобраться. Она будет моей, несмотря ни на что.

11.

Весь следующий день прошел в круговерти траурных платьев и сочувственных объятий. Проводить папу в последний путь собралась целая куча людей, которых я никогда в жизни не видела.

Может, это было из-за меня, а может, у отца действительно было столько поклонников, что мне и не снилось.

Мама плакала все время. Как можно вынести то, что любовь всей твоей жизни умерла?

Я стояла рядом и держала ее за руку, но, к совершенному моему потрясению, не проронила ни слезинки. Их не было — я молчала и принимала соболезнования.

Я понимала — теперь ничего не будет так, как прежде, и это больше всего меня пугало. Теперь я не имела права оставить маму одну — она нуждалась в ком-то, кто будет ей помогать и оберегать ее от бед.

И теперь этим «кто-то» была я.

Я посмотрела через плечо на ряд за рядом людей в маленькой церквушке, которые пришли отдать дань уважения отцу. И мои глаза тут же остановились на нем. А он, словно бы ожидая, смотрел на меня.

Мне пришлось отвернуться. Сердце слишком разбухло в груди, так что я попыталась сфокусироваться на остальной церемонии. Прежде, чем я поняла, она закончилась, и мама взялась за мою руку в поисках поддержки.

— Как ты, держишься? — шепотом спросила я, чуть сжав ее руку.

Она покачала головой и тихо шмыгнула носом. Слезы снова полились из ее глаз.

И потом мы поехали на кладбище, где гроб моего отца положили в сырую землю. Мама ничего не говорила — ее правую руку держала я, а левую — тетя Нина. Ее семья стояла поодаль, но даже сейчас я могла чувствовать взгляд Руслана на своей спине.

И когда все закончилось, мама потерялась в своем собственном мирке.

А я никогда не чувствовала себя более одинокой, чем сейчас.

Смерть была бесчувственной сукой. Я никогда раньше не сталкивалась с этим, но сейчас это как нож — разрезало мне сердце.

Я не заметила, как осталась у свежей могилы одна. Полностью погрузившись в свои мысли, я обняла себя руками и позволила одной-единственной слезинке выкатиться из моего глаза.

И тут я услышала:

— Прими мои соболезнования, Юля, — голос погрубел, стал более глубоким. Я повернула голову вбок и увидела его, стоявшего в тени дерева — в темном костюме и пальто он выглядел очень солидно.

Я кивнула и вновь посмотрела на могилу отца. Они выбрали замечательную фотографию — он улыбался, и милая щербинка меж зубами, которая всегда меня забавила, заставила сейчас выдавить улыбку.

— Ты как, держишься? — он шагнул ближе, и я чуть сильнее сжала себя руками.

— Держусь, — коротко ответила я, не глядя на него.

— Посмотри на меня, пожалуйста, — в его тихом голосе была мольба.

Я отвернулась и вышла с кладбища, не осознавая, что он идет следом до тех пор, пока ветер не донес до меня едва слышный шепот:

— Посмотри на меня, пожалуйста. Котенок.

Стайка мыслей в моей голове улетела в неизвестном направлении.

Я медленно повернула голову. Столкнулась с ним глазами. Я разбилась.

Я просто смотрела в его глаза и понимала — это он разбил меня. Он все сломал. И я ненавижу его.

— Я так сожалею, котенок, — я не знаю, о чем именно он говорил. Здесь можно понять это двусмысленно, но я не желала понимать. — Вы были с ним близки.

А, уточнение. Что же, спасибо.

— Это тяжело, — судорожно выдавила я, опуская глаза и теребя кожу вокруг пальца.

— Мама держится? — Боже, да ты и сам видел, как она держится!

— Она едва справляется. Бывают моменты, когда она отпускает это, и ей лучше. Я боюсь оставлять ее.

— Мои родители присмотрят за ней, когда ты уедешь, — услышала я его голос вновь и медленно кивнула.

— Спасибо за это.

Подняв глаза, я увидела в его взгляде раскаяние. Я встречала этот взгляд миллион раз, и сейчас, в дальних уголках моей памяти, что-то шевельнулось.

— Ты такая другая, — быстро проговорил он и вдруг захлопнул рот, словно бы эта фраза никогда не должна была прозвучать.

— Разве? — я не удержалась от сарказма.

— Теперь я многого о тебе не знаю, — пожал плечами он. О, здесь ты прав.

— Как и я о тебе, — вяло ответила я, желая поскорее убраться отсюда.

— Нет никого, кто знал бы меня лучше, — возразил он, и это убило меня.

— Правда? А как же твоя стипендия и мечта о футболе? Хм? Это я тоже знала?

Руслан прикрыл глаза, а когда открыл, я увидела в них слезы. Сердце начало гулко биться в моей груди. Пора уходить. Нет, пора бежать!

Я резво кинулась в сторону дороги, но его рука — такая теплая по сравнению с моей, мгновенно перехватила меня и — секунда — я уже оказалась прижатой к его телу.

Я почувствовала влажность его слез на своей шее, когда он зарылся носом в мои волосы. Я словно бы кол проглотила — стояла столбом и не могла пошевелиться от ужаса и до боли знакомого прикосновения.

Он держал меня так сотни раз, но сейчас все это казалось мне таким неправильным!

И вдруг, совершенно неосознанно, я начала плакать.

Нет, начала плакать — слабо сказано. Я начала рыдать, слезы орошали мои щеки, неслись вниз по дубленке, заливались в лиф черного платья и рассекали его. Мое тело забила мелкая дрожь, и руки Руслана плотнее сжали меня. Он делал так всегда, когда старался забрать мою боль, но сейчас это не помогало.

О Боже. Я ревела навзрыд, захлебываясь и воя, всхлипывая и вновь начиная рыдать. Он гладил меня по волосам, по щекам и по плечам, и все это заставляло меня выть еще больше.

— Котенок, все пройдет, — тихий шепот коснулся моего уха, и я отстранилась, всхлипывая и трясясь. На мои плечи тут же опустилось его пальто, и я задохнулась от запаха, которым он меня окружил.

Ничего не поменялось. Все тот же аромат, сносящий мою крышу и убивающий наповал.

Мое чрезмерно трепещущее сердце подвело меня к краю. Оно напомнило мне, как легко было потерять себя в нем. Как легко было потеряться в мире, где он был всем.

— Скажи, что мне сделать, котенок, я все сделаю… Я столько должен тебе рассказать, объяснить. Почему никогда не звонил, почему не объявлялся! Все, что я сделал, я делал для тебя. Я не мог позволить себе держать тебя здесь, когда ты должна быть свободной. Свободной и открытой для всех своих мечт, котенок! — его палец коснулся места за моим ухом, и я вздрогнула от знакомого ощущения. — Котенок, я не заслуживал тебя тогда, и не заслуживаю сейчас… Но все, чего мне хотелось эти три года — так это вернуться и сделать все, чтобы между нами все было по-прежнему… Я так тебя люблю, Юля. Я бы очень хотел, чтобы ты этому поверила.

Доверие? Увольте. Не было никакой возможности, что я распакую новый пакет и протяну ему его. Его палец снова коснулся меня, теперь он трогал букву Ю, верно лежащую на моей груди. Она ощущалась холодной на моей коже, и прожигала мое сердце не хуже его слов.

Я знала, что сейчас все рушится. Все стены, которые я так упрямо возводила эти три года — сбиты, как домино, и лежат друг на друге.

Я не знала, что сказать. Я просто смотрела в его глаза цвета кленового сиропа и молчала, сбитая с толку. И понимала — мое сердце нуждается в нем прямо сейчас. Нет! Нет! Я могла хотеть его, но нуждаться — нет! Ни в коем случае! У меня в жизни уже была катастрофа с его участием, больше такого я не допущу! Мое сердце гулко билось в груди, напоминая, что все может плохо закончится.

— Я выхожу замуж, — мои одеревенелые губы произнесли эти три слова, но я увидела, как рушатся его надежды. Это было так очевидно.

— Я знаю. Я видел вас, — он скривился, словно бы съел лимон.

— Ты оставил меня, — снова-таки три слова.

— Ты права. Теперь это твоя жизнь, и ты можешь провести ее с кем хочешь, котенок, — на последних словах он вдруг замолчал. Я видела, что это была ложь. Он не хотел этого говорить.

— Ты покончил со мной, — да что со мной такое? Мой словарный запас ограничивается несколькими фразами сегодня? Брр. Помотав головой, я набрала воздуха и продолжила: — Ты покончил со мной, не я. Я бы никогда не сделала этого, потому что я любила тебя, Руслан. Я бы была рядом всегда, я все бы выдержала. Но ты разрушил нас.

Я гребаный ублюдок! Она убивала меня своими словами наповал, а затем вдруг развернулась и пошла вперед. Ее маленькая, сгорбленная фигурка удалялась все дальше и дальше, а я стоял и понимал, что она права в каждой фразе. В каждом звуке.

Я побежал за ней, поскальзываясь на мокрой траве. Она уже переходила дорогу, но я все же успел и вновь схватил ее за руку.

— Не уходи, — прошептал я, вжимая ее дрожащее тельце в себя. — Пожалуйста, котенок. Не уходи.

Сейчас я чувствовал себя словно перед казнью. Каждое слово — гильотина. Я умирал снова и снова, но понимал, что заслужил все это.

А она плакала. Плакала и плакала, сжимая в руках что-то блестящее до тех пор, пока я не присмотрелся и не вынул из ее рук мгновение назад сорванную цепочку. Ту, которую ей подарил я.

Она носила ее все эти шесть лет. И сейчас сорвала ее с шеи.

Меня замутило. Тошнота подкатила к самой глотке. Она вполне может сейчас выбросить ее вместе с моим сердцем. Вполне.

Но Юля сильно сжала руку с цепочкой, и глухие рыдания вырвались из ее груди.

Я ненавидел видеть ее такой. Я люблю, когда она улыбается.

— Я сделаю все, чтобы ты улыбалась. Я все исправлю, обещаю!